Слишком мертвы

За окном темная ночь, время перевалило за полночь около трех часов назад. Небольшая гостиная освещена тусклым светом старой лампы и едва уловимым блеском звезд. Эвердин даже не пытается лечь спать - бесполезно. Китнисс держит в руках потрепанную книгу, устроив свои тонкие голые ноги, усыпанные ссадинами и шрамами на колени Хоторна. Она непринужденно откинулась на болотного цвета спинку старого дивана, будто все хорошо, будто никаких проблем нет. И эти строки, в которые они оба не вникали, звучали бы так по-нормальному, если бы не осипший голос и ярко выделяющиеся синяки под глазами, приправленные легкой дрожью. Совсем скоро придет время пить злополучное успокоительное и Гейл обязательно вздохнет, бубня себе под нос что-то отдаленно напоминающее молитву и нецензурные выражения. Но это потом, когда прозвенит старый будильник. Сейчас он медленно выводит узоры на ее бедрах, задумчиво всматриваясь в окно. Ее голос несколько раз срывается, не то от наступающего приступа, не то от давно испорченных связок. Хоторн думает, что Китнисс не помешало бы теплое молоко с медом, но в их доме есть только капитолийский растворимый кофе и рухнувшие надежды. Ее слегка вьющиеся волосы спадают на лицо, но девушка, кажется, даже не замечает этого. Лишь сильнее сжимает края книги, повышая голос на последнем слове, перед тем, как перевернуть страницу. Гейл не обращает на это никакого внимания. Гейл, кажется, вообще ни на что не обращает внимания. Он никогда не волнуется за Эвердин, его спокойная уверенность заставляет Китнисс сильнее прижиматься к нему на тесном диванчике, с силой цепляясь обломанными ногтями за его обнаженную спину. Но это не сейчас, сейчас она разыгрывает дешевую комедию с красноречивым названием: "я здорова!", вполне себе обыденно зевая. И может быть, кто-нибудь с именем Пит Мелларк поверил бы в наигранный зевок и бездарное изображение полной готовности к предстоящим кошмарам, словно и бояться нечего. Но рядом сидит не пекарь, а Гейл и он лишь недовольно хмурится, скидывая с себя ее ноги. Китнисс упорно продолжает читать "Гордость и предубеждение", нервно постукивая пальцами по твердой обложке, даже не поднимая взгляда. Китнисс хочет казаться той самой Эвердин, что была с ним до Игр. Той самой Эвердин, которой безразлично было, куда этот Хоторн ушел. Но дело в том, что та Эвердин погибла там, где бомба подорвалась рядом с ее сестрой. Теперь она другая, та Китнисс, которая резко оборачивается, жалобно всхлипывая, выискивая взглядом знакомый силуэт, потому что боится, что он уйдет. Но Гейл не собирается уходить куда-то дальше кухни в четыре часа ночи. Может быть, на рассвете, или на следующей неделе. Насколько его стальной выдержки хватит. Скорее всего, он уйдет совсем скоро никогда. Керамическая чашка громко опускается на поверхность стола, а Хоторн громко опускается на диван, медленно проглатывая слишком горячий кофе, по вкусу больше напоминающий землю. Китнисс продолжает читать, не смотря на сбитое дыхание и текущие по щекам слезы. Гейл неожиданно резко бьет по деревянному подлокотнику, заставляя Эвердин сжаться на месте и уставится на него в немом испуге. - Твою жизнь на верхней полке забыл. Девушка рвет страницы книги, сжимая левую руку в кулак до болезненного онемения. Кроме числа "75" в нижнем углу страницы и безразличного голоса Хоторна не существует ничего. Все буквы расплываются перед глазами и Китнисс вспоминает слово "дислексия", всматриваясь в комбинацию букв на седьмой строке снизу. Эвердин прокусывает губу до крови, сдерживая рычания от неконтролируемой злости, подступившей из ниоткуда. Звон звучит в непосредственной близости, оглушая Эвердин, полностью лишая рассудка. А Гейлу просто надоело. Хоторн хватает девушку за подбородок, всматриваясь в безумные серые глаза. Действительно безумные. Китнисс ничего не понимает, начиная выкрикивать односложные фразы. "Отпусти", "я боюсь" - Гейл думает, что она слишком предсказуема для его Эвердин. Твоей Эвердин больше нет, мудак. Китнисс скулит, замерев на месте. А Гейл впивается в ее губы поцелуем, без намека на нежность или трепетность. С ней нельзя нежно, ее нужно ставить на место. Чертова Кискисс обязана вылезти из этого дерьма. Гейл обязан помочь ей. Но она не может, но он не может. Они оба не могут. Поцелуй имеет привкус крови, мерзкого кофе и сумасшествия. Хоторн отчаянно прижимает девушку к себе, забираясь руками под свою же футболку, что она носит почти постоянно. Эвердин вновь царапает его спину до крови и смеется сквозь поцелуй, опрокидывая ногой стол. Она действительно невменяема, она разучилась контролировать себя. А Гейл разрывает поцелуй под громкий треск рвущейся ткани, оказываясь на девушке. Сейчас Хоторн позволяет себе сорваться так, как Китнисс срывается всегда. Успокоительные, снотворное и обезболивающее мирно покоятся в полке, а 75 страница все так же осталась непрочитанной. Китнисс слишком занята собственной никчемностью и чужими губами, Гейл слишком занят собственной беспомощностью и чужими губами. Они слишком заняты, чтобы обращать внимание на свою погибшую жизнь. Они слишком мертвы изнутри.