Дочь Леса

      Темнело, и суета, царившая днем в лагере беженцев, понемногу стихала, уступая место непривычному и в последнее время чуждому многим спокойствию: казалось, сама природа вдруг поняла, как важно всем тем, кто выжил в пожаре, на мгновение остановиться и отдохнуть. Кругом было темно и тихо, но Тауриэль поймала себя на мысли, что тишина эта не сулила спокойствие, а наоборот, была вестником чего-то более ужасного, чем то, что она успела пережить за последние двое суток. «Затишье перед бурей», - пронеслось у эльфийки в голове.       Они сидели у костра вшестером, прислушиваясь к шуму темной, почти черной воды озера и к негромкому потрескиванию сухих веток и бревен, охваченных огнем. Справа от Тауриэль чуть слышно переговаривались Фили и Кили, а сидящие слева Сигрид и Тильда то и дело протягивали руки к языкам пламени, надеясь хоть немного согреться. Поздним вечером всегда холодало, поэтому эллет понимала, что в скором времени одного костра им будет недостаточно, и нужно будет попытаться найти, чем укрыться, а если повезет, то и крышу над головой хотя бы на одну ночь.       Из всей этой компании, несомненно, своим внешним спокойствием выделялся Леголас. Привыкший подолгу быть в походах и ночевать под звездным небом в любое время года, он чувствовал себя в своей тарелке. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Тауриэль была из тех немногих, которые могли видеть принца насквозь: за долгие годы она сумела изучить его досконально, и ничто теперь не ускользало от нее. Лишь одна она могла видеть, каким обеспокоенным был юноша на самом деле, и с какой силой он сжимает лук, готовясь в любую минуту броситься в бой. «О чем он думал, когда узнал о пожаре?», - неожиданно для себя самой вдруг подумала девушка. – «Был ли он так же напуган тем, что происходит? Думал ли он обо мне? Злился ли на то, что я, вопреки всем его ожиданиям, не пошла следом, хотя была обязана сделать это как друг и как воин?» Щеки эльфийки вдруг запылали, а сердце екнуло. А друг ли? Казалось, все кругом знали ответ на этот странный для нее вопрос. Все, кроме нее самой. Тауриэль вспомнила, как когда-то, много лет назад, думала о чувствах к молодому принцу, глядя на звезды. Тогда она пришла к выводу, что ее чувства – не что иное, как глупые фантазии, привязанность, оставшаяся с детства и засевшая где-то глубоко внутри. Что-то наподобие шрама на коленке, который есть почти у всех: он с детства был и останется на теле, что бы ни случилось. Эллет помотала головой из стороны в сторону. Сейчас точно не то самое время, когда можно и нужно об этом подумать, а с Леголасом у них будут еще годы на разговоры.       Еле различимое пение слева от рыжеволосой воительницы окончательно вернуло ее в реальность. Тильда, кутаясь в плед, тихонько пела: - Слышишь, травы поют нам песни о забытом нездешнем мире? Помнишь тропы чудным узором и костер на исходе дня?..* - Хей, - воскликнула Тауриэль так же тихо, чтобы никто, кроме девочки, не смог ее услышать, - я тоже знаю эту песню. У тебя красивый голос, дитя. Тильда улыбнулась, казалось, впервые за этот вечер, а затем сказала чуть громче: - Ты, должно быть, хорошо поешь. Эльфийка удивленно подняла бровь. И откуда только ей известны такие подробности о ней? - Все эльфы хорошо поют,- пожала плечами Тильда, будто бы прочитав ее мысли. Тауриэль рассмеялась. За свою относительно недолгую по эльфийским меркам жизнь она успела повидать многое и уж точно не один раз встречала эльфов, от пения которых ее длинные и острые уши чуть ли не сворачивались в трубочку. Вдруг вспомнились пышные праздники Мирквуда и долины Имладрис, менестрели, бережно держащие лютни, шелест листьев, шепот ветра и шум воды. Вспомнился и Линдир, который, когда девушка была еще совсем ребенком, терпеливо разучивал с ней песни и привил ей любовь к музыке. - Спой нам, Тауриэль, - попросила девочка. Эллет поперхнулась и опустила глаза вниз: вот уже несколько столетий она - воин, командир стражи, кто угодно, но никак не менестрель. К пению же, которое все равно долгое время оставалось одним из ее любимых занятий, она не обращалась уже очень и очень давно. - Да, давай, Тауриэль, почему нет? – подхватил Кили, услышав Тильду. Сквозь пламя почти догоревшего костра девушка поглядела на Леголаса. Огненные языки отбрасывали тень на его светлое лицо, но небесно-голубые глаза оставались такими же ясными, как и прежде. В них эльфийка прочла согласие. Поднявшись на ноги, она сняла с себя оружие и отряхнула зеленую походную тунику, желая почувствовать себя как можно более свободной. Неожиданно для себя самой капитан стражи вдруг поняла: перед любым орком она чувствовала бы себя увереннее, чем здесь и сейчас, и эта мысль вызвала у нее какую-то непонятную, натянутую улыбку. Когда ее дыхание, сбитое от внезапно нахлынувшего волнения, стало более-менее ровным, а руки перестали дрожать, рыжеволосая дева вдохнула поглубже и, глядя на лихолесского принца, произнесла: - Кого коснется война холодным узким клинком? В ветвях поет тишина, а смерть еще далеко. Когда же станет она мнимым крестом за спиной, пускай оплачет весна идущих следом за мной. После недолгого молчания она, наконец, запела.

- Принеси мне в ладонях снег, Пусть он станет талой водой. Пусть подарит нам лютня смех, Ты уходишь с рассветом в бой, Я иду за тобой Лютней, но не мечом, Имя звёздным лучом, Я иду за тобой. Подари мне бездонный взгляд - Знак на память через века, Не найти дороги назад - Нить серебряная тонка. На раскрытых руках Льдинкой сердце моё, Флейта ветра поёт Миру в зрячих руках. Дай мне силы снова взлететь, Страх умрёт в объятьях костра. Одолевшему в битве смерть Жизнь заплатит ядом утрат. Горький вкус серебра, Бесконечная тьма, Дань заплатит зима Павшим в День Серебра… Память станет бликом свечи На замёрзшей книге окна. В такт безумию сердце стучит, На пороге снова война, И хмельная весна Отнимает покой Узкой лёгкой рукой Разорвав цепи сна… Я иду за тобой, На раскрытых руках Ломкий блеск серебра, Бесконечная тьма. Не дожить до утра…**

Взгляды всех сидящих у костра и тех, кто подошел ближе, услыхав пение лесной эльфийки, были обращены к ней. Тауриэль, не привыкшая привлекать к себе внимание, засмущалась, порадовавшись, что кругом уже давно темно, и никто не увидит, как она сейчас покраснела. Девушка улыбнулась Тильде, которая, не помня себя от восторга, не могла перестать хлопать в ладоши. Она перевела взгляд на Сигрид, утирающую неожиданно подступившие слезы, на Фили и Кили, которые глядели на нее с непередаваемым восхищением, а затем принялась искать глазами Леголаса.       Пока она пела, принц отошел куда-то влево, выйдя из шумной толпы и приняв решение воздержаться от бурных оваций, и теперь стоял в стороне, сдержанно улыбаясь ей. Пение Тауриэль, казалось, подарило беженцам силы, и они принялись, один за другим, зажигать костры, некоторые даже пускались в пляс, и совсем скоро побережье Долгого озера стало походить скорее на площадку для пышного праздника, нежели на лагерь людей, совсем недавно потерпевших бедствие.       Протиснувшись сквозь толпу, рыжеволосая девушка подошла к принцу. - Прошу тебя, - тихо и немного смущенно начала она, - скажи, что это было хотя бы прилично. - Более чем, - эльф улыбнулся и кивнул в сторону веселящихся людей. - Посмотри на них, ты доказала всем им, что есть смысл жить и идти дальше для того, чтобы рано или поздно увидеть, как над их народами восходит солнце. Ты – их надежда, не забудь об этом, когда придет время об этом напомнить. Тауриэль не была уверена, что правильно растолковала его слова, и потому устало вздохнула. - Хвала Эру. В таком случае, как капитан королевской стражи могу сказать Вам, мой принц, что ни на одном задании я еще не была так близка к провалу. Они рассмеялись, глядя друг на друга, после чего эллет отвернулась, окинув взглядом черневшие во мраке ночи руины Эсгарота. - Не представляю, каково это, - произнес блондин, поняв, куда она смотрит, - потерять в одночасье все, что ты имел в этой жизни, все, чем ты дорожил. Не многие способны вынести такое, но в наше время, как бы это ни было печально, каждому суждено через это пройти. Мы все потеряем что-то на этой безумной войне, Тауриэль, и тогда, покинув Эсгарот перед пожаром, я понял, что… - он замолчал, а затем осторожно положил руки эльфийке на плечи и повернул ее к себе. У девушки сбилось дыхание. - Понял что? Что ты понял, Леголас? – спросила она, чувствуя, что сердце вот-вот либо выпрыгнет из груди, либо уйдет в пятки от волнения. Понял, что был неправ? Понял, что боится потерять ее, что она ему дорога? Что их отношения уже давно перестали напоминать отношения брата и сестры? Мысли сменяли одна другую в голове рыжеволосой, сплетались в один огромный, туго сплетенный клубок, который юная воительница тщетно пыталась распутать. Принц же молчал, глядя ей в глаза, и от этого взгляда девушке становилось не по себе: казалось, он видит ее насквозь, знает каждую мелочь, которая ее волнует.       Неожиданно он, не убирая рук, отвернулся, вздохнул и еле слышно произнес: - Я понял… - он осекся, но в этот раз пауза была недолгой, - понял, что все они в безопасности, когда рядом есть ты. Ты отличный воин, Тауриэль, - юноша натянуто улыбнулся и похлопал ее по плечу. – Извини. Эльфийка попыталась изобразить на лице улыбку, однако получилось у нее не слишком убедительно. - Спасибо, - ответила она. – Ты тоже знай, что ты отличный командир. Принц улыбнулся уголками губ и медленно зашагал в сторону костров, оставив Тауриэль под ветвями старинного дуба в одиночестве.

***

      Ранним утром, когда озеро еще было окутано туманом, гномы собирались в дорогу, загружая лодку теплыми вещами и сумками с провизией. Эльфийка заметила их издалека, а затем, улучив момент, отошла от Леголаса и направилась к берегу одна в надежде избежать неприятного разговора с принцем о Кили. Темноволосый юноша увидел ее сразу и направился ей навстречу. - Тауриэль, - тихо произнес он, когда они наконец подошли друг к другу достаточно близко, - прошу, Тауриэль… - Кили, поторопись! – крикнул юноше брат, сбрасывая со своих плеч очередной рюкзак. Эллет молча глядела в глаза брюнета, полные отчаяния и тоски, после чего перевела взгляд на лодку и оставшихся гномов и сказала: - Они – твой народ, Кили. Ты должен идти. Прощай.       С детства рыжеволосая девушка не любила долгие прощания, потому что чем длительнее становился этот процесс, тем мучительнее она его переносила после. Расставаться было трудно в свое время и с Леголасом, и с Владыкой, когда она, совсем еще ребенок, отправилась в долину Имладрис, где была в безопасности несколько столетий. Тяжело было и отправляться назад, в Мирквуд, уже спустя многие годы, когда детство осталось далеко позади, и она не знала толком: ждут ее дома, или же забыли вовсе. Так же было и сейчас. Эллет развернулась и попыталась как можно скорее уйти, заглушить эту боль расставания, это непонятно откуда взявшееся волнение за судьбу молодого гнома, но Кили отпускать ее не хотел. - Тауриэль, прошу тебя, идем со мной. Я знаю, что я чувствую, и я не боюсь. Эльфийка застыла на месте, а затем подняла на гнома свои большие зеленые глаза, которые очаровали его после первой же их встречи. Казалось, мир вокруг замер, перестал существовать, течение времени вдруг остановилось. Рыжеволосая была в смятении, по ее лицу гном понял, что аргументов, способных убедить ее в необходимости побега, недостаточно. Тогда он, после недолгой паузы, набрал в легкие побольше воздуха и сказал ей. - Amralle Me. Сердце девушки забилось чаще. - Я не знаю, что это значит, - она попыталась уйти от ответа. - А я думаю, что знаешь, - с улыбкой ответил он. Тауриэль открыла было рот, чтобы ответить, однако почувствовала на себе чей-то взгляд и насторожилась. Никто не стал бы искать ее в такую рань, да еще и так тихо и незаметно подходить со спины. Никто, кроме Леголаса. Эльфийка выпрямилась и громко, так, чтобы принц услышал, произнесла на синдарине: - Владыка Леголас. - Оставь в покое этого гнома, ему нужно идти, - холодно и все так же на языке синдар ответил ей блондин. Волна обиды захлестнула эллет с ног до головы. Почему он разговаривает с ней в таком тоне? Почему говорит так о Кили? Какое ему дело до того, что с ней происходит, если она не одна? Подняв глаза на гнома, она попыталась улыбнуться ему на прощание, но вышло неестественно и слишком некрасиво. Юноша в ответ кивнул и, окинув лесного царевича ледяным взором, зашагал было к лодке, но, едва дойдя до воды, развернулся, подбежал к эльфийке и вложил в ее руку что-то гладкое и холодное. - Возьми, - чуть слышно сказал он, - в знак обещания. Тауриэль разжала ладонь. Она держала в руке рунный камень, тот самый, который Кили показывал ей в темницах. В трещинках и с древними гномьими рунами, он достался гному от матери, которая поклялась до самого конца ждать сына домой. Теперь он принадлежал ей. Девушка слышала, как Леголас, убедившись в том, что Кили не вернется, отошел в сторону. Быть может, понял, что ей нужно побыть одной, а быть может заметил, как часто поднимаются ее плечи, как часто она хватает ртом воздух, пытаясь успокоиться. Вытирая едва заметные дорожки слез, рыжеволосая смотрела на растворяющегося в утреннем тумане Кили, плотно сжав губы. Увидит ли она его когда-нибудь снова? Какое будущее его ждет? Она не знала ответа ни на один из этих вопросов, и искренне надеялась на то, что они непременно свидятся позже, пусть даже и через месяц, год, через сто лет. Фигура Кили окончательно исчезла из вида, и Тауриэль вдруг представила, как он, с широкой улыбкой, возвращается домой и спешит навстречу матери по берегу моря, над которым горит, отражаясь в кристально чистой голубой воде, ярко-красная Огненная Луна.

***

      Следующие несколько часов Тауриэль будто жила в тумане, в таком же густом, как тот, в котором, с тоской глядя на нее, растворился Кили. Эллет то и дело вскакивала с места, ходила по лагерю из одного конца в другой, на тревожные вопросы Сигрид никак не реагировала, а Леголасу и вовсе не сказала ни слова, толком не понимая, почему: от того, что делала все не так, как ей свойственно, из-за печали, или от обиды на утреннюю резкость и грубость принца. Слова, сказанные Кили, отложились в ее памяти настолько ясно, как будто она всю свою жизнь только и делала, что наблюдала, как он, улыбаясь, их произносит. Трепещущее чувство охватило эльфийку. Она не знала перевода этой простой на первый взгляд фразы, однако это было необязательно: ей все сказали жесты и мимика темноволосого юноши, который так отчаянно звал ее сбежать вместе с ним. Скажи он это в другое время, возможно, она пошла бы за ним хоть на край света, чтобы увидеть море, луну, а ночами смотреть на звезды. Но война, внезапно обрушившаяся на все народы Средиземья, не оставляла девушке выбора: она не бросит борьбу за мир, чего бы ей это ни стоило, она будет сражаться вместе с остальными, на защиту ее родины должен встать весь ее народ, ведь разве может случиться иначе? В то же время, рыжеволосая помнила, что Владыка Трандуил свое решение не изменит, и эльфы, сами того не зная, останутся в стороне в то время, как она прольет свою кровь за Эрин Гален, ни разу об этом не пожалев. Разве так можно? Разве это справедливо? И все же, что бы Король ни решил, в глубине души Тауриэль по-прежнему надеялась на его помощь, которая всегда приходила в тот момент, когда ее совсем не ждали. В конце концов, не оставит же он Леголаса, своего единственного сына, сражаться против многотысячной армии врага бок о бок с ней, с Тауриэль? Нет. Не такой должна быть судьба прекрасного принца, он не должен был покидать крепость, надежно скрытую в самом сердце Мирквуда. Кто угодно, только не он. Сбеги она с любым стражником королевской охраны – все закончилось бы в лучшем случае изгнанием. Но Владыка был снисходителен к ней и даже дал шанс вернуться домой, избежать наказания. Не потому ли, что она, простая лесная эльфийка, росла на его глазах? Эллет отбросила эти мысли: она прекрасно помнила, что не была желанным гостем в замке лесного короля, и отправилась бы на улицу при первой же возможности, однако за нее всегда вступался Леголас. Вступился и сейчас. Зачем? Это оставалось для нее загадкой. Шесть сотен лет юноша видел в ней ребенка, а теперь увидел… женщину? Чувства принца к ней приятно волновали ее, в то время как внутренний голос, такой же ледяной, как у лесного владыки, повторял: «Не обнадеживай его понапрасну». И в какой-то момент она дала себе слово: не обнадежит. Ни за что. Во всяком случае, пока это возможно. - Тауриэль, - раздался знакомый голос у нее за спиной. Эльфийка поднялась на ноги, спрятав в карман амулет Кили, и обернулась. - Да, мой принц? Леголас чуть повел плечами. - Оставь этот тон, прошу тебя, Тауриэль. Он сейчас ни к чему, - он подошел чуть ближе, все еще соблюдая положенную дистанцию. – Нужно поговорить. Это серьезно. Девушка кивнула, и эльфы вдвоем пошли по тропе вглубь леса. Несколько мгновений царила тишина, и казалось, что напряжение между этими двумя было настолько сильным, что его можно было бы разрезать самым большим кухонным ножом. Молчание прервал принц: - Орк, за которым я гнался, я знаю его. Болг, отродье Азога-Осквернителя. Стая варгов ждала его на окраине Эсгарота, они бежали на север, - юноша взглянул на рыжую воительницу, идущую подле него, – эти орки отличались от других, у них была метка, которую я не видел уже очень давно. Знак Гундабада. Эльфийка вдруг остановилась и переспросила, словно пытаясь вспомнить нечто, забытое много веков назад. - Гундабад? - Крепость орков на самом севере Мглистых гор, - блондин кивнул ей в ответ. Он открыл было рот, чтобы продолжить, но неожиданно откуда-то из-за его спины донесся знакомый голос: - Владыка Леголас! Тауриэль подняла глаза. Перед ней, верхом на белом жеребце, сидел Итилгаил. Заметив, что она на него смотрит, эльф передернул поводья и вопросительно поднял бровь. Эллет чуть подняла подбородок и, вопреки всем своим усилиям, не отвела взгляд. Юноша заметно удивился и вновь обратился к принцу на синдарине: - У меня для Вас весть от Вашего отца. Вы должны немедленно возвращаться. - Тауриэль, идем, - принц кивнул ей и направился в сторону Холмов. Рыжеволосая девушка шагнула вперед, но Итилгаил повернул коня так, что тот преградил ей дорогу. - Мой лорд, без Тауриэль. Тауриэль изгнана, - сказал темноволосый воин, глядя прямо в изумрудные глаза девушки. - Изгнана? – еле слышно переспросил Леголас, и эльфийка готова была поклясться, что его голос предательски дрогнул. «Изгнана». Это слово звенело в ушах, ударило, будто пощечина. Вот и все. Кто она теперь без дома, без рода и без короля? Что с ней станет? Возвращаться некуда, а идти вперед значит идти навстречу собственной гибели – одной, без народа, без имени и без страны.       На некоторое время воцарилась тишина. Тауриэль не могла поверить в услышанное и пыталась убедить себя в том, что все, что с ней сейчас происходит, есть не что иное, как глупая шутка Итилгаила, который действовал ей назло. Еще немного, и принц докажет ей, что это неправда, и они отправятся домой, пусть даже не для того, чтобы собрать армию и сражаться бок о бок с остальными, а провести очередное столетье взаперти. Они будут бродить по лесу, как и прежде, смотреть на Пустошь с самой высокой сосны Эрин Гален и по ночам сбегать на верхушку Третьего Холма, того самого, на который когда-то было так тревожно подниматься, чтобы смотреть на звезды. Перед глазами эллет мелькали давно забытые моменты ее раннего детства: первый праздник, первая поездка в седле, первый клинок в ее руках, пускай и деревянный. Неужели все это навсегда останется за высокими и неприступными воротами крепости Владыки Трандуила лишь из-за того, что ей так важно отыскать справедливость и защитить тех, кто невинен? Почему он не может понять?       Лесной царевич, обойдя жеребца Итилгаила, остановился рядом с подругой, а затем, шагнув навстречу стражнику, медленно произнес: - Передай моему отцу, что там, где нет места для Тауриэль, нет места и для меня. Сердце эльфийки забилось чаще. Она чувствовала, как пораженный услышанным Итилгаил сверлил ее черными глазами, разворачивая коня, и попыталась возразить: - Леголас, это приказ твоего Короля, - ее изумрудные глаза на мгновение встретились с голубыми глазами принца, такими встревоженными и холодными, что ей вдруг вспомнился ее последний диалог с Владыкой. Блондин подошел к ней вплотную и еле слышно прошептал на синдарине: - Да, он мой Король. Но сердцу моему он не указ, - он замолчал, но, заметив, что эллет собралась спорить, поспешил продолжить. – Я отправлюсь на север. Поедешь со мной? Он направился в противоположную от леса сторону, где его уже ждал появившийся непонятно откуда белоснежный Элас, и девушка, не раздумывая, поспешила за ним. - Куда? – спросила она, прекрасно зная ответ на свой вопрос. - В Гундабад. Принц с легкостью запрыгнул в седло и подал ей руку, помогая забраться на лошадь. «Совсем как в детстве», - улыбнулась эльфийка своим мыслям. Но все было куда серьезнее, чем прежде, и капитан стражи чувствовала приближение чего-то страшного и в то же время важного для нее. Она вновь достала из кармана туники рунный камень и твердо решила: в этот раз она сделает все, что от нее зависит. - Держись крепче, Тауриэль, - шепнул ей эльф, и она обхватила его руками, словно он был для нее единственной соломинкой, за которую можно было зацепиться. Мгновение, и Элас несся по тропе вдоль Долгого озера, унося Леголаса и сжимавшую в ладони талисман эльфийку все дальше и дальше на север.