Предчувствие осени

“На клинке меж адом или раем, Как канатоходец – на краю, Что пою – давно не выбираю, Выбираю то, что не пою. Вот и всё: подброшена монета – И звеня, упала на весы... Мне бы расплатиться жизнью этой За букет с нейтральной полосы”. Алькор Посеешь характер – пожнёшь судьбу. Пословица “Самое опасное следствие гордыни – это ослепление: оно поддерживает и укрепляет её, мешая нам найти средства, которые облегчили бы наши горести и помогли бы исцелиться от пороков”. Франсуа Ларошфуко

Если ты отказался от света, это не значит, что свет отказался от тебя. Свет и не отказывается – он отходит, когда от него отступают. Нельзя навязать дар, его можно лишь предложить, а далее твоя воля – принять иль отказаться. В свете свобода решений, в свете свобода выбора. В свете, не во мраке. Потому что свет есть любовь, и любовь – свет. Но их нужно уметь хранить. Фулона быстро идет по проселочной дороге, и каждый шаг её поднимает в воздух облачка легкой пыли; похрустывает под ногами сухая трава, когда валькирия, свернув с колеи на целину, ступает на почти заросшую тропку. Лето в этом году непривычно сухое и жаркое, солнце палит нещадно – верно, осень в противовес будет долгая и дождливая. Никакого предвидения, нет, всего лишь предположение. Так всегда происходит в мире: жара сменяется холодом, сушь – дождями, лето – осенью, а день – ночью. Неизменное чередование, начавшееся с первого дня этого мира, закончится лишь с его концом, и тогда только прекратят движение эти невидимые весы, ибо не будет больше дня или ночи, но свет – вечный и всеобъемлющий, свет, некогда словом создавший всё из ничего. Но пока существует этот мир, всегда будет солнце сменяться луной, а на смену радости будет приходить печаль, потому что рост души возможен только в постоянном движении. Так камень, носимый волнами, стачивает острые края и годится для постройки, а неподвижно лежащий в прибое – покрывается илом, врастает в землю и так в ней и остается, навеки. Так и душа смертного или дух стража; мир вообще живет по одинаковым законам, пусть это и не всегда очевидно и заметно на первый взгляд. Фулона очень хорошо знает этот закон – закон взлетов и падений – и потому спокойно встречает все перемены: в конце концов, выбравшему вечное нет нужды опасаться преходящего. Солнце высоко стоит над горизонтом, необычно сухой ветер проносится по верхушкам деревьев, трогает гладь тихих заводей, шуршит перевитой васильками рожью уставших от жары полей. Уже который день старшая валькирия бродит по окрестностям как обычный человек – не телепортируя, не применяя магии, – и не только потому, что не хочет себя обнаружить, но и оттого, что телепортировать ей попросту некуда: неизвестна сама точка прибытия. Барон мрака умеет скрываться и скрывается на славу: даже златокрылые нашли лишь след его магии, а не сам новый дом, – да и то не без помощи Прозрачных Сфер, как подозревает Фулона. И раскрыть Арея сейчас смерти подобно – потому хотя бы, что ему есть, что скрывать. Барон мрака женат. Невероятная, поражающая новость, звучащая как самый безумный бред: бывший бог войны полюбил смертную женщину. Первый мечник и барон мрака – женился по правилам света. Мало того, союз этот даже подтвержден и закреплен, ведь у смертной и стража мрака – стража мрака, подумать только! – родился ребенок. Старшая валькирия многое повидала за свою безумно длинную жизнь. Наследница хаоса, служившая ещё древним богам, но ставшая в итоге слугой света, помнит того, кто, будучи сотворен светом, по великой своей гордыне отказался от него и ушел во мрак. Фулона хорошо знает законы их мира, и потому, когда посыльный генерального стража Эдема sub rosa* открывает старшей валькирии эту тайну, она окаменевает от изумления и не верит своим ушам: Арей, барон мрака, бывший бог войны – и рискнул всем ради смертной? сохранил ей эйдос? женился?!.. Последующая же новость и вовсе лишает её дара речи: у стражей мрака, как известно, не бывает детей. Не бывает, потому что не может быть никогда: тьма по природе своей пуста и бесплодна. И если такое всё же случилось, это означает только одно... Именно: что для мечника ещё не всё потеряно и мраку, похоже, есть чего опасаться.

***

Фулона ощущает магию всей кожей и силы её – силы первой из валькирий – велики, но и она не может так сразу найти дом Арея. Неудивительно же, что мрак пока ничего не знает. Впервые в жизни барон таится от своих же, хитрит и играет – но потому лишь, что сейчас ему действительно есть, что скрывать, и есть, за кого бояться. Особенно – бояться. За себя, впрочем, тоже б не помешало – наказание за предательство во мраке лишь одно: смерть. Не физическое уничтожение, нет, намного страшнее: погружение бессмертной сущности стража во тьму на веки вечные, одна нескончаемая и неисчерпаемая адская мука. Да, любовь во мраке – самое страшное преступление, и это неудивительно, ведь именно она размывает абсолютное зло, открывая доступ свету, побеждающему в итоге и самую кромешную тьму. Другое дело, что нет ничего тайного, что однажды не стало бы явным. Странно, что барон мрака не помнит – или не желает вспоминать – эту вечную истину. Впрочем, Фулоне нет до этого дела: каждый идет своей дорогой, и можно лишь пожалеть того, кто до сих пор считает, что есть какая-то третья дорога, между Эдемом и Тартаром. Наивно так думать, ведь тогда всё равно придёшь в Тартар, потому что нельзя падать вверх. Она-то давно это поняла, и наверняка однажды это поймет и Арей. Другое дело – какой ценой?.. Валькирия зорко вглядывается в душный воздух – такие, как она, видят многое, что не видно смертным и низшим творениям мрака, – и удача наконец улыбается ей: тончайший след уникальной магии ясно свидетельствует о том, что валькирия близка к цели. Магию Арей использует по минимуму, чтобы не привлекать внимания, – и только скрывающую, и всякий раз иную, но основная её нота всё же уникальна для каждого стража, и при случае различить их не сложнее, чем по запаху отличить розу от незабудки. Покосившаяся избенка на окраине леса, – какое по счету прибежище?.. Уже несколько лет Арей носится по Руси – из городка в городок, из деревни в деревню, – пряча жену и маленькую дочь – ни минуты покоя, ни мгновенья свободы. Незавидная судьба, думает Фулона, – и ловит себя на мысли, что, даже не видя, уважает уже ту женщину. Каким сердцем надо обладать, чтобы осмелиться полюбить и связать свою судьбу с бароном мрака? Кем надо быть, чтобы барон мрака отказался от всего ради этой любви? И это Арей-то, гордец из гордецов, для кого осознание собственной силы всегда было важнейшим смыслом существования! Впрочем, скоро она её увидит – если раньше не скрестит своё копье с мечом Арея. Да, барон знает, что свет сейчас не враг ему, но кто сказал, что сам он не считает свет врагом? Мечник по-прежнему упорно выбирает третью дорогу, хоть и знает, что уход из мрака не стоит ничего без возвращения к свету – но последний же для него по-прежнему слишком скучен и неимоверно раздражающ. Слепой глупец!.. Фулона чуть морщится, вспоминая: не будь приказа, она и ухом бы не повела – разве дело валькирии думать о судьбах стражей мрака? Но она воин на службе у света, а значит, должна повиноваться приказам, пускай и выглядящим просьбами. В конце концов, своё служение она избрала сама и по доброй воле, и ничто не погасит уже стремления гореть, а не гнить – так, глотнув свежего чистого воздуха, не захочешь больше дышать болотной вонью. И всё же визит генерального стража Эдема стал для валькирии полнейшей неожиданностью; но ещё большей неожиданностью стали для Фулоны его слова. – Вам не кажется это унизительным – предлагать ему свою помощь? – резко спросила она тогда, сделав на “ему” особенно жесткое ударение – ещё большее, чем на факте предложения. Причина, по которой в посланницы выбрали именно её, была совершенно понятна: валькирии не свет, хоть и служат ему, и сама Фулона почти ровня Арею и по возрасту, и по силе, а значит, шансов на разговор намного больше – особенно если учесть, что с недавних пор желание Арея махать мечом перед каждым встречным светлым немного поумерилось. Её волновало другое: почему? После того, как барон мрака убивал и стражей Эдема, и валькирий – её же подруг! – открыто предлагать ему поддержку и защиту?!.. Да, Фулона не была светом, хотя и служила ему, и некоторые мотивы были ей до сих пор чужды и малопонятны. Троил же, вопреки ожиданиям, даже не нахмурился на её резкость и ничуть не изменил обычной мягкости. – Ты ошибаешься, валькирия, – негромко ответил он, и даже в неверном свете лучины, освещавшей избу, его крылья казались огромными и слепяще-белыми, – свет не предлагает Арею свою помощь. Невозможно предлагать то, чего не желают. Мы лишь хотим, чтобы он знал, что она возможна. Оказавшись на распутье, важно видеть все дороги, а он, увы, их не видит, ибо блуждает во тьме. Но, блуждая во тьме, можно выйти к обрыву и лишиться жизни, если никто не окликнет сзади. Фулона хмурится, вспоминая: можно подумать, это напоминание что-то изменит! Нет, валькирия знает, что приказ есть приказ, просто ей неприятно думать, что совсем скоро придётся выслушать немало уничтожающей иронии и ядовитого сарказма – Арей славится ими издавна, ведь язык его не менее остер, чем его клинок. И необходимость пройти через это кажется унизительной для старшей валькирии и совсем её не устраивает. Чрезмерная гордость не путь света, ибо близка гордыне, Фулона знает об этом, но побеждать свою так до конца и не научилась. И наивная вера Троила удивляет её: к чему тратить слова на то, что и так яснее ясного? Если Арей за все эти годы не победил своей гордыни, что изменит ещё одно напоминание? Как будто он не знает, что будет с его семьей, обнаружь их вдруг мрак, и что свет примет его – да-да, примет даже барона мрака! – соизволь он хоть на толику изменить свою неуступчивую и ненавидящую смирение натуру! Впрочем, всё это лишь затем, верно, что свет заботится о судьбе его жены и дочери: разве должны невинные расплачиваться за чужую слепоту?.. – Да, валькирия, мы бьёмся до конца, – отозвался тогда Троил, без труда угадав так и не облекшийся словами вопрос. – Свет не желает ничьей гибели, и даже самый малый шанс стоит того, чтобы за него бороться. И потому мы вновь напомним Арею, что путь в свет не закрыт ни для кого, кто решит вдруг искать спасения: стоит лишь постучать – и ему отворят; стоит лишь попросить о милости – и она дарована будет. Стоит лишь пожелать выйти из мрака – и свет и силы даст, и осветит дорогу. Всё это, конечно, известно Фулоне, но... Но она другого понять не может: какой смысл так настойчиво протягивать руку утопающему, если он отталкивает её снова и снова? Благодаря гордыне Арей однажды ушел во мрак, и благодаря ей же сейчас – даже сейчас, когда от его решений зависит жизнь его любимых, – он отвергнет любую помощь. Слепой глупец, не желающий понимать, что дорога, по которой они пока идут, не бесконечна, а его всесилие – лишь красивая иллюзия, один из многих мастерских обманов, что так любит внушать мрак своим слугам, отлично зная слабости каждого и умело ими пользуясь. Глупец, право слово!.. Фулоне удивительно, почему барон мрака не понимает, что от мрака не скроешься, что, не видя во тьме дороги, можно долго ходить по кругу, а затем вновь зайти в тупик. Да, несколько лет ему везло – он успешно скрывал жену и ребенка, но так не будет всегда: две смертные не две иголки, бесконечно прятать их невозможно – подлунный мир кишит духами мрака, и наверняка Лигул уже что-то подозревает. А коль так, без внимания глава Канцелярии этот вопрос не оставит, медлить и рисковать не станет, и на снисхождение мрака рассчитывать уж точно не приходится. Фулона хорошо знает эту тартарианскую тварь: лишиться такого ферзя, как бывший бог войны, этот игрок наверняка не захочет, а значит, грядущая судьба Арея предрешена. И она ужасна, потому что ему, несомненно, придётся пережить тех, кого он так любит. И это действительно незавидная участь. Фулона знает это не понаслышке.

***

Небольшой огородик сплошь зарос бурьяном, плетень покосился и густо обвит цепкими плетями вьюнка, изба глядит темными провалами окон – на первый взгляд дом этот давно распрощался с хозяевами – верно, пару лет назад, когда окрестные деревеньки подчистую выкосила чума, – но Фулона знает, куда идет, и знает элементарную магию. Протягивает руку – и воздух под её пальцами вдруг словно сгущается, идёт волнами, как вода, потревоженная брошенным в пруд камнем. Тончайшая мерцающая пелена открывается глазу – будто огромная сеть раскинута над старым домом. Человек, если даже и забредет вдруг сюда, не захочет приблизиться, и каждый увидит на месте избы что-то своё: кто – глубокий овраг, кто – непролазные колючие заросли, а кто и вовсе что-нибудь жуткое. Лопухоидов так легко напугать – смертных, исправляется торопливо Фулона, – а уж что-что, а устрашать-то магия мрака умеет. Магия мрака... Валькирия задумчиво глядит на руку, тронутую слабым алым сиянием: боль от чужеродной магии меньше, чем должна быть, а это означает... Именно: что мраку есть чего опасаться, ведь возможность перемен, похоже, действительно брезжит на горизонте. Когда меняется страж, меняется и его магия. И всё же Фулона призывает копье – быстро, чтобы не рисковать и не привлекать ненужного внимания, – и прикосновение оружия света открывает ей вход под купол магии Арея. Что ж, приказ так приказ. Оружия она не убирает: мечник, конечно, никогда не нападает со спины – единственный во всём Тартаре, не иначе, – но лев в поле и лев в своей норе – понятия несравнимые совершенно, и валькирия достаточно умна, чтобы понимать это. Рассохшиеся доски крыльца тонко поскрипывают под ногами. Фулона входит без стука: Арей, несомненно, и так знает о её приходе – если он в доме, конечно. Вот именно: если. В комнате мягкий полумрак, дрожит огонек лампадки в углу и острый отблеск света на обнаженном кинжале – именном кинжале барона мрака – в руках незнакомой женщины. Что ж, она не ошиблась: хотя бы реакция этой смертной действительно достойна уважения. Фулона глядит мгновение, а затем чуть улыбается одними губами и копье пропадает из её рук: эта женщина видит оружие валькирий, подумать только! Именно видит; это не реакция на незнакомого и нежеланного гостя. В конце концов, для простых смертных Фулона лишь человек – обычная женщина, северянка, наверное, с правильными чертами красивого строгого лица, льдисто-голубыми глазами и косами цвета светлого золота, тяжело спадающими на грудь. Обычная женщина, хоть и в мужской одежде – но в смутную пору частых набегов ордынцев это мало кого удивит: даже женщины на Руси порой берутся за оружие. – Кто ты? Обычная – но не для жены стража мрака. Интересно, она получила истинное зрение после знакомства с ним или оно было у неё всегда? Если второе, то она воистину смела: знала, значит, изначально знала, на что шла. – Не бойся, – старшая валькирия говорит негромко, но так, что сомнений в честности её слов не остаётся. – Я не враг тебе. Можно бы поворачиваться и уходить, ведь Арея здесь нет, но Фулона с внезапным любопытством смотрит на женщину. Кого она ожидала увидеть – живую богиню, вторую Венеру, ангела во плоти? По канонам эту женщину нельзя назвать даже красавицей – напротив, она довольно обычна: высокая, худенькая, чем-то похожая на хрупкий цветок, тянущийся из тени к солнцу. Ещё юная; не более девятнадцати-двадцати весен, думает Фулона, – безумно мало в сравнении с ней, валькирией, и совсем ничтожно по сравнению с бароном мрака, видевшем первые дни этого мира. Светло-русые косы, венцом лежащие на голове, наполовину скрыты платком, простая одежда крестьянки и никаких украшений – лишь на хрупкой руке Фулона замечает тонкое золотое кольцо. Но лицо – чуть длинноватое, усталое – красиво какой-то тонкой, одухотворенной, почти иконной красотой, и столь же красивы глаза – грустные, словно бархатные, цвета темнеющего неба или глубокой морской волны. – Кто же ты? – спрашивает она – кинжал мечника уже пропал из её рук, вернувшись в ножны на поясе, – и, чуть поколебавшись, предполагает: – Страж? Страж света – лестное сравнение для создания хаоса. Нет, девочка, стражем мне не быть никогда. Довольно и слуги. – Валькирия, – заключает вдруг молодая женщина, не выказывая и малейшего удивления или волнения. – Ведь так? Не просто знает – по рассказу или описанию, – но видит – и не только оружие, но и доспехи. Видеть доспехи света уже чего-то да значит. Фулона чуть кивает – мол, верно, угадала. Но время не ждет: она пришла сюда не затем, чтобы разглядывать его жену. Миссия всё ещё не выполнена, а она должна выполнить её во что бы то ни стало. Второго шанса, вероятно, просто не будет. – Где твой муж, женщина? – суховато спрашивает она. – Давно ль его нет? Фулона ничего не объясняет, но в лице женщины нет и намека на подозрение, в то время как любая другая уже, наверное, взволновалась бы. Любая другая, но не эта. Абсолютное доверие, вот как... Абсолютное доверие и такая же вера. Впрочем, могло ли быть иначе, если она осмелилась связать свою судьбу со стражем мрака, если ради неё страж мрака рискует всем? Есть ведь, ради чего рисковать, определённо есть. – Давно, – отвечает жена Арея, и печаль тенью ложится на её усталое лицо; барон мрака не хозяин себе, хоть и кичится своим всесилием, и, несомненно, не может появляться часто, чтобы не вызвать опасных слухов. На лице женщины печаль, а Фулона смотрит пораженно: в комнате будто светлеет. Только стражи могут видеть эйдосы, но свет их виден и валькириям – тогда лишь, когда он достаточно ярок. В груди же этой смертной словно сияет звезда, и Фулона инстинктивно опускает глаза перед этим вечным воплощением образа и подобия. Какая душа, какой эйдос... Что и говорить, Арей проверялся величайшим искушением – и всё же выдержал его, раз эйдос этот по-прежнему в груди хозяйки, а не в дархе барона мрака. Чистота, свет... И какая любовь!.. – Что ж, – только и произносит Фулона, – прощай. Смысла нет оставаться долее: всё равно ей нужно говорить с Ареем наедине. Но валькирия оборачивается через пару шагов – на пороге: свет, который она только что видела, таков, что на него хочется смотреть снова и снова. Странно, что на этой безумной земле такое ещё возможно. Именно безумной: так уж вышло, что дева-воительница чаще видит здесь кровь и грязь, чем свет и добро. А её свет – был ли он вообще? Глядя на такое, начинаешь в этом сомневаться: в сравнении с чужим светом свой мрак всегда виден особенно ясно. – Ты очень любишь его, – больше констатирует, чем спрашивает валькирия. – Знаешь ли, кто он? – Знаю, – тихо отвечает молодая женщина. И повторяет уже твердо: – Знаю. Фулона проницательно глядит на неё. – И не боишься? – Боюсь, – чуть помедлив, отвечает жена барона мрака, и в голосе её затаенная боль. – За него. И вновь этот свет – и Фулона коротко моргает, хотя и на солнце может смотреть, не отводя глаз. А за себя, значит, нет… – Ты очень любишь его, – негромко и задумчиво повторяет валькирия. Эта женщина знает уже об их мире и войне, что ведётся уже тысячи лет, и о том, что её возлюбленный – страж мрака, рискнувший ради неё не только своей головой, но и самой вечностью. Но и она, любя его, рискует не меньше. – И ты пожалеешь об этом, смертная. Печально, но это так. Никаких предположений – Фулона просто видит кольцо рока вокруг этой души. Пока не замкнутое, но оно замкнется, если Арей сделает неправильный выбор. – Мама! Лёгкие шажки маленьких ножек, залатанная занавеска, разделяющая комнаты, отдергивается, и в дверном проеме возникает девочка – и, увидев незнакомую, строгую на вид женщину, бегом несется к матери и прячется за её юбку. Дитя стража мрака, подумать только! Чудо из чудес! Не зря, значит, этот свет так светит – не в пустоте, видно, ведь любая искра в пустоте погасает. Но встречается с другой искрой – и вот уже целый огонь разгорается – огонь нового эйдоса. Да, мраку совершенно точно есть чего опасаться. – Ну что ж ты, трусишка? Забоялась? – ласково говорит женщина, склоняясь к ребенку, и Фулона вновь моргает, словно смотрит на солнце в зените. Девочка, смелея, выглядывает из-за матери – очаровательное дитя, очень живое. Темные отцовы волосы, мелкими локонами обрамляющие нежное личико, и глаза необычного песочного оттенка. Вырастет – лицом в мать будет, думает Фулона; а характером... Пара минут прошла, а девчонка уже и не боится, кажется: смотрит смело, улыбается, а под шумок шаловливо тянется к кинжальным ножнам на материном поясе... А характером – однозначно в отца. Жена Арея гладит ребенка по волосам и чуть склоняет голову, словно прислушиваясь к чему-то, слышному ей одной, и губы её трогает задумчивая, исполненная тихой, светлой нежности улыбка. – Не пожалею, – уверенно говорит она, и Фулона понимает, что это правда. – Никогда не пожалею, валькирия. Как там, в книге света, в главе об истинной любви – “не ищет своего, всему верит, всего надеется и всё переносит”?.. И верно, о таком и вправду не жалеют. В красном углу мигает лампадка, выхватывает из полумрака окаймлённый чеканным серебром священный лик – печальные всезнающие глаза смотрят в самую душу. Почему Фулоне кажется, что он появился в доме вместе с этой гостьей? Если даже этот Свет не раздражает больше барона мрака... Что ж, тогда, возможно, Троил прав и для Эдема действительно нет ничего невозможного. Фулона чуть склоняет голову – то ли в прощании, то ли в поклоне – и выходит прочь из избы. Теперь валькирия больше не удивляется: такой свет действительно изменяет и ради него стоит рисковать. Одно только “но” есть: что Арей готов рискнуть, Фулона не сомневается, а вот готов ли себя изменить? Сможет ли? Почему-то ей хочется верить, что сможет, – и даже не из-за желания слуги света увидеть его, света, победу. Просто она в своё время не смогла.

***

Фулона неторопливо идет по узкой тропинке, по обе стороны – высокая, в пояс, сухая трава: ближайшая деревня далеко, и ни пастухи не добрались до этого поля, ни косцы со своими косами. Солнце уже клонится к закату, и его мягкие лучи оживляют светлое золото кос. Оружия и доспехов нет – Фулона вновь отозвала их, чтобы не привлекать внимания. Духов мрака в округе не видно – потому что нет людей, – и не нужно, чтобы они появлялись: стоит хоть одному комиссионеру пронюхать о семье Арея, как через пару мгновений тайну эту будет знать уже весь Тартар. И тогда... Лучше не думать, что будет тогда: от облавы мрака долго не наскрываешься; а помощь и защита... Да захочет ли первый воин этой помощи и защиты?.. Валькирия видит его издалека: Арей быстро идет навстречу деве-воительнице; хрустит сожженная солнцем трава под высокими сапогами, вздувается за плечами алый плащ. Тоже никакой магии, никаких телепортаций – наверняка где-то неподалеку привязана пара лошадей, на них в карьер до ближайшего городка – до Владимира все сутки пешком, но верхом-то меньше, – и лишь после телепортировать. Скрываться бывший бог войны умеет не хуже, чем рубиться, и тактики со стратегией ему не занимать. Не менее полусотни лет прошло с их последней встречи, а он не изменился: всё те же совершенно не тронутые сединой темные волосы, короткая борода, резкие черты и пара старых шрамов, и острый взгляд черных глаз. Все бессмертные стражи стареют медленно, но стражи мрака ещё и платят за своё бессмертие: в складках простой белой рубахи – Арей не из числа щеголей и к внешности своей равнодушен совершенно, – поблескивает в лучах заходящего солнца цепочка дарха. Всё по-прежнему, словно ничто и не изменилось за эти годы. И реакция неизменна также: валькирию мечник замечает не позже, чем она его. Первый воин для Арея не просто титул, это самое точное определение его сущности. Барон мрака не хватается за меч, лишь предупреждающе отводит руку – так, чтобы в любой момент выхватить из воздуха свой знаменитый клинок. Обычное предупреждение, насмешливо думает Фулона, – рубиться прямо здесь и сейчас ему явно не хочется, да и нежелательно: магические поединки такого уровня незаметными не проходят. Да и нечего им сейчас делить, если уж по чести – Арей умен и, конечно, прекрасно понимает, что валькирия оказалась здесь не затем, чтобы бросить ему вызов. Солнце садится, и в его лучах золотом вспыхивает на плече мечника пряжка плаща, и такая же искра загорается на руке: кольцо. Не привычный магический перстень с вензелем барона мрака – перстень, коему раз в десять лет повинуется целый сонм духов, – а самое простое, обручальное. Для людей, возможно, и простое, но не для стражей, знающих сущность вещей и цену обрядам. И Фулона вновь не может не удивляться – так странно видеть символ вечного союза, утвержденного светом, на руке стража мрака. Почему же при всём здравомыслии, общем равнодушии к идеалам мрака и том, что он отважился связать себя брачными узами, Арей всё никак не вернется к свету?.. Впрочем, на вопрос этот ответ давно известен, ведь причина, по которой бывший бог войны принадлежит мраку, по-прежнему неизменна. – Что я вижу! – насмешливо замечает мечник, подходя ближе. – Старшая валькирия! Вроде бы усмехается, а в глазах у самого холод и раздражение, и взгляд мрачный и тяжелый, как могильная плита. Знает, конечно, что свет, в отличие от мрака, в курсе его тайны, но подпускать к себе всё равно не спешит и, словно волк над добычей, яростно оберегает свой нежданный и драгоценный дар судьбы. Да судьбы ли? Нет ведь никакой судьбы, есть только свет, знающий, что было и что будет, свет карающий и дарящий. И всё ещё слишком скучный и непонятный для самого Арея. И почему-то Фулоне на мгновение кажется, что мрак ещё не проиграл. – Мечник Арей, – невозмутимо приветствует валькирия. За сотни и сотни лет они не раз встречались на полях сражений и более чем наслышаны друг о друге. Честный враг предпочтительней подлого друга; время сотни раз убеждало в этом и барона мрака, и старшую из дев-воительниц. – Зачем ты здесь? – холодно спрашивает барон, хмурит недовольно темные брови; левая рассечена давним сабельным ударом. И с извечным сарказмом добавляет: – Неужто светленький стан не выдержал и выкинул наконец белый флаг? Издевается, конечно. Всё как обычно: шутит, иронизирует, насмешничает... Не дошутился бы. Валькирия золотого копья глядит спокойно: выдержки ей, слава свету, не занимать, а сарказм этот приелся уже после второй же стычки. – Ты знаешь, что так не будет всегда, – прямо говорит она: нет смысла юлить и играть в хитрые иносказания, не затем её сюда послали. – Ты не сможешь прятать их вечно. Арей сводит брови, гнев загорается в темных глазах; и без того резкие черты искажаются в раздражении. – Вот оно что! Я прав, значит: Троил всё же не смог удержаться от переговоров... Не унизительно, валькирия, служить на посылках? Уж кто бы говорил. – Не унизительно, барон Арей, прятаться по кустам? – Закрой рот! – цедит мечник сквозь зубы, и чувствуется, что только нежелание взволновать магическое поле удерживает его от того, чтобы пустить в дело меч. – Убирайся, валькирия, и дорогу сюда забудь! И остальным светленьким закажи – чтобы я никого здесь и духу не видел, никогда, если им дороги их просветленные головы! Ни свет, ни мрак не желаешь видеть, а, Арей? Так не бывает. Фулона спокойно глядит на него – гнев барона мрака не пугает валькирию. Она вообще мало чего боится, если уж по чести. Отбоялась своё. Не оттого ли для этой встречи свет и выбрал именно её – потому что слова, предназначенные мечнику мрака, не пустой звук и для неё самой? Не пустой звук и не сухая теория. К сожалению. – Третьего пути ищешь, барон? Нет его, не ищи даже. А возьмешься искать... “Всё, что тебе дорого, погубишь”, – этого она так и не добавляет, потому что Арей, конечно, всё понимает и сам. Само собой, понимает, не нужно и долгих объяснений и растолкований. Вопрос-то самый насущный, хоть барон мрака и упорствует, убеждая себя, что решения удастся избежать, стоит лишь положиться на свою силу. – Я не нуждаюсь ни в твоих советах, ни в подачках Эдема! – яростно обрывает валькирию мечник: при любых намёках на собственную несвободу весь мрак в нём вскипает, как волна, и в такие моменты и слепцу ясно, почему гордыня барона не ужилась со смирением света. – Поверить не могу, что свет спятил настолько, что решил вдруг предложить помощь мне! – Ты ошибаешься, Арей, – холодно говорит Фулона: гордыня барона мрака всё же подтачивает её обычное спокойствие, – свет ничего тебе не предлагает. Дары не навязывают, барон. Но ты сам знаешь: есть лишь два пути, и куда сам пойдешь – туда и, – тут валькирия делает краткую паузу: вновь вспоминаются ей женщина со звёздно-ярким эйдосом, беззаветно любящая стража мрака, и ребенок, прячущийся за её колени, – их потянешь. Не мни, что сможешь побороть весь Тартар. Ты силен, слуга мрака, но не всесилен. Арей тяжело смотрит на неё. От такого взгляда обычно бегут, бегут далеко и быстро, не испытывая более судьбы и не пытаясь шагать по острию меча. Но валькирия золотого копья не боится за себя и не опускает глаз, и спокойная синь неба смело встречается с полыхающей огнём темной бездной. – Предоставь мне судить о своей силе, валькирия; а хочешь испытать её – встречусь с тобой в бою в любой миг. А своим крылатым покровителям передай: отныне и вовеки путь мой лежит вне дорог мрака и света! Моя судьба принадлежит только мне, и никто – видит мрак, никто! – того не изменит, даже если мне придётся биться со всем Тартаром. У меня достанет сил, чтобы защитить свою семью, и для этого я не стану, – тут тонкие, четко очерченные губы Арея кривятся в презрительной усмешке, – бить челом и пресмыкаться перед светом! Фулона спокойно слушает его речь: она не удивляет совершенно. Кто сомневался, что так будет? Вечный идеалист Троил, разве что. Нет, златокрылый, наивна твоя вера: барон мрака видит оба пути и сознательно делает выбор. Фатальный – Фулона уже понимает это. Гордыня всегда фатальна, ибо ослепляет мнимым всемогуществом, опутывает паутиной иллюзий, заставляя поверить в наивнейшую из них – что человек может найти некую третью дорогу, сделавшись сам себе вершителем судеб и господином. Хитрейшая ловушка мрака. Страшнейшая из всех. Ей ли не знать. – In consiliis nostris fatum nostrum est**, – только и замечает она, цитируя древнюю истину. Более сказать нечего, да и не нужно: Арей свободен в своих решениях и сделал свой выбор, и теперь остается лишь надеяться, чтобы выбор этот не стал окончательным. Кто знает, возможно, у него есть ещё время – успеть, чтобы роковой круг не замкнулся. Возможно, утопающий осознает ещё своё бедственное положение и схватится за протянутую ему руку. Надежда ведь никогда не умирает, верно? Свет утверждает, что так – что ни одно сердце не потеряно для него, всё зависит лишь... От личного желания. В том-то и беда. – Уйди с дороги! – грубо бросает мечник и размашистым тяжелым шагом проходит мимо стоящей неподвижно валькирии: свет никогда не нападает со спины и Арей не заботится о том, чтобы быть настороже. И всякому видно, что он весь уже захвачен предвкушением встречи с семьей, а развилка судьбы – то спасительное распутье, с коего свернуть на другую дорогу не так уж и сложно, вновь теряется во тьме. Фулона пару мгновений глядит ему вслед – как трепещет за широкой спиной плащ цвета крови и ложится под сапоги сожженная солнцем трава, а над правым плечом этого вечного воина тускло мерцает контур скрытого магией меча. – Ты пожалеешь об этом, Арей, – тихо говорит она – говорит без угрозы или ехидства, назидания или предречения – просто констатирует факт, и в глазах её, пожалуй, печаль. Видно, все – и люди, и нелюди – совершают порой одинаковые ошибки. Ты не хочешь мрака, Арей, но ты не хочешь и света, а это означает, что дорога твоя, ведущая пока вон из Тартара, сделав круг, снова приведёт обратно, и мрак жестоко покарает тебя за отступление. Лучше не думать, как: наказания его милосердием не отличаются, ведь один лишь свет есть любовь, мрак же – ненависть, разрушение, гибель. А третьего – третьего не дано, барон, первый мечник мрака, и однажды ты поймешь это – но поймешь дорогой ценой. Не предвидение, нет, всего лишь предчувствие – и не дай же свет, чтоб оно оправдалось. Просто некоторые истины для старшей валькирии – слова, начертанные не на песке, а на сердце. Вырезанные на сердце, если уж по правде, – как резчик вырезает в камне историю чьей-то жизни или лик того, кого больше нет. Валькирии не свет, они лишь служат ему, но сейчас Фулона чувствует жалость – самую настоящую, хоть и непривычную для валькирии жалость и печаль, – когда вспоминает грустные, но удивительно светлые глаза той отважной смертной и нежное личико ребенка. Жаль, что ты выбираешь гордыню, Арей. Действительно жаль. Но, кто знает, возможно... Тут Фулона резко обрывает мысль: пути света неисповедимы и для его слуг, и без толку мудрствовать. В конце концов, свет действительно милосерден и всегда дает второй шанс. Ей ли не знать.

***

Фулона вступает под сень деревьев и на мгновение оборачивается, вглядываясь в поле: как и ожидалось, дома нет и следа – встречаясь с семьей, Арей сильно рискует своей тайной, а потому ставит на кон всю свою магию и все силы дарха – и маскировка, конечно, работает на славу. Что ж, она сказала всё, что должна была. Пора возвращаться. На дубраву ложатся сумерки, но валькирии не нужен огонь: свет и во тьме светит. Шлем и доспехи, даже нематериальные, освещают дорогу, и тьма – к счастью, пока что обычная, земная – отступает. Воистину, думает Фулона, если ты забыл о мраке, это не значит, что мрак забыл о тебе. Был день, но зашло солнце – и вот уже ночь, и печален удел того, кто, отрицая очевидное, отказывается даже от факела: во тьме можно заблудиться. Во тьме можно многое потерять. Фулона знает это слишком хорошо.

***

Валькирия выходит на просеку уже в темноте, когда на щеку ей вдруг падает прохладная капля: начинается дождь. Первый дождь за два месяца этой неожиданно жестокой засухи. И почему-то ей кажется, что и осень в этом году будет долгая и дождливая. Не интуиция, нет, всего лишь знание. Валькирия золотого копья идёт по скользкой от грязи тропе, и сияние, исходящее от оружия света, освещает ей путь. Её осень уже была и многому её научила. Научит и его. _____________________________________________________ *Sub rosa – строго конфиденциально (латинский термин) **In consiliis nostris fatum nostrum est – В наших решениях – наша судьба (лат.)