Больше никто не умрет

      Снег под моими ногами не белый, он ярко-красный. Детская кровь. Повсюду разбросаны части детских крошечных тел. Я бреду по этому месиву, с трудом переставляя ноги; меня мутит, колотит, в горле давно уже появился противный комок горечи, а глаза наполнились слезами. Истошные вопли и неистовые рыдания чудом выживших ребят добивают меня, уничтожают, сводят с ума.       Но я должна идти. Я должна им всем помочь. Это мое предназначение.       Глубоко вдыхаю, предпринимая очередную попытку овладеть собой, и делаю следующий шаг. Тяжелая сумка с медикаментами неустанно подпрыгивает за спиной. Изо всех сил стараюсь не смотреть вниз — только прямо перед собой, однако окровавленная земля, будто нарочно, притягивает мой взгляд к себе.       Внезапно из целого взвода кричащих ребятишек мне навстречу выбегает перепуганный мальчик. На вид ему не больше шести лет. Пухленькими и, вероятно, замерзшими ручками он ежесекундно смахивает слезы с грязного лица. Не раздумывая, срываю с себя пальто и укутываю им кроху. Встаю перед ним на колени, прямо на снег, прямо на детскую кровь и сжимаю дрожащее тельце в крепких объятиях.       — Все позади, — говорю я ему, едва узнавая собственный голос. — Все кончилось. Ничего не бойся.       Хочу сказать еще что-то, но губы меня не слушаются. Они вдруг начинают трястись, и я с удивлением осознаю, что готова разрыдаться.       — Моя сестра, — всхлипывает малыш. Затем путанно объясняет: — Там была не еда, а смерть. Моя сестра умерла! Они ее убили! Они ее взорвали!       Я должна как-то утешить ребенка, я должна утешить их всех, должна оказать и медицинскую помощь. Но как это сделать, если я не в состоянии справиться даже с самой собой? Я просто застываю на месте и то открываю, то закрываю рот, как рыба.       Это не я. Это вернулась старая Прим. Та самая трусливая девчонка, чье имя вытянули на ее первой Жатве. Та Прим боялась всего, даже собственной тени, и вот — она здесь. «Зачем ты пришла?! — кричу я на нее. — Ты все портишь. Я должна быть сильной и храброй! Я должна быть хорошим врачом! Уходи прочь, оставь меня!»       — Мне страшно, — продолжает плакать мальчик; мое пальто впитывает его горькие слезы. — Они сделают это вновь. Они всех тут поубивают.       — Нет, — отвечаю я так твердо и уверенно, как только могу. Старая Прим противится, не хочет меня покидать, только я не намерена прекращать борьбу. — Больше никто не погибнет. Никто, слышишь?       Мальчик не отвечает, и я повторяю свои слова. Мне нужно убедиться в том, что они на него подействовали.       — Больше никто не умрет. Ты веришь мне? Скажи, ты мне веришь?       И когда я слышу тихое «да», произнесенное в перерыве между судорожными всхлипами, то сама начинаю искренне верить в это, а от старой Прим во мне не остается и следа.       Больше никто здесь не умрет.