Моя болезнь - одиночество

Человек не всегда может выразить словами свои потребности. Люди не могут точно сказать другим, в чем же сейчас нуждается их душа, но они ясно чувствуют ту пустоту, которая овладевает ими в эти моменты. И никто другой не способен понять это и заполнить пробелы в душе человека. Шагая по узкому тротуару весенним вечером, когда в полу-мраке большого города идут навстречу темные фигуры с неизменно равнодушными лицами, чувствуешь себя по-настоящему одиноким. И где-то в глубине сознания ты создаешь другой мир, в котором пытаешься скрыться от холодных безразличных взглядов, ведь кто еще, кроме тебя самого, сможет утешить и понять? В тусклом свете придорожных фонарей Дара была единственным человеком, который улыбался, поднимая голову к небу и всматриваясь в проплывающие облака. Их причудливые формы непрестанно менялись: сначала круг, потом растягивается до овала, приобретает форму и уже похож на чью-то морду. Это забавно и развивает воображение. Будучи художником, девушка часто представляла что-то, например, играющих детей на пустых площадках, шум дождя или прибоя, сидя в квартире. Вот и сейчас, переводя взгляд на серых людей, она старалась представить улыбку на их лицах, как если бы они были ее старыми друзьями или коллегами. К сожалению, даже этого было недостаточно, чтобы отогнать гнетущее чувство, уничтожающее изнутри. Чувство бесконечного одиночества. Ей не следовало так рано бросать семью и уезжать настолько далеко, чтобы отучиться, ведь в этом новом мире у нее не было никого, на кого можно было бы положиться, кроме нее самой. Каждый ее день был преисполнен тоской и жаждой, жаждой перемен и новых открытий в себе и других. Потребность в заботе возрастала с каждым днем, в конце она даже отважилась завести собаку в съемной квартире, еле уговорив на это хозяев. Теперь ее жизнь наполнилась хоть каким-то смыслом, кроме постоянной беготни от дома до института, оттуда до работы, а потом снова до дома. Дарина училась на архитектора и работала дизайнером рекламных объявлений. Ни то, ни другое не открывало ее истинного потенциала, не давало простора для творчества. Собаку, которую та подобрала на улице, назвала Либерта. По-испански значит "свобода" - то, чего так ей не доставало. Возвращаясь домой, она каждый раз забегала в зоомагазин, чтобы купить своей любимице маленькую косточку, которые та любила больше жизни и могла сгрызть несколько штук только за один день. Либерта встречала хозяйку радостным пищанием и лаем, непрестанно виляя хвостом и суетливо бегая у ног, даже подпрыгивая. Единственное существо в этом городе, которое так сильно радовалось ее появлению. И Дара старалась оправдать и заслужить любовь своей собаки, она заботилась о ней, не доверяя никому даже ее лечение; мама девушки была ветеринаром, если возникали сложности, она звонила ей, но никогда не водила Либерту в клиники, ей казалось, она в силах справиться сама. И она справлялась. Многие знакомые умилялись, видя любовь и преданность хозяйки и собаки, другие насмехались и считали девушку ненормальной. "Внимания ей мало, вот и устраивает показуху!" - говорили они. И его действительно было мало. Она удовлетворила потребность в заботе о ком-то, но никто не заботился о ней самой. Спустя время одиночество вернулось. Дарину не радовали игры с собакой, длительные прогулки казались утомительными, а каждодневное ухаживание за Либертой превратилось в необходимость. Весна сменила краски и перетекла в дождливое и, одновременно, знойное лето - время, когда об учебе можно было забыть. Успешно сдав сессию, она заперлась в квартире и с головой погрузилась в творчество, рисуя, в основном, людей. Но не тех, что видела на улице - скучных и холодных, - а других, радостных и счастливых. Больше всего на свете она любила мечтать и создавать новые образы, воображать, как могло бы выглядеть то или иное, иногда ее картины получались настолько сюрреалистичны, будто девушка была ученицей Дали. В каждую работу она вкладывала душу, рисовала сердцем, но не всегда могла перенести на холст то, что чувствовала и представляла, утешаясь тем, что, по крайней мере, рисовать она умеет лучше, чем говорить. Слова были препятствием, огромной стеной, которая мешала заполнить пустоту внутри нее, бездну сожалений и разочарований. Как стало бы проще жить, если бы люди могли сказать друг другу, чего им так не хватает сейчас. Оставлять все картины дома было бы глупо, поэтому девушка относила их в художественные магазины, где, помимо всего прочего, продавали репродукции уже известных картин или работы молодых мастеров. Она постучалась и приоткрыла дверь, выдержанный взгляд видавшей виды дамы устремился на нее. - Я Вас слушаю, - жеманно проговорила она. - Я бы хотела продать картины... - Вы принесли их сейчас? Если нет, то уходите, мне обязательно нужно видеть товар, Ваши рекомендации мне без-раз-лич-ны! - Да-да, холсты с собой, я готова показать. - Что ж, проходите. Рамки уже есть? - Нет, разве это необходимо? - Естественно! Тогда придется вычесть из общей суммы цену рамки и... - дальше Дарина не слушала. Все формальности были известны ей очень хорошо, она и раньше приносила свои работы сюда. К сожалению, тогда все было намного проще, да и работы принимал другой человек - мужчина преклонного возраста, очень дружелюбный и улыбчивый. - Покажите свои картины, еще раз прошу, - голос женщины приподнялся на пол-тона выше. Видимо та не один раз просила работу на оценку, но девушка задумалась и не услышала; сейчас это происходит с ней чаще, чем обычно. - Да, извините, я... засмотрелась на картины. Дама окинула взглядом стену, где в резных рамах красовались различные работы и множество репродукций. Были здесь и "Джаконда", и "Рождение Венеры", и "Дама с горностаем". После секундного молчания женщина, с гордостью подняв голову, сказала: - Мы отбираем только лучших. Я все еще жду Вашу работу, - с бОльшим нетерпением закончила она. - Вот она, - Дарина достала холст среднего размера, на котором был изображен портрет человека. Мужчина, весьма молодой. Мягкие черты лица, ярко выраженные скулы, не слишком длинные каштановые волосы, разбросанные в творческом беспорядке, прикрывающие лоб толстыми прядями, вскинутые брови и легкая ухмылка, полная иронии и немого сарказма... ко всему удивлению, полное отсутствие глаз. Нет-нет, там не было закрашенных в цвет светлой кожи впадин, просто белые пробелы, которых не касалась кисть художника. - Что это такое? - Я подумала, что...- неуверенно начала девушка, ежась от холодного взгляда старой дамы, которая, казалось, вот-вот порвет холст. - Вы считаете, что эта неудачная попытка портрета достойна висеть на наших витринах? Никогда этому не бывать! Вернетесь, когда картина будет завершена. С этими словами Дарину выпроводили из магазина, даже не удостоив словами прощания. - И Вам доброго вечера... - со вздохом произнесла она, спускаясь по лестнице и бросая работу в урну. - А мне нравится, - услышала она голос позади. Узкое крыльцо не давало протиснуться двум людям одновременно, значит некто вышел из магазина сразу после нее (странно, что она не услышала скрипа двери и звона придверного колокольчика) и, уж тем более, слышал ругань той женщины. От этих мыслей ей стало жутко стыдно; скрепя сердце, она повернулась, чтобы посмотреть на нового собеседника, и, увидев его, застыла на месте. Будто сошедший с холста, сменивший мазки масла на настоящую кожу, перед ней стоял человек, похожий, как две капли воды, на ее картину. Но у него были глаза. Она видела их ясно, как и все остальное, но, вероятно, от стыда, не могла заглянуть в них, боялась увидеть укор, которым ее удостоила ранее дама в магазине. - Ты красиво рисуешь, да и ни к чему здесь глаза. Метафора о душе, правильно? - поинтересовался молодой человек, изучая портрет. Улыбнувшись и почувствовав облегчение, Дарина с обожанием посмотрела на собеседника - впервые суть ее картин поняли. Этот загадочный человек будто читал ее мысли, будто знал, как же ей сейчас не хватает просто ободряющего слова. - Спасибо, я это и хотела показать, но вот кроме Вас никому и в голову не пришло такое толкование. Я старалась передать смысл в каждой детали, наполнить ее чувством... - она продолжала говорить, водила пальцем по холсту, показывая на каждый мазок и объясняя его. Молодой человек внимательно слушал ее, изредка задавая уточняющие вопросы и кивая. На миг Даре показалось, что портрет в ее руках изменился, сама эмоция мужчины на нем...Ухмылка уступила место жуткой гримасе, даже губы приподнялись, обнажая белые зубы в яростном оскале. Девушку объял ужас. Она потерла глаза, не веря им, и увидела прежнюю ироничную ухмылку. - Что-то не так? - спросил собеседник, ероша свои волосы длинными пальцами. - Я... просто устала, простите, - бросив картину, она резко развернулась и, пряча лицо, побежала к автобусной остановке; люди расступались, озадаченно глядя ей вслед. Дара в ужасе бежала к остановке. Сердце отбивало чечетку, на миг ей даже показалось, будто она слышала крик, страшный вопль, исходящий из глубины. Что-то принуждало ее бежать, закрывая руками побледневшее от страха лицо. А на протяжении получаса люди, собравшись толпой у крыльца, смотрели на стоящую в одиночестве девушку, которая водила пальцем по холсту и, шепча, лила на него слезы. Когда полотно пропиталось соленой влагой и краска стала медленно размываться, девушка вскрикнула и бросила картину на землю, люди отступили назад, растерянные и испуганные странным поведением молодой особы. Ничего больше не сказав, та сорвалась со ступеней и побежала прочь, вытирая слезы рукавом тонкой джинсовой куртки. *** В строке "Заключение" врач писала недолго, одно слово, которое ярко описывало всю картину - шизофрения. Я пребывала в прострации, почти бездумно глядя на нее и отвечая на все вопросы. - Когда, Вы говорите, это проявилось впервые? - Полгода назад, если не меньше, я впервые слышала голоса и...видела, - в отличие от многих моих братьев по несчастью, я все еще могла мыслить здраво и осознавать всю ненормальность того, что происходит со мной. Я впервые призналась, что мне как никогда нужна помощь. - У Вас частые галлюцинации? - спросила врач, с противным мне звуком чиркая что-то в своем блокноте. Я поморщилась и окинула взглядом светлый кабинет в пастельных тонах. Да, он все еще был здесь. Смотрел на меня и улыбался, как никогда никто не улыбался мне... Но я все еще не могла заглянуть в его глаза. Глаза - зеркало души, но не может быть души у того, чего фактически не существует, вот так я думала. - Да, - отвечаю я, чувствуя как холодные руки касаются плеч. К сожалению, тогда я еще не знала, что это были мои собственные руки. - А голоса, которые Вы слышите, они приказывают Вам? - Да. Они молятся. Знаете, чувствуешь себя Богом... Слышишь, как кто-то взывает к тебе и просит изменить что-то. Тяга настолько велика, что я не нахожу другого способа и просто рисую. Рисую то, что они хотят. Собаку, новый мир, ребенка... - Хорошо, Вы не наносили себе вред? - Нет, только иногда так суставы болят, что хочется себе конечности оторвать. Я не думаю, что это как-то связано с моей болезнью... - На других бросаетесь? - Я убила собаку. Не знаю, насколько это нормально, но не хотелось бы, чтобы следующей жертвой стал человек. - Побудете в больнице пару месяцев, пока мы понаблюдаем за Вами? - Да, докт...- в моей голове снова начался гул и я согнулась пополам, заскулив как побитая дворняжка. - Сопротивляйтесь, заставьте их прекратить, поймите, что все это реально, а они - нет. Я не могла переступить через себя и еще пять минут боролась с ужасной болью в голове, пока мне не вкололи снотворного и я не уснула. PoV Дарина Я нахожусь здесь уже 2 месяца, но никто не горит желанием меня выпускать. Утешает, что мне хотя бы дозволили творить для Молящихся. Так я их назвала после первого месяца, термин "голоса" мне совсем не нравился. Я к ним даже привыкла... Приятно знать, что хоть кому-то ты нужен, необходим, пусть этот кто-то - твое воображение. Они перестали доставлять мне хлопоты, но только иногда, когда количество говорящих превышало десятки, моя голова раскалывалась. И как жаль, что не было поблизости Гефеста с молотком, которым он бы хорошенько ударил меня по голове. Кто знает, какая зверушка выкатилась бы оттуда. Как назвать свою первую галлюцинацию я долго не думала. Любимый. Просто и практично. Это был, пожалуй, первый человек, который так заботился обо мне. Он скрашивал мое одиночество, разговаривая со мной. По утрам меня будили его слова или прикосновения. Гладить мои волосы вошло у него в привычку. Любимый говорил, что они напоминают ему траву в том мире, откуда он пришел. Она густая и приятно пахнет, а еще ее можно вплетать в венки для красоты. Любимый обещал, что обязательно покажет мне те места, но мне нужно заслужить право на проход туда. Он сказал, что я должна быть послушной. Каждый день я делала все так, как говорил Любимый, он просил добыть таблетки. Снотворное. Я каждый вечер ссылалась на голоса и говорила, что не могу уснуть. Мне давали выпить таблетку, но я клала ее под язык, а потом прятала. Любимый хвалил меня за находчивость и просил быть осторожнее, каждую ночь он целовал меня в макушку и обещал, что совсем скоро я попаду в его мир. Прошел месяц. Я старательно добывала таблетки и теперь их было уже совсем много. Этой ночью должно было произойти мое Посвящение. Двери в его мир откроются только сегодня, потому что это особенный день, день моего рождения. Любимый уложил меня в постель и погладил по волосам, сказав, что уже пора. И вот, сейчас я подношу ко рту горсть таблеток и засыпаю их, жую, глотаю, цепляясь за матрас. Мне неприятно, но Любимый стоит рядом и подбадривает, шепчет, что я все делаю правильно. Я очень хочу оказаться достойной. Закрывая глаза, я представляю, как вместе с ним иду по густой зеленой траве, которая наполняет воздух дивным ароматом. Яркое солнце смотрит на нас с небес и улыбается, кучевые облака смеются и проплывают мимо, люди радуются и приветствуют друг друга счастливыми улыбками. А вот мы с Любимым лежим на траве и глядим в небо, такое нежно-голубое, чистое. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Здесь я могу их видеть. Они такие же чистые как это небо... Мои мечты прерывает колкая боль в груди. Последнее, что я чувствую - сердце замедляет свой ход, полное умиротворение. Смерть.