Изменить историю

      Под действием алкоголя сон сморил меня, и я проспала до вечера следующего дня. Проснулась в полной временной дезориентации с сонно-философскими мыслями в духе «собсна, а какой сегодня год?». И уже спустя несколько минут, вдохновлённая желанием облегчиться не только душу, но и организм, отправилась на разведку местности. Местность оказалась подозрительно знакомой, и была идентифицирована как Эпплвотч.       «Это что ж за мёд такой был?! Надо ж было вырубиться почти на сутки и даже не сразу вспомнить, где я и кто я…», — сетовала я, периодически морщась от головной боли.       В стотысячный раз взгрустнув о своём керамическом белом коне и других земных благах цивилизации, с кряхтением, достойным лучших столетних радикулитчиц, вернулась к лежаку и умостилась на него, чудом не расплескав воду из кружки. Рискованный похмельный пируэт проходил под жалостливо-презрительным взором ассасинистой публики.       — Отвернись, — я не выдержала раздражающе-пристального внимания к своей сиятельной алкоголичной персоне.       Однако Лашанс, наоборот, отложил перо в сторону, закрыл баночку с чернилами и развернулся ко мне, демонстративно вперив в меня взор.       «А он, кажется, трудоголик, не то что я», — мысленно отметила я.       — Уходим после полуночи. Бери только самое необходимое, оставь часть своих вещей здесь, так, словно ушла ненадолго и скоро вернёшься, — Лашанс бросил быстрый взгляд на подсыхающие чернила на бумаге и снова уставился на меня.       — Зачем? — моя одутловатая с похмелья физиономия предстала пред светлы уведомительские очи во всей своей ошарашенной красе.       — В свой замысел я посвящу тебя позже, а пока что… — Лашанс демонстративно окинул меня неодобрительно-брезгливым взглядом. — Приведи себя в порядок и собери вещи.       С этими словами мужчина отвернулся обратно к столу, сделал пасс рукой над исписанным пергаментом и ловко сложил бумагу.       Резкая головная боль очень мешала мыслительному процессу, но оскорбиться и расстроиться видимым пренебрежением убийцы охотно позволила.       «Да что с этим мёдом не так?!», — искренне недоумевала я от слишком гипертрофированного похмелья. По ощущениям казалось, будто я выпила что-то куда более крепкое и в куда большем объёме.       До мозга с запозданием доходили слова ассасина и мысли о сложившейся ситуации. И к тому моменту, когда они всё-таки дошли, Люсьен уже надел плащ и с бумажным свёртком в руке скрылся за порогом. Я подскочила и, превозмогая острую головную боль и злясь на неё, поспешила к выходу.       Из распахнутой вслед за имперцем тяжёлой входной двери бодряще повеяло морозом. Я вздрогнула и пожалела, что не накинула на плечи куртку, но мысли быстро вернулись к главной цели всех этих отмороженных манипуляций.       — Люсь…, — я так и не договорила.       В паре десятков шагов от дома, у ограды, Лашанс стоял, приложив руку к гриве коня с алыми глазами. Мне не было видно лица ассасина, но почему-то в воображении живо представилась картина, как убийца умиротворённо прикрыл глаза, мысленно обращаясь к своему верному другу. Две мрачные бескомпромиссно чёрные фигуры на фоне кипенной заснеженной земли в тихую пасмурную погоду смотрелись весьма инородно и подозрительно.       Через несколько секунд Лашанс обернулся и покосился на меня, а Тенегрив бесшумно поскакал прочь. Казалось, что после коня не оставалось следов на снегу, но я не придала этому значения, посчитав, что увиденное – всего лишь глюки проделки плохого зрения. С теперь уже пустыми руками Спикер развернулся и отправился обратно, в мою сторону.       Только тогда я обратила внимание, что продрогла, стоя без верхней одежды на пороге у распахнутой двери. Оную я тут же поспешно захлопнула, а сама, остервенело растирая руки и предплечья, подошла к камину. Большая часть дерева уже перегорела до состояния золы, и жар от средневековой отопительной системы стал откровенно слабым.       Характерный звук отворяющейся двери я проигнорировала и не обернулась, прекрасно зная личность вошедшего. Шорох ткани и глухой звук удара отброшенного плаща о лавку раздался недалеко от входа. Стук шагов приближался ко мне, и я невольно напряглась.       Лашанс подошёл к очагу и подкинул в огонь дров, не сказав мне ни слова. А я мысленно выдохнула, теперь с раздражением оценивая свою реакцию: «Ну, в самом деле, он загрызть меня что ли собирался?! С чего так напрягаюсь на пустом месте?!».       Спикер так и стоял рядом со мной, безмолвно глядя на заметно повеселевшее разрастающееся пламя, пока я продолжала бездумно держать руки на предплечьях. Неожиданно комфортная тишина повисла в воздухе, заставляя время тянуться медленнее. На какое-то мгновение мне показалось, что Лашанс хотел что-то сказать. Но передумал.       Почувствовав отдалённое подобие уюта и настрой Уведомителя, я понадеялась, что он будет не против ответить на некоторые вопросы.       — Люсьен… куда едем? И почему нужно оставить часть вещей? — но спросить то, что хотела изначально, я так и не решилась.       — Что же ты такая нетерпеливая, — прошелестел недовольный хрипловатый голос, но, к моему удивлению, продолжил: — В пещеру. Вещи нужно оставить, чтобы ввести в заблуждение предавших Семью ублюдков.       — А Теневая Грива куда поскакал? — экспрессия, прозвучавшая в словах собеседника, в купе с враждебным тоном немного резанула по ушам, но я предпочла не заострять на ней внимание и сменить тему.       — Доставить… приглашение, — мужские губы растянулись в зловещей предвкушающей ухмылке. — И запутать следы, — Лашанс поместил котелок с чистой водой над огнём.       — А где..., — я на мгновение запнулась, подбирая слова. — Тот связанный человек? Кто он?       — В твоих же интересах больше его не видеть. То, что от него осталось, — собеседник оторвался от разглядывания содержимого котелка и покосился на меня.       Я напряглась, при словах «то, что от него осталось» живо представив себе расчленёнку под аккомпанемент моего храпа. Видимо, имперец увидел осуждение и ужас в моих глазах (хотя осуждала и ужасалась я в первую очередь своей больной фантазии), кисло улыбнулся и накрыл посудину крышкой:       — Кто он – не имеет значения ни для меня, ни для тебя, ни для ритуала.       — Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась я, пробежавшись взглядом по помещению в поисках следов крови или оторванных человеческих конечностей, но так и не нашла ничего подозрительного.       — От него осталась только оболочка, — с лёгким раздражением ответил имперец, и я поняла, что пришла пора перевести разговор в другое русло.       — Как ты попал в Тёмное Братство? — я неловко плюхнулась на стул и посмотрела на ассасина. Тут же напоролась на высокомерный медовоглазый прищур с многозначительно вздёрнутой бровью, красноречиво указывающий мне: «знай своё место и не суй свой нос, куда не следует».       После небольшой выразительной паузы Уведомитель присел на соседний стул, откинулся на спинку и вытянул ноги к огню, устроившись максимально вальяжно, насколько позволяла скромная мебель ни-разу-не-кресло:       — Так же, как и все. Убил.       Хоть ответить более развёрнуто ему не составило бы труда, Лашанс скупо делился информацией. Мне надоело выпрашивать, как подачку, каждую крупицу ответов на вопросы, и я замолкла. Уже встала и отправилась к запасу провианта, чтобы соорудить себе что-то масштабное, за пропущенные завтрак, обед и ужин, когда вдогонку мне полетело уточнение:       — Разница лишь в том, что я убил виновного.       — Виновного, и тебя всё равно взяли? — посчитав, что с Лашансом в качестве собеседника не всё потеряно, милостиво поддержала беседу, копаясь в запасах сыра, мяса, порядком очерствевшего хлеба, яблок и других фруктов и овощей. — Ты уже ел?       — Не «взяли», а пригласили, — поправил меня имперец, чья гордость была оскорблена моей «неподобающей» формулировкой. — Ещё не ужинал.       Я отошла от столика с провиантом к своей сумке и выудила оттуда кинжал ассасина. Развернувшись обратно, вздрогнула от неожиданности. Лашанс успел бесшумно приблизиться к столу и теперь критически оценивал ассортимент продуктов. Покосился на клинок в моих руках:       — Использовать отменное оружие для нарезки пищи – святотатство перед ликом Нечестивой Матроны. Для такого могла бы спросить обычный нож у меня. Этот клинок должен отнимать жизни и защищать владельца.       — Я не умею пользоваться оружием ближнего боя по-другому, — вздохнула я, так и не вынув кинжал из ножен и убирая его обратно в сумку. — Почему бы тебе, кстати, его не забрать?       — Это твой трофей, — ухмыльнулся Лашанс. Явно не одна я помнила, при каких обстоятельствах эбонитовый нож-переросток оказался в моих руках. В отличие от убийцы, вспоминать ту ночь мне было совсем не весело.       Имперец подхватил тяжёлый стол и вместе с лежащей на нём снедью передвинул к очагу. Во время ужина мы молчали, и каждый думал о чём-то своём. Уже после трапезы, вновь расслабленно откинувшись на спинку стула, Лашанс почему-то соизволил продолжить разговор, который уже успел вылететь из моей головы.       — Лиара…, — произнёс имперец и оборвал себя.       — Что? — я рассеянно моргнула и посмотрела на него.       — Лиара, моя тётка. Она меня вырастила. И она так же была Спикером Чёрной Руки, — Лашанс смотрел в огонь. — Убил я виновного. За страдания и отнятую жизнь моей матери он заплатил сполна. И до сих пор платит, в Пустоте.       Я открыла рот, не зная, что сказать. Растерялась: можно ли мне задать ещё более личный вопрос, вертевшийся на кончике языка, выразить ли сочувствие или лучше просто промолчать. В нерешительной задумчивости я рефлекторно водила пальцем по краям чашки.       — Мертва. Обе мертвы, — словно прочитав мои мысли, продолжил Люсьен. Лицо имперца оставалось непроницаемым, а чуть хриплый голос сух, ровен и бесстрастен, словно ассасин решил поделиться со мной информацией о себе, но не своими чувствами. Наверное, этот жест с его стороны можно было бы считать частичным доверием. — Об отце ничего не знаю, мать умерла, когда я был маленьким, а воспитала меня тётка. Она научила меня многому из того, что умею. Лиара готовила меня к мести.       — Мести?       — Да. Десятки сукиных сынов отдали свои жизни в искупление. Я утопил Залес в крови тех, кто был виновен в страданиях моей матери, и тогда Лиара приняла меня в Семью, — медовый взгляд оторвался от созерцания очага и уставился на меня. — Большая часть моего детства прошла в Фаррагуте.       — Ты знал, что кое-что мне успели рассказать… тогда… в таверне…? — осторожно поинтересовалась я.       — Знал, — ассасин откупорил бутылку вина и жестом предложил мне. — И рассказали тебе по большей части правду, — сухая мимолётная усмешка быстро покинула уголок мужской губы.       — Нет, спасибо, — я отрицательно мотнула головой. — До сих пор от того мёда никак не отойду, — от одних только воспоминаний о злополучном алкоголе, мне стало не по себе.       — Возможно, не стоило давать тебе сонный отвар, — хмыкнул имперец, флегматично наполняя свою кружку вином.       — Какой отвар? — нахмурившись, протянула я.       — Сонный, — с лёгкой издёвкой, как для альтернативно одарённой, повторил Лашанс.       — Ты прекрасно знаешь, о чём я, — раздражённо выпалила я.       — Чтобы ты не видела и не слышала подготовку к ритуалу. Отправить тебя блуждать в этой местности на день было бы не слишком разумно.       — Можно было не отправлять никуда и без сонных отваров обойтись! — возмущение, потрясение и толика неверия смешались в моём возгласе.       — Ты слишком слаба и изнежена, чтобы спокойно стерпеть звуки, подобные крикам при пытках, — холодно отбрил ассасин.       Разговор принял для меня самый неожиданный оборот. И этот оборот со всего маха обрушился на мою голову болезненной и яркой оплеухой: «он же убийца, а ты расслабилась!».       — И всё равно…, — начала было я, но весьма некстати вспомнив о голодающих медведях-шатунах, волках, троллях и бандитах, мысленно признала правоту ассасина. — Нашла бы я, где погулять…, — стушевавшись, тихо и неуверенно пробормотала.       Что-либо отвечать имперец, видимо, посчитал ниже своего достоинства. Мужчина выудил какую-то маленькую вещицу из кармана и стал крутить в руках. При более внимательном рассмотрении она оказалась простым, без изысков и камней, грубоватым в исполнении зачарованным кольцом. Если бы не мимолётная вспышка магической пелены на металле, я бы даже не догадалась, что на украшение наложены чары.       — Что у тебя осталось в твоём мире? — я была так озадачена разглядыванием магической безделушки, что слова визави застали меня врасплох.       «Раньше я бы сказала, что в моей жизни там осталось мало хорошего, и очень много плохого. Теперь… Я бы ответила, что там осталось много хорошего. Того, чего мне очень не хватает…», — грустно подумала я. Либо время стёрло из памяти плохое и незначительное, либо я начала слишком сильно скучать по прежней жизни, из-за чего потеряла способность трезво оценивать прошлое, ибо всё казалось жутко романтизированным и прекрасным.       — Больше не подсыпай и не подливай мне всякую фигню. Лучше скажи как есть о проблеме, а не решай за меня, что мне делать, — я проигнорировала вопрос имперца.       — Не забывайся, Алинэй, — спокойным, слегка утомлённым, но непререкаемо жёстким тоном произнёс Лашанс и осушил кружку.       «Ну надо же, он знает моё имя», — я мысленно скептически хмыкнула и тут же опомнилась. — «Какое имя?! Псевдоним. Нирновский псевдоним».       Я так долго жила как «Алинэй», что в какой-то момент стала воспринимать это слово как своё имя. Земная жизнь всё больше казалась такой далёкой. Окружающая меня реальность своей яркостью и осязаемостью стирала «иномирные» воспоминания, делая их грани размытыми, больше похожими на полузабытый сон. Был неясный страх, что однажды я забудусь и потеряюсь. Забуду прошлое, а вместе с ним – и себя. Я старалась не думать, что будет дальше, и жить едва ли не одним днём. Но не всегда получалось. Тамриэль постепенно становился мне родным не меньше Земли. Появись у меня выбор – вернуться домой или остаться здесь навсегда – я бы разрывалась на части. Потерять навсегда один из этих миров – неважно который из них – стало бы для меня личной трагедией.       Я, отведя взгляд влево на пол, вздохнула, молча протянула свою кружку ассасину и выжидающе покосилась на него. Спикер понял без слов, что от него требовалось, и без пререканий и издёвок налил мне немного вина. На том, чтобы я ответила ему на вопрос о родном мире, он не стал настаивать.       — Не напивайся слишком и не применяй магию, она тебе скоро пригодится, — Лашанс поставил початую бутылку на стол и поднялся.       — Зачем? — я не спешила пить алую жидкость. Крутила кружку под наклоном, глядя как хмельной напиток с едва уловимым пряно-кислым ароматом перетекал по глиняной поверхности.       — Не трать моё время и не вынуждай повторять сказанное дважды, в третий раз говорить будет сталь, — с холодным раздражением в голосе отозвался Лашанс и склонился над дорожным алхимическим набором.       «Гад», — обиженно констатировала я, тем не менее, не восприняв угрозу всерьёз. Было чувство, что даже если весь вечер буду доставать имперца с расспросами, он не навредит мне, а скорей прочувственно обматерит и парализует, чтоб замолчала, с него станется.       Предрассветно-поздней ночью мы добрались до заснеженного узкого прохода в скалах. Лашанс шёл первым, бороздя внушительный слой плотно улёгшегося снега, а я следовала за ним по проторенной дорожке.       В глубине расщелины располагался широкий полый участок в горной породе, в нём мы и расположились.       — Здесь холодно, — обречённо выдохнула я, притопыванием борясь с ознобом и оглядывая неприветливую мрачную пещерку. Мои пальцы прятались от стужи в рукавах куртки.       — Костёр разжигать нельзя. Выпей, — Лашанс выудил из кармана небольшую склянку без опознавательных знаков.       — Что это? — я взяла протянутый бутылёк из мужской руки, но пить не спешила, с подозрением присматриваясь к тёмному мутному стеклу.       — Микстура противоборства холоду. Действия хватит на пару дней. Сможешь в исподнем в мороз ходить, — криво усмехнулся имперец, раскладывая вещи.       Дважды просить употребить снадобье вконец продрогшую меня не пришлось. Я с влюблённым энтузиазмом принялась за вскрытие пузырька, но непослушные окоченевшие пальцы никак не могли справиться с пробкой флакончика. Я приблизилась к успевшему отойти к другой стене пещеры имперцу и тихо попросила:       — Открой, пожалуйста…       Уведомитель, не растягивая время на препирательства, отложил сумку в сторону, взял флакончик и ловко откупорил его, не преминув сопроводить свою помощь намёком:       — Может, мне тебя и напоить?       В голову полезли непрошенные воспоминания о том, каким образом не так давно мне пришлось вливать лечебное снадобье в «коматозного» имперца.       — Спасибо, обойдусь, — фыркнула я, забирая протянутую бутылочку и поспешно опрокидывая в себя её содержимое.       Мерзкий кисло-горький привкус стал для меня подлой неожиданностью. С трудом подавила позыв выплюнуть к чертям гадкую жидкость, проглотила и закашлялась.       «Знала бы, какая это гадость, точно бы попросила «помощи» у этого изверга», — сокрушалась я. От всего спектра «великолепных» вкусов, атаковавших мои рецепторы, на глаза навернулись слёзы. — «Я б посмотрела на его реакцию!».       Тело обдало жаром, а в висках зашумело. Я поспешила избавиться сначала от перчаток и шапки, потом и от куртки. Первую пару минут из-за удушающего тепла действительно хотелось раздеться до нижнего белья, устроив тем самым Спикеру внештатный благотворительный стриптиз. Имперец искоса следил за моей реакцией на алхимическое варево и только посмеивался, умудряясь при этом сохранять кристально-честный взгляд. Я стоически вытерпела кризис, не предоставив садисту эротических зрелищ, и в скором времени уже уверенно сновала по пещерке в лёгких комнатных вещах. Лишь вырывающийся изо рта пар напоминал о том, что температура вокруг оставалась по-прежнему очень низкой.       Я сидела на заранее расстеленном лежаке и наблюдала, как Спикер методично выуживал из сумки камни душ, зелья, травы и периодически сверялся с фолиантом. Я заглянула в книгу и попыталась прочитать текст. К моему разочарованию, он представлял собой не более, чем бессвязный набор рукописных букв.       Лашанс подозвал меня к себе, вручил подозрительные тёмно-красные чернила и кисть и ткнул пальцем в страницу:       — Повтори это вот здесь, — мужской палец с пергамента переместился на не менее мужской лоб, в район «третьего глаза», и очертил овальный участок вплоть до линии роста волос.       — Что именно? Из этой кучи бессмысленных букв? — опешила я.       — Зачарование искажения, — словно о чём-то вспомнив, нахмурился имперец. — Никогда прежде мне не приходилось допускать кого-либо ещё к этому тому.       Мужчина потянулся к сумке, выудил оттуда рулон пергамента и угольком ловко вывел на нём узор, довольно сложный в исполнении для такого криворукого дилетанта, как я:        — Повторишь это.       Уведомитель сидел на подстилке прямо на земле. Мне пришлось встать на колени перед ним, и корпусом чуть податься вперёд, нависая над мужчиной, чтобы изобразить требуемое подобие руны. Исписанную бумагу пришлось примостить на ближайшем крупном камне, которому волей судьбы была отведена роль подставки.       Сжимающая чернильницу рука осторожно легла на правое плечо визави, упёршись в ключицу внешней стороной запястья. Правая конечность иногда невесомо опиралась на лицо имперца, чтобы кисть, выводящая письмена, меньше дрожала. Я приблизилась к лицу Спикера, чтобы было лучше видно фронт работ. Очень надеялась, что тень, падающая на мою голову, скрыла покрасневшие щёки. Положение, в котором мы находились, было слишком неоднозначным, будто я обняла имперца и склонилась для... Я давала себе мысленные пощёчины, чтобы не додумывать для чего именно. Хотя всё уже само додумалось вопреки моей воле.       Приглушённый магический светлячок ассасина весело кружил над нашими макушками, освещая моё «полотно» для рисования. Пока я старалась сосредоточиться и аккуратно вывести линии, живой холст без зазрения совести разглядывал меня. В тот момент расширенные зрачки в рыжевато-золотой оправе очень напоминали кошачьи. И я не удержалась и тихо, немного нервно фыркнула от невольного сравнения Люсьена с котом.       Язык чесался сказать, чтобы Лашанс перестал таращиться, но это было бы равнозначно признанию, что меня нервирует такая близость. Наверняка, в случае чего-то подобного, ассасин обязательно поглумится надо мной и в будущем использует мою реакцию в своих целях.       Чтобы отвлечь Спикера от назойливого изучения моей физиономии, спросила:       — И что в той книге? — мой голос прозвучал неожиданно хрипло.       Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: виденная мной бессмысленная толща букв была следствием чар «искажения».       — Тебе это всё равно ни к чему, — Лашанс прикрыл глаза, и я мысленно выдохнула. Градус напряжения, вызванный пристальным медовым взглядом, снизился до приемлемого значения.       Но внезапным порывом мужская рука взлетела и перехватила мою правую конечность у основания локтевого сгиба. Убийца вновь распахнул глаза:       — Не набирай слишком много крови на кисть, — не прерывая прикосновения, грубоватые пальцы скользнули вверх по руке, к запястью. Нехарактерно мягко, но настойчиво обхватили оное и немного отодвинули сжимающий древко кулак от лица Уведомителя.       — Тебе не холодно, — с усмешкой намекнул имперец, когда я вздрогнула. Вторая рука накрыла мою, удерживающую баночку с чернилами и отвела от мужского плеча. — Надо знать, как правильно набирать её, тогда итог будет лучше.       «Всё-таки кровь…», — подумала я, так и не произнеся ни слова. Просто завороженно взирала на манипуляции Спикера, как будто я – сторонний наблюдатель, и ассасин управлял чужими частями тела. Тактильные ощущения отвоевали себе всё внимание сознания. Наглые упитанные увесистые мурашки промаршировали по спине, чеканя шаг.       Уведомитель захватил власть над обеими руками. Мысли в голове то ошалело метались, то заторможено тянулись. Перед глазами застыла картинка, как чужие руки удерживают мои кисти.       На несколько мгновений хвостик из шерсти скрылся в баночке с кровавыми чернилами и поднялся, скользя по стеклянной поверхности. Излишек бурой жидкости стекал обратно в сосуд. Ворс избавили от избытка крови и подсушили несколькими движениями о край чернильницы.       Взгляд оторвался от созерцания кисти и несколько опасных мгновений блуждал по лицу Уведомителя. Я мысленно восхитилась и позавидовала длинным густым ресницам имперца, отметила тонкий, почти ровный рельеф носа (возможно, вправленного на место после травмы) и отвела глаза, пока Лашанс, сосредоточенный на процессе, не заметил, что я откровенно пялилась на него. На долю секунды мне померещилась усмешка на губах Спикера.       — Следи за количеством крови и точностью, — ведомые дланями имперца, мои конечности вернулись на исходные позиции. — Нельзя исказить письмена или дать им расплыться, — ассасин убрал свои руки, но взор так и не отвёл. Нейтральным тоном прозвучало:       — Поспеши.       Под прицелом медового прищура работалось из рук вон плохо. Да и мало кому не мешало бы сосредоточиться беспардонное пристальное внимание. Вопреки желанию убийцы, работа тянулась медленно, нужно было соблюсти точность, орудуя неудобными приспособлениями, да ещё и под наглым взглядом.       — Не отвлекай, — не выдержала я.       — Чем я тебя отвлекаю? — по напускному недоумению в тоне имперца несложно было догадаться, что он и сам всё прекрасно понял. Но хотел поддразнить меня.       — Не все могут нормально работать под пристальным взглядом, — пробубнила я, скрупулёзно выводя очередной завиток.       — Дело только в этом? — вкрадчиво поинтересовался Люсьен. Мужская грудь затряслась от смешка, но лицо ассасин удержал на месте, не препятствуя срисовке письмён.       — А в чём ещё? — агрессией я заглушала смущение. Поведение Спикера начинало понемногу раздражать. И я хваталась за это раздражение, усиливала его, чтобы не быть сбитой с толка.       Видимо, почувствовав перемену в моём настроении, Лашанс всё же отвёл взгляд, а после и вовсе – смежил веки.       Пребывая глубоко в пещере, я не могла сориентироваться во времени суток. К тому моменту, когда ассасин посвятил меня в свой замысел и закончил все необходимые приготовления, я уже проваливалась в сон. Уведомитель не запрещал мне дремать во время ожидания, но из-за волнения я спала урывками, так и не отрешившись от напряжённого наблюдения за магическим маяком. Необычный камень душ с резной поверхностью возвышался на деревянной поставке, расчерченной кровавыми рунами. Ровный тусклый свет внутри кристалла должен был ярко вспыхнуть синим, но ожидание тянулось, а необходимое сияние не появлялось. Зато как только я смогла забыться крепким приятным сном, меня беспощадно вырвали из уютного морфеева царства.       Пока я продирала глаза и сетовала на вездесущий закон подлости, до меня донеслось:       — Время пришло, — имперец кивком указал на разгоревшийся синим пламенем кристалл и криво ухмыльнулся. Во взоре визави читалась безрассудная смелость. — Не разочаруй меня.       «Не разочаруй?! Какой же наглый гад», — мысленно возмутилась я, но кивнула, недовольно поджав губы. Важность момента и, пока ещё, смутные, неясные переживания не позволяли легкомысленно отвлечься от предстоящего риска.

***

      — Матье слишком долго не возвращается, — с напускным безразличием, недостаточно хорошо скрывающим недовольство, произнесла Аркуэн.       Данмер, растянувшийся на кровати в общей спальне, лениво приоткрыл один глаз:       — Не пойти бы тебе, Сестра, в другое место? Не мешай спать.       Бретонка, расположившаяся в противоположном углу комнаты, так и лежала на правом боку, делая вид, что спит: перечить одному из Уведомителей даже по такому пустяку она не имела права, хоть и была совершенно согласна с другим из них, Алором. Душитель не мог влезать в беседы Спикеров без дозволения или, по крайней мере, острой необходимости. Душитель должен молчать, пока пальцы Чёрной Руки сами не спросят. Душителю не дозволяется жаловаться и попусту пререкаться. Именно эти уроки Виралья Аларан получила от Аркуэн, хоть её собственный Уведомитель – Банус – не был так строг и категоричен с преемницей.       Заносчивая альтмерка сразу не понравилась Душителю. Однако перечить Аркуэн было нельзя – она имела наибольшую власть в Чёрной Руке. Виралья смутно чуяла неправильность происходящего, но твёрдых доказательств того, что её сомнения верны, она не находила. Да и сложно было в её положении искать их и не вызвать подозрений. К тому же Банус поддерживал действия и замыслы эльфийки, а разочаровывать своего Уведомителя и, тем паче, идти против него, бретонка не желала. Виралье приходилось прятать сомнения ото всех, делать вид, что она не думает, слепо повинуясь большей силе, и уповает на веру в своего учителя и его замысел.       — Потерпишь, — едко процедила блондинка. Альтмерка резким слитным движением поднялась и, чеканя шаг, чтобы издавать как можно больше шума, направилась к выходу.       — Вот же н`вах, — выругался Алор.       Девушка так и не обернулась, услышав характерное копошение и шорох ткани и соломы в другом конце комнаты. Тусклый свет погас, и комната погрузилась в приятный ночной мрак. До бретонки только донеслось голосом, которому она верила и оставалась верна:       — Теперь спи, Вира.       Аркуэн разъярённой гарпией пронеслась прямиком к выходу из Убежища и уже на пороге столкнулась с Беламоном.       На одурелый взгляд бретонца и судорожно сжимаемые кулаки только незрячий не обратил бы внимания. В одной из рук небрежно сминался пергамент.       — Ха-ха! Он жив! Он бросает вызов! Предатель! — Матье зашёлся в приступе безумного хохота, сменившегося отвратительным утробным рыком. Пальцы, примяв и немного прорвав бумагу, яростно впились в ладонь. — Жив! Он всё ещё жив!       — Лашанс?! Откуда ты знаешь? — блондинка неприязненно поморщилась, наблюдая за потерявшим власть над безумием бретонцем. — Тише, Матье! — прошипела эльфийка, оправившись от первого потрясения новостью и наконец вспомнив о том, что их могут услышать другие Спикеры.       — Вот! — смятый клочок бумаги, местами порванный от небрежного обращения, был излишне резко протянут в сторону вопрошающей, от чего Аркуэн невольно отшатнулась, но пергамент взяла. Магический светлячок взмыл вверх, освещая узкий коридор, ведущий к Чёрной Двери. Альтмерка поспешно развернула бумажку.       — Жив! Надо его убить! Обязательно убить! Какая наглость! — твердил Матье, пока мер читала послание. Казалось, остатки разума покинули его голову вместе с вестью о том, что его главный враг пребывает в здравии и, более того, смеет насмехаться над ними! А ведь бретонец только-только насладился мыслью, что Лашанс сдох где-то в лесу, и его кишки растащили волки! Растащили по кишочкам!       Аркуэн сорвалась с места обратно вглубь Убежища, направилась прямиком в общую спальню и хлопнула рукой по столу, ладонью припечатав бумагу к столешнице:       — Ключ у Лашанса!