Крылья за моей спиной.

Ночью небо было усыпано звездами. Они, словно рассыпанный бисер, сверкали на темном полотне. Большие и маленькие бусины, одни яркие, другие не очень. Вокруг было тихо. Все будто замерло в преддверии какого-то чуда, которое должно было вот-вот произойти. Птицы давно перестали петь, не слышно было даже цикад. Деревья нависали черными гигантами. Их листья, колыхаемые легким ветром, казалось, что-то нашептывали, от чего-то предостерегали. Справа виднелась река, она сияла и искрилась в металлическом лунном свете. Тихо и размеренно несла свои темные воды, все дальше и дальше, в неизвестность. Мы шли, держась за руки. - Как тихо, - вдруг мягко произнесла она, обводя взглядом все вокруг, - будто не наш мир. Она остановилась и посмотрела на меня. Ее лицо было спокойным, прямо как в те минуты, когда она читает книгу или смотрит в окно. Бледная кожа, маленький нос и тонкие губы. Каждый раз, когда она смотрела на меня, я пытался запомнить эти мягкие черты, цепляясь за родинку на щеке или едва заметную морщинку на переносице. Но как только я фокусировал взгляд, мне казалось, что ее лицо снова менялось. С виду неподвижное, оно будто жило своей жизнью: грусть мимолетно сменяла радость, улыбка, на мгновение преображая ее лицо, снова расходилась в тонкие губы. Но больше всего привлекали внимание ее глаза. Темные, как ночное небо со звездами-искорками, которые зажигались лишь в моменты счастья. Вот и сейчас, заглянув ей в глаза, я увидел мерцающие огоньки. - Да, тихо, - отозвался я ей. Снова наступило молчание, а мы все шли и шли по сырой траве, глядя на небо. Дойдя до обрыва, мы остановились. Внизу виднелись лишь глыбы черных камней, твердых и бездушных, беспорядочно лежавших на дне. - Знаешь, иногда мне кажется, что там внизу, среди камней, есть нечто живое, - тем же голосом сказала она. И какая-то тоска послышалась в нем. - Оно просто не может выбраться оттуда. Ему не дают эти камни. Это живое трепещется, словно птица в клетке, бьется и пульсирует горячим сердцем, но не может - слишком беззащитное, слишком маленькое и хрупкое, зажатое этими неподвижными мертвыми камнями. Я всматривался вниз, пытаясь понять, о чем она говорит, и, решив, что среди тяжелых глыб ничего нет, сказал: - Там не может быть ничего живого. Ну, разве что только трава какая-нибудь... - Может быть, это была тень, промелькнувшая на ее лице, но мне показалось, что уголки ее губ опустились. Я тут же добавил: - Но ведь бывают и исключения. - Исключения? - переспросила она. - Да, исключения. Это как... как роза среди плюща, - попытался объяснить я, - как вода в пустыне для изможденного и уставшего путника. Она улыбнулась. Сверкнули огоньки в глазах. - Роза среди плюща, вода среди пустыни... - задумчиво повторила она. - А звезды? Эти сияющие точки в черной пустоте? - Звезды мертвы, как камни, - отрезал я. - Облака пыли и газа, сдавленные в шар. - Нет, - возразила она. - Это не так. В каждой из них есть жизнь. - На них нет жизни... - В каждой из них, - поправила она. Звезды, жизнь... Но ведь этого не бывает. - Я верю, что каждая звезда - это наша душа. Она отправляется туда после... нас. И все эти мириады звезд - люди прошлого. Это их вторая жизнь, второй шанс. - А тебе не грустно, что их так много? Ведь... - Нет, - покачала она головой. - Я знаю, что они счастливы в другой жизни. Они свободны, они вечны, они нетленны. Порой я чувствую, как что-то теплеет вот здесь, - она положила руку себе на грудь, - и в эти моменты я мечтаю о том, что тоже когда-нибудь окажусь среди этих звезд. Вот, послушай! - она положила мою руку на свою. - Ты слышишь? Я ощущал лишь биение ее сердца, но, видя восхищенный взгляд, соврал: - Да. - Наверное, моя душа тоже рвется ввысь, хочет свободы. Она устала, зажатая среди камней в безжизненной пустыне, - пробормотала она. Я быстро посмотрел в ее глаза: искры меркли. - Мне кажется, будь у меня за спиной крылья, они унесли бы меня в вечность. К этим далеким-далеким звездам, - трепетно проговорила она, задыхаясь от волнения, подняла голову и снова посмотрела на эти сияющие яркие точки. Я молчал. Я все слушал и слушал ее, говорящую о втором шансе, о вечности, о душе, о крыльях и знал, что никогда не пойму ее. Быть может, никто не поймет. Где-то в глубине моего сознания начинали сочиться злость, негодование, какая-то неопределенность и... страх. Мне казалось, что он, подступая все ближе, вот-вот вырвется наружу. Я не выдержал и сухо сказал: - Крылья даны только ангелам. А человек есть короткая, ничтожная, разрубленная на кусочки заточенная вечность, которая называется душой. - Мой голос уже был готов сорваться в крике. - Все, что ты говоришь сейчас - это сказки, придуманные нами для самих же себя, чтобы верить в то, что после смерти нас ждет хоть что-то, помимо пустоты. Наступило молчание. Я помню этот взгляд. Помню до сих пор. В нем гасли огоньки, оставляя после себя серый пепел. Взгляд рушащихся надежд и мечтаний, которые мгновения назад еще казались такими незыблемыми. Мои слова были для нее как нож в спину, сокрушительными и неожиданными. И если бы я мог все вернуть, я бы исправил ошибку, сказал бы нечто другое или просто промолчал. Что-нибудь. Но в прошлое не возвращаются. Дороги в прошлое не существует. Ее нет уже много лет. А я по-прежнему прихожу к тому обрыву и смотрю на огоньки, все также мерцающие и ослепительные, вечные и недостижимо далекие, в надежде, что среди этих маленьких точек я увижу ее звезду. Я шумно вдыхаю ночной прохладный воздух, закрываю глаза и представляю ее. Темные глаза, в которых пылает огонь. И в такие моменты мне хочется расправить крылья.