Коронованный наемник

Сознание вернулось мгновенно, бесцеремонно ворвавшись в затянутый мраком мозг вместе с резкой болью и едким запахом горящей нефти. Йолаф медленно поднял голову, чувствуя, как успевшая запечься кровь мерзко стягивает левую щеку. Он лежал на холодных каменных плитах, влажный свод потолка косо уходил в темноту, скупо рассеиваемую нефтяным светильником. Неширокий коридор, отрезанный от рыцаря ржавой решеткой, тонул во мраке. Несколько кровавых пятен поблескивали на шершавом полу. Опершись ладонями о сырой камень плит, рыцарь с трудом приподнялся и сел, с отвращением оглядывая грязный камзол. Каждый вдох разгонял по телу ветвистые потоки боли, в голове, казалось, мерно вибрировал камертон. Похоже, его отделали на совесть… Йолаф помнил, как его волокли по тускло освещенным факелами коридорам, как жилистый орочий кулак врезался в и так разбитую скулу, как он в бешенстве рванулся из рук своих конвоиров, вцепляясь в горло обидчику. Дальше в памяти сумбурно роились обрывки. Град ударов, брань, брызги крови, которые в какой-то неуловимый миг обрушились в черную бездну беспамятства. Зря он поддался злости… Быть может, били бы не так добросовестно. Однако проведя по животу ладонью, Йолаф не ощутил следов побоев. Значит, убивать его не велено. Что ж, говоря по чести, все к лучшему. За избитым пленником надзор будет не так пристален. А силы понемногу восстановятся… Негромкий звук разнесся в полумраке, выдергивая рыцаря из раздумий. Темный коридор налился красноватым дрожащим светом – к его узилищу кто-то приближался… … Таргис торопливо шагал по мрачному лабиринту, высоко держа факел. Увесистая корзина оттягивала вторую руку. Моргот, не опоздать бы. Господин крепко наказал не увечить пленника до смерти, но орки, почуявшие аромат человеческой боли, часто не знают удержу. А отвечать за смерть строптивца предстоит ему. Нет, конечно, это будет не его вина. Просто за нее всегда отвечает тот, кто первым обнаружит пленного мертвым. Не смей умереть, мерзавец… Только не сейчас, не здесь и не так… Но, стремительно выйдя из-за поворота, Таргис замедлил шаги и беззвучно перевел дыхание: рыцарь сидел на смятом плаще, прислонившись к стене и обхватив плечи руками. Его бил заметный озноб, но на звук шагов он немедля обернулся, и с окровавленного лица на Таргиса взглянули ясные и настороженные глаза. Вассал неторопливо отомкнул замок и вошел в узилище. Не отводя взгляда от пленника, опустил на пол корзину, машинально встряхнул успевшей онеметь рукой. - Как ты? – коротко и хмуро спросил он. - Не надейся, не подох, - в тон ответил рыцарь, так же неотрывно глядя на Таргиса. Но варгер безразлично пожал плечами: - Тем лучше, муторно в эдакую стужу тебе могилу ковырять. С этой нелюбезной отповедью он наклонился над принесенной корзиной: - Ну, раз пока не подох, я тебе поесть кой-чего приволок. Йолаф проследил глазами, как из-под наброшенного полотна появляется четверть каравая, кусок окорока, бутылка вина и сыр. Все еще кровоточащие губы дрогнули легкой усмешкой: - Мелькорово ребро… Знал бы я, что Сармагат такой хлебосольный хозяин – давно б похлопотал, чтоб сюда угодить. Я об этаких яствах забыть успел. Таргис раздраженно оскалился: - Да господин просто велел тебя накормить, недоумок. Ему плевать, принесу я тебе черствый хлеб или рябчиков, тушеных в вине. Только отходили тебя за милую душу, тебе силы нужны, а то вон, рожа – хуже орочьей. Мне сподручней тебе еды принести справной, чем за смерть твою отвечать. Таргис выпрямился, держа в руках небольшой горшочек, туго завязанный бычьим пузырем, и неприязненно оглядел окровавленный черный камзол рыцаря: - Поешь, раны водой ополосни и вот, смажь, быстрей затянутся. Недосуг мне с тобой возиться, ежели тебя лихорадка скрутит. А что тебя, болезного, мне на голову свалят, это уж как пить дать. Орки в людских хворях ни шута не смыслят. А труп твой господину пока без надобности. Да, и погляди в корзине. Там еще снадобье есть, в вино добавь, ежели не сробеешь. Йолаф поднял голову и внимательно взглянул в болотисто-зеленые глаза молодого варгера. - Спасибо, Таргис, - коротко промолвил он. - Катись к балрогам, - устало отрезал вассал, выходя за решетку и запирая замки. *** В необъятном холле замка Тон-Гарт гулял ледяной ветер, ошалевший от непривычного чувства вседозволенности: давно уж на его памяти высокие парадные двери не были настежь распахнуты среди зимы. Вереницы людей сновали туда и сюда, в углах росли стопы сложенных тюфяков и одеял, громоздились мешки с корпией и перевязочным полотном. Княжна в темном сюрко грубой шерсти вихрем носилась по холлу, поминутно раздавая указания. Топот, скрежет колес ручных тележек, понукания и перебранки сливались в неумолкающую симфонию, и казалось, древние стены и уходящие во тьму высокого потолка колонны тоже бормочут что-то на свой неторопливый каменный манер. - Ленивая дрянь! Поди сюда, кому велено! – взвился над общим гулом визгливый окрик, и Камрин обернулась. Грузная женщина в добротном сукне цепко держала за локоть плачущую девицу лет шестнадцати. - Тетушка… Эру единым прошу!.. – девушка рыдала в голос, и княжна, досадливо оглядев зал, устремилась к ней. - Любезная, чем вам племянница не угодила? – ровно, но с нажимом отрезала она, и женщина поклонилась, выпуская локоть девицы: - Прощения прошу, миледи. Только охальница в лазарете работать отказывается, нежна, вишь! - Я не отказываюсь работать! – заголосила девушка, - миледи, я крови страсть боюсь! Сама в обморок хлопнусь! - Было бы, о чем глотку драть! – уже без всякой обходительности рявкнула Камрин, - боится девица крови – так на кухне пара рук лишней не будет! - Добро! – кивнула тетка, подобострастно взглядывая княжне в глаза, но та уже унеслась, слыша, как вдогонку порхнуло робкое «спасибо!». На полпути к кладовым Камрин остановилась, на миг опершись спиной о нижнюю балясину перил широкой лестницы. Она с рассвета была на ногах и успела порядком устать. Переведя дыхание, она собиралась было двинуться дальше, как вдруг холеные белые пальцы удержали ее за плечо – двумя ступенями выше на лестнице стоял князь. - Какого балрога княжеский замок превращается в постоялый двор? – сухо и хрипловато вопросил он, сдвигая брови. Красные воспаленные глаза поблескивали, на нездорового цвета лице выделялись странные пятна румянца. Камрин ощутила укол неловкости, но стычки с правителем были ей уже не внове – Иниваэль день ото дня сдавал здоровьем и становился все более несносен. - Город переполнен, мой князь, - так же коротко и сухо отозвалась княжна, делая вид, что не замечает сверлящего ее подозрительного взгляда, - я решила устроить лазарет в холле и трапезной замка. Здесь много места, близко вода и огонь. - Решила… - глухо протянул князь, обходя Камрин и перегораживая ей дорогу, - ты, похоже, забываешься, девочка. Ты рано возомнила себя правительницей. Я пока еще жив, как жива и моя дочь… И решаю здесь я. - Я не претендую на ваши регалии, милорд, - в голосе княжны отчетливо звякнуло нетерпение, резкие слова так и рвались на язык, - не угодно ль самолично пересчитать тюки с бобами? - Не хами, - Иниваэль наклонился ближе к девушке, и та почувствовала запах вина, - стервятница… Эвон, ключей связка на поясе. Играешь в хозяйку? Смотри, не заиграйся… - В замке должен быть хозяин, - оборвал Иниваэля новый голос, и князь обернулся. За его спиной стоял Сарн, хмуро глядя на правителя, - и хозяин этот – не тот, кто сидит у камина в парадном зале, вдохновенно жалея себя, а тот, кто накануне битвы готовит столицу к обороне. Извольте пропустить княжну, милорд, она, в отличие от вас, весьма занята. - Ах, вот оно что, - Иниваэль шагнул к эльфу, сощуриваясь, - хозяева все множатся! А вы, стало быть, тоже хозяин, друг мой? Но Сарн не принял вызывающего тона, лишь отшатнулся, и губы его брезгливо дрогнули: - Вы пьяны, милорд. И, признаться, выбрали для этого не самое удачное время. Пропустите леди Эрсилию. - О, да вы приказываете! – князь криво усмехнулся, вскидывая руку и звонко щелкая пальцами, - Эру, как вы преданно защищаете эту девку! Забавно было б узнать, за какие такие заслуги. Да будет вам известно, благородный Сарн, что леди Эрсилия, что сейчас так взволнованно сверкает на вас своими блудливыми очами… - Батюшка, одумайтесь! – в голосе княжны был ад, но Иниваэль, обернувшись на ее возглас и сделав драматическую паузу, снова взглянул на эльфа. Однако Сарну уже наскучил этот спектакль. Крепко взяв князя за локоть, он кивнул Камрин: - Ступайте, миледи, я все улажу, - а сам повлек правителя вверх по лестнице. Иниваэль шел нетвердо, его рука отчетливо дрожала, а на лице замерло странное выражение, смесь отчаяния и бесшабашного предвкушения. Свернув с последней ступени на галерею, он открыл рот, собираясь продолжить неоконченную фразу, но лихолесец резко рванул его на себя, выкручивая князю руку. - Молчите, милорд, - прошипел он, - у вас есть прекрасный шанс благоразумно промолчать. Мне наплевать, что за поразительные новости вы намерены мне сообщить об очах вашей дочери. Я комендант этого города, а послезавтра мы ждем начала войны. Посему сейчас мне не до пьяного выворачивания корзин с грязным бельем. Извольте скрыться в ваших покоях и по желанию накачиваться вином или писать мемуары. Но не смейте приближаться к Эрсилии и нести галиматью, что грозит неразберихой и беспорядками в городе, где и так неспокойно. Я достаточно убедителен? - Остроухий солдафон! – рявкнул Иниваэль, корчась от боли, - какое право ты имеешь… - Право коменданта! – прорычал в ответ Сарн, - право того, на кого ты добровольно свалил свои заботы. И по этому же праву я не премину запереть тебя в твоей опочивальне, как истеричную девицу перед нежеланной помолвкой! - Какие слова! – Иниваэль расхохотался, но смех захлебнулся удушливым кашлем, - ты не слишком почтителен с правителем чужого края, эльф, - последнее слово прозвучало, словно бранное, но Сарн лишь усмехнулся, подавляя клокочущее в нем бешенство и слегка ослабляя захват: - Я счастливчик, князь. Я не обременен ни короной, ни сонмом блистательных родственников, ни репутацией династии. У меня всего-то гордости, что меч, кираса, да право быть тем, кто я есть, и говорить то, что вздумается. А посему я охотно добавил бы еще немало занятного, да недосуг. Благоволи… те пожаловать в свои покои… милорд. Иниваэль вырвал локоть из пальцев лихолесца, тяжело дыша и привычным жестом нервно комкая на груди плащ: - Я уйду… И буду смотреть из окна, как гибнет мой город… Предательство, измена, трусость и подлость… Вот стражи, что теперь стоят у врат… Князь задышал чаще, на лбу вздулись вены, но Сарн отрезал: - Вы недурной поэт, ваше сиятельство. Самое время слагать баллады. Желаю удачи. С этими словами, лихолесец развернулся и стремительно пошел по галерее прочь, настороженно ожидая хлопка двери, но уже не видя, как Иниваэль тяжело привалился к стене, а по землистому лицу градом текут слезы… …Этот день был издевательски короток. Сарну казалось, что солнце так и не взошло, уныло прячась в серой мешанине облаков, когда воздух уже начал наливаться ранними зимними сумерками. Город был не готов… О нет, могучие бартизаны стен грозно топорщились стрелометными орудиями и катапультами, ворота были укреплены, все боеспособное население города, включая изъявивших желание женщин, вооружилось, на дозорных площадках наружного частокола высились вязанки дров, смола жирно поблескивала в бочках, бессонные часовые вглядывались в по-прежнему тихую, незаметно спустившуюся ночь. Но Сарн чувствовал – город не готов. Эти люди не знали войн. Они не привыкли бояться орков, самонадеянно считая, что те боятся их куда сильней. И сейчас этот битком набитый мирным людом город, затерянный среди бескрайних лесов северного Средиземья, замер в тревожном, молчаливом ожидании неведомой, и оттого особенно грозной опасности. Детей, стариков и прочих уязвимых обитателей Тон-Гарта завтра собирались укрыть в лабиринте Бервировых пещер, и эта предосторожность особенно настойчиво напоминала, что речь уже не шла о защите от разгула разбойников и нападений Рабов Слез. Это была настоящая война… В те первые дни крестьяне, придя в Тон-Гарт из оставленных фортов, вели себя, словно увенчанные славой ветераны. Они с неторопливой сдержанностью рассказывали об орочьих атаках и стычках с разбойниками, нещадно приукрашивая и добавляя драматической мишуры. Они гордо демонстрировали восхищенным женам и онемевшим от восторга детям перенятые от эльфов приемы фехтования. Они вели себя друг с другом уже не как старые знакомцы из соседних деревень, вместе пившие эль на весенних ярмарках. Они держались, будто однополчане, плечом к плечу прошедшие кровопролитные бои. И им казалось, что все дурное уже позади, что рядом с семьями, под защитой этих старинных надежных стен им не страшен никакой враг. А сегодня они с трепетом были допущены в княжеские оружейные склады. Сегодня каждый заржавленный меч и арбалет со скрипящей ложей были вынуты из запасников, а каждый юнец старше четырнадцати лет стал солдатом. Не подумайте о них пренебрежительно. Это уже не была толпа неотесанных сельских работяг, любому мечу предпочитавших вилы и дубинку. Теперь это были воины, пусть даже движения, какими они выхватывали клинок, были лишены отточенного изящества мастеров. Эти люди больше не боялись наступления завтрашнего дня. Но сегодня, когда за их спинами были укрыты их собственные дети, а заснеженный тихий лес готовился извергнуть армию беспощадных врагов, многие из них снова ощущали эту отупляющую злость на непонятно чью несправедливость, меньше, чем за год сгубившую их прежний простой и надежный мир. Сарн не покидал свое неопытное войско до самой ночи, за хлопотами и указаниями незаметно вслушиваясь в разговоры и стараясь понять настроение ирин-таурцев. Уже расставлены были караулы, уже город погружался в тишину и темень, когда эльф вернулся в замок. Вышел на открытую галерею, соединяющую донжон с одной из башен, и невольно остановился, вдруг осознав, как вокруг тихо. Это был суматошный, шумный день… Как странно слышать теперь эту тишину… Рингар настойчиво звал его поужинать с остальными лихолесцами, Элемир, кажется, даже обиделся. Глупо, раньше он любил компанию, разговоры за полночь за кружкой, песни и шутливые пикировки. А теперь отговаривается множеством дел, отводя глаза, в которых, наверняка, отчетливо теплится неловкость за эту холодность, что так легко может сойти за высокомерие новоиспеченного и уже зазнавшегося командира. Но отчего-то Сарну трудно было в эти дни с соратниками. Ответственность за город, тревога за Леголаса и еще множество обременявших его вопросов и забот не оставляли в душе места для обычных радостей. Дни проходили в комендантских хлопотах, ночи – в раздумьях. Сарн давно не помнил, когда последний раз спал всю ночь до самого утра. Часто он так и не ложился в постель, попросту задремывая в кресле, просыпаясь и снова забываясь коротким сном. …Он успел снова погрузиться в какие-то мысли, умиротворенный этой студеной ночной тишиной, когда сзади прошелестел плащ, и рядом на парапет легли узкие ладони в перчатках. - Вам не спится, миледи? – мягко и чуть рассеянно проговорил он. - Простите, Сарн, - княжна откашлялась, машинально рисуя что-то на снежном покрове парапета, - я увидела, что вы еще не отправились почивать. Мне необходимо серьезно поговорить с вами. Лихолесец повернулся к Эрсилии. В темноте, рассеянной двумя настенными факелами, ее осунувшееся лицо казалось еще бледнее, четче проступили скулы, глаза смотрели требовательно, но на дне их теплился страх. - Вы сегодня видели отвратительную сцену… И слышали нечто… двусмысленное. Я хочу объяснить. Прошу, выслушайте меня. Сарн слегка склонил голову: - Ваш батюшка был нетрезв и находился не в самом ясном рассудке. - Прекратите! – Эрсилия резко провела руками по парапету, и целый каскад снега бесшумно обрушился в темноту, - довольно вашей галантной обходительности. Вы эльф… Вы все слышите, все подмечаете, не отрицайте. Вы все слышали и сегодня, и я знаю, сделали выводы. Но вы ошибаетесь. Я не знаю, что именно вы заключили для себя, но правда столь уродлива, что вы едва ли вообразите ее себе сами. И я хочу, чтоб вы знали… Именно вы. Все катится к Морготу, каждый день мне все страшнее, и я боюсь не устоять, не справиться… А я должна. Я обязана выстоять. Это мой долг перед… Словом… - княжна запнулась, сжимая кулаки, и Сарну показалось, что в девушке сейчас лопнет какая-то тугая струна, на которой зиждется все ее самообладание. Он протянул руку и крепко сжал ладонь Эрсилии. - Успокойтесь, - проговорил он, - и расскажите все по порядку. Вы не дочь Иниваэля – это я уже понял. Особенно учитывая, что теперь мне ясно, кто избивает вас, а вы его выгораживаете. Так просто расскажите мне, кто вы. И будьте честны. Тогда я сумею вам помочь. Девушка молча посмотрела в карие глаза, казавшиеся сейчас совсем черными. А потом рвано вздохнула, и Сарн понял, что мучительно натянутая струна ослабла. - Спасибо, - прошептала она, запнулась, а потом набрала воздуха, - дело в том, что я… … Она говорила и говорила, сначала сбивчиво и путано, а потом все глаже и уверенней, только какой-то нерв мерно вздрагивал на шее, выдавая волнение. Сорок минут спустя Камрин умолкла, прикусывая обветренные от холода губы. На некоторое время повисла тишина, и княжна ровно и бесцветно добавила: - Не молчите, Сарн. Не нужно выбирать слов, поверьте, я знаю массу выражений солдатского обихода, как людского, так и орочьего. Говорите, что угодно, только ради Валар, не молчите. Сарн облокотился о парапет и внимательно поглядел Камрин в глаза: - Не дрожите, будто я собираюсь столкнуть вас вниз. После всего, что мне уже известно, вы не открыли мне ни одной тайны, достаточно чудовищной, чтоб я возомнил себя карающей десницей Эру. - Вот как? – девушка нервически рассмеялась, но смех этот звучал жалко, - вы не слишком впечатлены? Эльф же обернулся, теперь опираясь о парапет спиной, и скрестил на груди руки: - Княжна, меня не интересуют названия. Слово «самозванка» и слово «зяблик» сами по себе одинаково безвредны. Меня интересуют намерения. Я не припирал вас к стене, более того, несмотря на все обстоятельства, мы с вами доселе сохраняли добрые отношения. Стало быть, вы едва ли открылись мне потому, что вам просто страшно наложить на себя руки, и вы надеетесь, что я убью вас сам. У вас есть какая-то конкретная цель. Теперь, когда самое худшее позади, успокойтесь и расскажите то, зачем собственно затеяли все это разоблачение. Камрин вздохнула, словно сбросив с плеч тяжкую ношу, сорвала вымокшие перчатки и машинально сжала, не замечая текущих за рукав капель талой воды: - Верно. Признаться, комендант, я так боялась этой минуты, а сейчас мне не в пример легче. Я запуталась, я словно иду по переброшенному через пропасть бревну, а оно все сужается, и любой шаг может стать роковым. Как просто жить, когда точно знаешь свою сторону… Я уверена, даже изменником быть проще, когда изменяешь тьме ради света, или даже наоборот, но окончательно и без сомнений. Я же… - Камрин запнулась, вдруг коротко и неблагозвучно произнесла что-то, и Сарн без труда догадался, что это орочье ругательство, - к балрогам оправдания, я не лучше, чем я есть, - произнесла она уже другим, уверенным и твердым тоном, - послушайте, Сарн, мне и правда, есть, что сказать вам, помимо этого жалкого лепета. Худо то, что у меня есть только обрывки сведений, догадки и домыслы. Сармагат рассказывает мне лишь то, что, по его мнению, мне пристало знать. Но я хорошо знаю его укрытие и в ладах с некоторыми его… сторонниками. Потому то и дело узнаю нечто большее, чем мне позволяют. Грядущий бой… Сарн, этот бой будет необычным. Звучит неуклюже, но с ним что-то будет не так. Я не ведаю, что именно затевает господин, но у меня есть серьезные основания предполагать, что при любых обстоятельствах в этом бою верх одержат защитники Тон-Гарта. - Отрадная весть, - ухмыльнулся эльф, но княжна резко качнула головой: - Это не повод для шуток, комендант. Сармагат… как объяснить вам… он особенный. Он умен, расчетлив, хитер, жесток, как-то странно, гротескно благороден и на свой манер невероятно честен. Только у него свои представления о том, что суть честь. Когда затевалась вся эта круговерть, он поклялся Йолафу, что не развяжет в княжестве настоящей войны и избежит многочисленных жертв. Он сам предупредил меня об атаке, дав время оповестить вас и укрыть в подземельях всех, кто не может принять участие в битве. Но он ждет этого боя, и однажды упомянул, что эта баталия будет величайшей из его побед, принеся ему долгожданный покой. Камрин снова медленно вздохнула, поднимая лицо к затянутым тяжелыми тучами небесам: - Это звучит сущей бессмыслицей. Но мне кажется, что Сармагату не нужна победа в этом бою. Ему ни к чему наш старый Тон-Гарт, о котором он сам так пренебрежительно всегда отзывается. Ему нужно что-то другое… Сарн молчал, наматывая на пальцы шнур камзола. Потом медленно проговорил, словно расставляя на столе деревянные фигурки: - Итак, Сармагат обещал не развязывать войны… Малоубедительно, но, говоря начистоту, доселе слово он держал. Он мог вырезать к балрогам все двадцать семь деревень еще до нашего прихода. Но первая атака орков состоялась лишь тогда, когда все жители были укрыты в фортах или столице. Более того, нападения на сами форты тоже были смехотворны, особенно если хорошо знать, на что способны эти твари. Сармагат ожидает блистательной победы, но победа ему не нужна… Так что же за победы он ждет? Сарн вновь замолчал, а Камрин безмолвно смотрела на его чеканный профиль, обрисованный скудным отблеском факела на темном фоне старинной колонны. Вот он закусил губу, а по-эльфийски высокий чистый лоб прорезала складка. - Княжна, - она вздрогнула, будто вспугнутая этим неожиданным окликом, - ступайте отдыхать, у вас был длинный и трудный день, а завтра будет не лучше. - Но Сарн… - Не спорьте, княжна, - голос эльфа был мягок, но Камрин поняла, что это приказ. - Как скажете, - покорно пробормотала она, подбирая мокрый подол плаща, - доброй ночи. Рассеянно кивнув, она медленно двинулась по галерее к черному контуру входа в башню. Сарн смотрел ей вслед, отмечая усталый шаг и поникшие плечи, казавшиеся слишком хрупкими для тяжелого, отделанного мехом сукна. Но вот плечи дрогнули, независимо развернувшись, словно согнувшийся было внутренний стержень снова упруго распрямил тонкий стальной стан. Десятник ощутил, как в душе шевельнулось невольное уважение. - Миледи! – негромко окликнул он. Девушка замедлила шаг, обернулась. – Не тревожьтесь. Вы не одна. Мы справимся. Это были уместные слова ободрения княжне от коменданта, и ни один сторонний слушатель не уловил бы в них ничего необычного. Но Камрин кивнула в ответ, и Сарн знал, что они поняли друг друга. … Он не скупился на свечи в ту ночь. Отбросив остомелькоревшие терзания, отодвинув комендантские заботы, Сарн погрузился в привычную подготовку к бою, словно завтра всего лишь собирался, как прежде, встать под знамена Лихолесья. Огоньки свечей превращали тонкое плетение кольчуги в полотно серебристого шелка, лоснились кожаные оплечья, новая тетива поблескивала гладкими волокнами, и длинные стрелы оскаливались закаленными клыками отогнутых к древку шипов. Но все эти монотонные хлопоты не только занимали руки, но и способствовали отличной ясности ума, что уже не раз отмечал Сарн. Итак, что за новые нити вплелись сегодня в разрозненный гобелен ирин-таурских интриг? Если верить Эрсилии – мысленно Сарн продолжал называть ее этим именем – то победа защитников княжества едва ли не предрешена. Как это произойдет? Сармагат предполагает, что столица все же прибегнет к силе Бервировых источников? Зачем же тогда вообще вся эта затея? Зачем изначально учинять заведомо провальную осаду, нарушая длительный мир и рискуя полномасштабной войной? За многие века своей жизни Сарн много раз убеждался, что в самую хитрую обертку, как правило, завернуты самые очевидные вещи, а спрятанная истина или разгадка обряжена в нечто прямо противоположное. Нет, здесь дело не в завоевании княжества. Здесь что-то другое… Что-то простое настолько, что ему пока не приходит в голову посмотреть на проблему под подобным углом. Что же? Сарн ощущал, что готов в любую секунду нащупать ответ, словно кончик вплетенной в волосы тетивы, что на скаку ускользает из пальцев. Ассоциация дробно постучалась в память: бесснежная осенняя ночь, Скальный форт, Чернокровые, с воем разбегающиеся от требушетных снарядов… «Орки какие-то попались завалящие…». Они сдались в ту ночь с феерической легкостью, поразив эльфов и восхитив крестьян. Почему они сдались? Погодите, вскоре после их ухода появились «Рабы Слез». Но недостаточно скоро, чтоб быть причиной капитуляции орков. Орки никогда не сдаются, не исчерпав своих резервов. Эти твари отважны. Как бы ни были они отвратительны, эльфы знали, что падают орки обычно лишь мертвыми, до последнего напролом идя к победе. Победа… Это слово отчего-то застряло в уме и не давало Сарну покоя, подспудно шепча, что разгадка тут, у самого локтя, только руку протяни, не дай упорхнуть. Он встряхнул головой, заметив, что уже долго стоит у стола, машинально водя тряпицей по клинку меча и уставившись на капли воска, мерно падающие с покосившихся свеч. Воск образовал на углу стола причудливый орнамент, капли местами лежали застывшими лужицами, местами полностью покрыли друг друга, а местами вырисовали неровные цепочки, слившиеся краями. Что-то пробормотав, он отложил меч и вынул из шандала свечу. Вот так, пожалуй, выглядит и развитие событий в княжестве. Одни заслоняют другие, третьи выстраиваются в путаные вереницы, искажая собственную суть, четвертые вовсе кажутся отдельными, хотя они – воск тех же свеч. Эльф осторожно наклонил свечу. Кап… Воск застыл на темной столешнице забавной кляксой в виде горбоносого профиля, чем-то похожего на княжеский. Князь… С вас-то все и началось. Вы позвали нас сюда без особой, как оказалось, на то нужды. Вы знали все, что происходило в княжестве, вы дрожали от страха, сохли от ужаса, но молчали. Сейчас ваш страх перекипел через край, и вы пытаетесь притушить его вином, но все так же молчите. Кап… Вторая капля. Болезнь Леголаса. Князь тоже знал, что ждет эльфийского принца, но все равно молчал. Кап… Падение фортов. Глупое, будто разыгранное в балагане. Бледное от ярости лицо Элемира: «Нас, словно овец, в кучу сгоняют. Это не война, братья, это игра». Кап… Тугхаш снимает маску. Взволнованные глаза, закушенные губы, из-под коифа стекают капли пота. Тугхаш тоже боится, но это совсем иной страх. «Тот, кто жаждал смерти Леголаса, хотел убить его до изменений внешности. Сейчас смерть принца не нужна, и охота на него уже не идет». Кап… А вот и Эрсилия оказывается не Эрсилией. И ужас князя получает объяснение – он трепещет за жизнь больной дочери. А самозваная княжна, пометавшись меж сближающихся стен, похоже, выбрала, в которую упереться руками, хоть выбор этот ей и не по сердцу. Пренебречь же сердцем ради совести – на это способен не каждый. Кто знает, устоит ли она до конца на этой стороне… Кап… С этой битвой что-то будет не так. Кап… Сармагат жаждет победы, что принесет ему покой. … И тут Сарн вздрогнул, вскидывая голову. Вот оно! Победа. А что делает победу таковой? Трофеи, достигнутые цели, завоеванные позиции. Вот, что есть победа, а вовсе не знамя, реющее на шпиле павшей крепости… Сармагату не нужен Тон-Гарт. Ему нужна совсем иная победа, куда менее громкая, куда более масштабная. И когда он будет праздновать ее – не все ли равно, под гул чьих барабанов? Несколько секунд он стоял, сжимая свечу в руке, а потом резким движением прижал палец к фитилю, гася пламя. Картина была почти готова. Не хватало всего одного, маленького, самого главного куска. Но сейчас его негде было раздобыть, а потому – к балрогам его, нужно лишь не забыть о нем в решающую минуту. Ты великолепен, Сармагат, артист среди стратегов, морготов грязный ублюдок. Но через несколько дней мы посмотрим, кто из нас лучше играет на плясовой дудке… *** В решетку врезался кулак в тяжелой перчатке: - Йолаф! Отчего вы так молчаливы, друг мой? Неужели обижены на меня? Голос Сармагата был бы почти добродушен, если бы не позванивающая в нем нотка торжества, отдающая злорадством. Но в ответ не донеслось ни звука, только тяжелое дыхание слышалось из полумрака, где на полу смутно угадывался темный силуэт. - Йолаф? Балрог вас подери, вы что же, решили малодушно умереть и не доиграть нашу партию до конца? - Сармагат щелкнул пальцами, и в протянутую руку немедленно вложили факел. - Стыдитесь, друг мой, вы близки к цели, как никогда! – теперь к насмешливому тону примешалась едва уловимая досада. Куражиться над умирающим противником Сармагату было гадко… Распростертая на полу фигура пошевелилась, поворачивая голову, и на орка взглянули горячечно блестящие глаза. Сармагат нахмурился, вглядываясь в обметанное бисеринками испарины лицо, пересохшие губы и неровные пятна румянца. - Мелькор Всемогущий, да вы совсем плохи, рыцарь, - протянул он с неудовольствием, - я же велел Таргису позаботиться о ваших ранах. Он пренебрег моим распоряжением? Йолаф с трудом разомкнул губы: - Ваши… учителя этикета… и сырость этих апартаментов знают… свое дело, Сармагат, - хрипло и прерывисто проговорил он, - будьте… реалистом… - Что ж, - брови орка дрогнули, - очень жаль. Не такого бесславного конца я желал для вас, друг мой. Все же постарайтесь пережить ближайшие два дня. Поверьте, грядущая битва стоит того, чтоб узнать о ней. Переживите ее хотя бы для того, чтоб пожалеть, что не вы возглавили в этом бою гарнизон Тон-Гарта. - Катитесь к Мандосу, лживый мерзавец, - прошелестел в ответ рыцарь, и Сармагат ощутил укол гнева: - Не смейте называть меня лгуном, мальчишка. - Кто же вы? – в хрипе Йолафа отчетливо прозвучала издевка, - вы поклялись мне не развязывать войны. - Вы тоже кое в чем клялись! – рявкнул Сармагат, но тут же вновь вернулся к прежнему тону, негромко и отчетливо впечатывая каждое слово в затихающий гул эха, - я никогда не нарушаю клятв. Запомните это, Йолаф. Я не грабил и не жег деревень, не убивал мирных жителей. Завтра армия сойдется с армией в одной единственной решающей битве. Это не война орков с Ирин-Тауром. Это битва за справедливость, это воздаяние за предательство. Не делайте скептических гримас, вы ни балрога не знаете о том, что значит долгие годы жить, дыша одной лишь местью. Да это и не ваше дело. Ваша забота сейчас одна – не подохнуть до конца битвы. Или Эрсилия обречена. Подумайте лучше об этом, а не о моих нравственных несовершенствах. Сармагат снова оглушительно ударил в решетку перчаткой с металлическими пластинами на пальцах, словно ставя точку, развернулся и пошел прочь. Поднявшись из казематов наверх, вождь столкнулся с Таргисом, уже облаченным в кирасу. Принимая из рук вассала шлем, украшенный причудливым двойным гребнем, орк хмуро посмотрел Таргису в глаза: - У Йолафа горячка, - сухо отсек он, - раны воспалились, несмотря на лекарство. Несколько мгновений он молчал, постукивая пальцами по шлему, а потом нехотя и досадливо добавил: - Вели перевести мерзавца из подземелья в крысоловку посуше. Он парень крепкий, может и выдюжит. Мы выступаем через полчаса. … Не опуская забрала, вождь вышел из узкой расселины, отмечавшей вход в его укрытие. Морозный воздух был тих и прозрачен, небосвод застилали непроницаемые облака, казавшиеся гладкими и серыми, словно спинки диких гусей. Секунду постояв у входа, орк блаженно вдохнул полной грудью и резко вскинул кулак, издав яростный рык. Словно по волшебству молчаливые скалы ожили, отозвавшись взрывом воя и рычащих кличей, и из-за пиков, отрогов и нагроможденных булыжников исторглись несметные полчища орков, пеших и верховых, облаченных в кирасы и латы, меховые полукамзолы с металлическими пластинами и другие трудно вообразимые одеяния. Ревущая река хищников и чудовищ нескончаемым потоком извергалась откуда-то из недр леса и скал, тут же выстраиваясь ровными когортами, щетинящимися арбалетами и глевиями, блистающими булатной сталью, а за ними неслись все новые бойцы. Не прошло и получаса, как перед Сармагатом замерли безупречные шеренги, лишь стяги мерно и лениво колыхали тяжелыми складками. Секунду вождь молча оглядывал свое войско, и в глубоко сидящих глазах теплилась странная смесь чувств. Тут были и гордость, и воодушевление, и невесть откуда взявшаяся потаенная, щемящая боль. В наступившей тишине Сармагат вновь вскинул руку: - За мной, отважные сыновья Мелькора! К победе, что прогремит в веках! В память Первых Преданных. Во славу грядущих Мстящих. Последние слова прозвучали негромко, но были услышаны. Орки единым движением отсалютовали вождю, Сармагат вскочил верхом на огромного темно-серого варга с серебристой полосой меха вдоль хребта, и первая шеренга двинулась за своим предводителем к широкой дороге, ведущей на Тон-Гарт.