Глава 1.
POV Finnick
(Саундтрек: Lifehouse – From Where You Are)
Сколько бы ни смотреть на море - оно никогда не надоест. Оно всегда разное, новое, невиданное. Оно меняется на глазах каждый час. То оно тихое, светло-голубое, в нескольких местах покрытое почти белыми дорожками штиля. То оно ярко-синее, пламенное, сверкающее. То оно играет барашками. То под свежим ветром становится вдруг темно-индиговым, шерстяным, точно его гладят против ворса. То налетает буря, и оно грозно преображается. Штормовой ветер гонит крупную зыбь. По грифельному небу летают с криками чайки. Взбаламученные волны волокут и швыряют вдоль берега глянцевитое тело дохлого дельфина. Резкая зелень горизонта стоит зубчатой стеной над бурыми облаками шторма. Малахитовые доски прибоя, размашисто исписанные беглыми зигзагами пены, с пушечным громом разбиваются о берег. Эхо звенит бронзой в оглушенном воздухе. Тонкий туман брызг висит кисеей во всю громадную высоту потрясенных обрывов. Но главное очарование моря заключалось в какой-то тайне, которую оно всегда хранило в своих пространствах. Разве не тайной было его фосфорическое свечение, когда в безлунную июльскую ночь рука, опущенная в черную теплую воду, вдруг озарялась, вся осыпанная голубыми искрами? Или движущиеся огни невидимых судов и бледные медлительные вспышки неведомого маяка? Или число песчинок, недоступное человеческому уму? Море не бывает некрасивым. Оно источник вдохновения для художников и поэтов. Его любят все. За что? За красоту, величие, тайну, за радость, которую море даёт человеку. В благодарность за это человек воспевает море в искусстве. В пейзажных зарисовках во всех произведениях море наделяется одушевлёнными свойствами: оно волнуется, спокойно дремлет, думает и мечтает, грозит, наказывает и милует, дарит и забирает. Я был счастлив. Возможно, последний раз я смотрю на прекрасное море... Голодные Игры. Всегда было интересно: за что Капитолий любит Игры? За смерть детей? За кровь? За бесконечные слезы матерей, чьи дети легли на проклятой арене ради того, чтобы на это смотрел бессердечный народ? Нами правят изверги. Но я должен вернуться на арену. Чтобы помочь Сойке, чтобы поставить конец этим чертовым Играм... Я обещал Хевенсби, что помогу спасти её на арене. Только она не должна знать. Черт, а если она убьет меня? Совсем неожиданно я услышал тихие шаги сзади. Шаги были уверены, поэтому не думаю, что кто-то хотел на меня напасть. Ведь тогда шаги были бы тихими и неуверенными, "прятались". Но я все же потянулся к оружию, на всякий случай. Тризуб уже был в моих руках, но чья-то рука легла мне на плечо и легонько сжала его. Я тут же отпустил оружие. - Мэгз, нельзя так пугать людей,- улыбнулся я. Мэгз - мой ментор. Ну, бывший. Она была мне родным человек, но ясно одно: на Играх у неё нет шансов. Ей уже под 80. Победительницей она стала в 16 лет... В ответ она что-то пробормотала. Конечно, никто бы не понял. Кроме меня. Она сказала, что скоро Жатва. Да уж. Я любой ценой должен стать трибутом, чего бы это не стоило... Мы с Мэгз направились на Главную Площадь. Люди смотрели на нас с сочувствием, так же, как и тогда, когда я на Жатве впервые прозвучало мое имя... ... И оно могло прозвучать еще раз. Должно было. Мы послушно встали на свои места и покорно ждали, пока Рената, представительница нашего Дистрикта, говорила длинную - это еще тихо сказано - речь. А я, как всегда, её не слушал. Единственное, что меня волновало - трибуты. Наконец, пришло время объявлять избраных... - Сначала дамы,- наверное, Рената считала, что её голос звучит соблазнительно. Но это не так. Он казался противным. Но не важно. Сейчас важно имя... Женщина взяла бумагу и, раскрыв её, произнесла имя: - Энни Креста! - Что ж, Энни - победительница 70 Голодных Игр. Она сошла с ума, когда на арене увидела своего напарника. Без головы. Зато она тихая и спокойная. Надеюсь, у меня с ней проблем не будет. Зря я так считал. Девушка плакала, явно не желая возвращаться назад на адскую арену. - Есть ли добровольцы? - И одна рука стремительно поднялась вверх. Мэгз. Ах, Мэгз... Смелая старушка, которая вряд ли сумеет выжить. - У нас есть доброволец! Мэгз Конон! - Черт. Я же не смогу её спасти... Картина, когда Энни в слезах обняла Мэгз тронула меня до глубины души. - А теперь мужчины! - Весело пропела Рената, вытянув роковой листок. - Либрей Стэрфорд! - Интересно, они серьезно хотят послать на арену двоих людей, которым по восемьдесят? Абсурд! Рената не успела только произнести имя, как я тут же отозвался: - Есть доброволец! - И, не дожидаясь ответа, гордой походкой направился к сцене. Со всех сторон я слышал суэту. Да, видимо такого поворота никто не ожидал. Что ж, Либрей будет нашим ментором. Ну и пусть. Я встал возле Мэгз, при этом обняв её, якобы поддержав. - Оуу... - Наша представительница Дистрикта 4 казалось, была в ступоре. - В этом году у нас двое добровольцев. Отличненько! Нам с Мэгз не было с кем прощаться, поэтому миротворцы сразу провели нас к мэру. Мою семья погибла уже довольно давно, а Капитолий убил мужа и сына Мэгз. Я последний дорогой ей человек... В поезде было довольно скучно. Мы просматривали Игры победителей, которые якобы станут нашими врагами. Либрей рассказал нам о каждом, ведь хорошо их знал. Всех, кроме одной. - Китнисс Эвердин, верно? - сказал я, когда мы смотрели прошлые Игры, на которых победила Сойка и некий Пит Мелларк, который вскоре умер. Еще мне известно, что эти двое играли влюбленных, хотя это - ложь. - Да. Люди её любят. У неё будет много спонсоров... - Кто в этом году её напарник? Хеймитч? - спросил я, глотая кубики сахара. - Нет. Он ментор. В этом году выбрали какого-то парнишку из их Дистрикта. Он не был на Играх. Не стоит бояться. Весь последний день я сидел в своем купе. Надо же, я опять буду на Играх... Опять убивать людей. Но, черт, если спасу Китнисс - Игр не будет. Нужно только выжить. Или помогу, или умру... Не смерть страшна, - страшно, что всегда она приходит раньше времени. Душа человека не может перестать смеяться от того что понимает что надежды нет, что он аморальный фрик, в цирке чудаков. Движущийся смешной походкой, щелкая пальцами, закатывая вверх глаза, этот звук эхом раздается в пустоте, которого сосредотачивает его на самом главном. От этого шум лжи постепенно уменьшается, тишина истины увеличивается, дарящая ему бесконечно глубокую правду. Все ближе и ближе к смерти, которая подарит истинную жизнь после смерти. Но есть ли жизнь после смерти? Если есть - какая она? Смерть - это покой. Легкость. Жизнь намного сложнее. Игры - это борьба не на жизнь. А на смерть. А борьба не на жизнь, а на смерть - всего лишь животный инстинкт. Встретить смерть, зная, что она неминуема не так уж сложно. Способность сохранять хладнокровие накануне встречи со смертельной опасностью - вот высшая ступень духовного развития. Любовь и смерть имели такую природу, что заниматься ими понарошку было невозможно. Не играло роли, верят ли участники процедуры в то, чем заняты, - важно было, что это действительно с ними происходит. Спариваться и умирать можно было только всерьез, хоть в домашнем уединении, хоть перед сотней камер на арене. Все мы знаем, что скоро умрём. Но просто не верим в это. Мы хотим жить вечно. Я сразу же вспомнил трибутов, которые умерли. Они хотели, знаешь ли. Только за это они и умерли. Чтобы жить вечно. Ах, такие же мысли, как и тогда, когда я впервые ехал на Игры. В том же поезде, в том же купе, в тех же мыслях, на том же месте, в той же пустоте. Смерть не страшна, а грустна и трагична. Бояться мертвых, кладбищ, моргов – верх идиотизма. Нужно не пугаться покойников, а жалеть их и их близких. Тех, чья жизнь прервалась, не дав свершить что-то важное, и тех, кто остался вечно оплакивать ушедших. Что ж, любимцы богов умирают молодыми. Никто из нас еще не родился бессмертным, и, если бы это с кем-нибудь случилось, он не был бы счастлив, как это кажется многим. Поезд остановился. Неужели приехали? Или что-то сломалось? Нет, все же приехали. Я шагнул навстречу капитолийцам, на встречу успеху. Или смерти. Но с гордостью.