Выдержка в пятьсот лет

Июнь 1983 года. Ужасное лето, пропахшее кровью и ею пропитанное. Луна, пересекаемая дымкой облаков, кажется неестественной, а они сами – вымышленными. С каждым этим летом мне все сложнее управлять своим чувствам. Я не верю более своим глазам – они не могут поймать даже блики лунного света на бокале с вином, которое я распиваю уже несколько сотен лет подряд. Сколько? Не знаю, счет времени потерян. Я не верю также своим рукам, ибо трогая такие предметы, как мячик, я чувствую, как на него падают капли тягучей крови, от которой остро несет металлом и солью. Я не верю ушам. Слыша стрекот цикад, который за все годы прочно обосновался у меня в голове мутной жижей, как плач погибающих в агонии людей. Я не верю больше своему голосу – он не говорит ничего полезного. Даже моя интуиция притупилась так, что я не чувствую опасности, я лишь вижу, слышу ее. Но откуда мне знать, настоящая ли она? Сейчас, когда ночь накрыла собой нашу деревню, я слышу сладковатый запах жасмина, принесшийся откуда-то издалека. Трава мерно сгибается под легким ветром, приносящим мне фантом призрачной надежды на то, что когда-нибудь, быть может, в этом году, изменится. Я не верю боле своим чувствам, но я могу поверить в этот светлый силуэт, что шепчет мне о том, что нельзя выпускать его из виду. Иначе я сгнию вместе с горами трупов, питающих эту грешную землю, где все так неподдельно улыбаются, на самом деле совершая одно преступление за другим. Это вино… я помню, что мне подарил его хороший знакомый моих родителей. Он в спешке покидал деревню и не мог с ними встретиться. А я бегала тогда по усыпанному цветами лугу, не умея даже толком ни говорить, ни читать. И он передал его родителем через меня. Я так боялась тогда разбить драгоценный подарок, что побежала прямиком домой. Но родители так и не успели его попробовать – все откладывали на «хороший день». Как жаль, что он для них так и не настал. Но теперь я наверстываю за них это досадное упущение. Я уже и не помню, когда отважилась его попробовать. Но отлично помню то, что испытала тогда. Сначала не понравилось, вино показалось мне горьким, противным. А потом я распробовала его и уловила этот едва ощутимый сладкий привкус спелого, но все еще твердого винограда. И никогда не забуду я головной боли, преследовавшей меня на следующее утро после первой дегустации – тогда я осушили всю бутыль подчистую. Да, это было весело. Сейчас такого уже не будет – иммунитет. Лучше бы я пила тогда, когда начался весь этот кошмар, который я не могу пережить уже много-много лет. Меня уже не радуют ни закаты, играющие в небе ядовитыми или, наоборот, нежными цветными красками, ни рассветы, приносящие новые, наполненные мучениями и страхами дни. Я знаю все – каждую строчку в учебнике, которую мы должны прочитать лишь послезавтра, каждую книгу в школьной библиотеке, которые все уже мною прочитаны. Я, как никто другой, знаю каждую царапину и оторванный уголок потрепанных временем и нашими руками карт. Я знаю, где и как растут в лесу деревья, в густых кронах которых столько раз мы пытались безуспешно справиться. И каждый раз, каждое проклятое лето, мы были в новом составе. Я уже не пытаюсь разглядеть в проплывающих мимо моего окна облаках причудливые фигурки, как, например, диковинные животные или редкие растения. Как это ни прискорбно, я вижу там, в этих бездушных комках ваты, лишь кровавое месиво, с каждым июнем разрастающееся. В луне я вижу силуэт человека, убивающего меня каждый раз. Я уверена почему-то в том, что он также одинок, как и она, так же далек от мира и несчастен. Он способен вызывать лишь беды и горести своим приближением к кому бы то ни было. Я уверена в этом. Вино в бокале, играющим с призрачными лучами, закончилось, как и все мои мысли. На сегодня хватит, решаю я и подхожу к календарю. Сердце сжимается резко, словно от страха. А я думала, что отвыкла от него, ровно как и от боли. Так хочется вдруг оторвать все листы на неделю вперед, нет, на месяц, на год! Может, тогда я уже переживу этот вечный, 1983 год. Полночь. Отрываю мягкий листик, на котором Сатоко написала чей-то номер телефона и кладу его на тумбочку – пригодится. Совсем скоро уже Ватанагаши. Святой фестиваль, которым кто-то, с душой ужасной и непостижимой, прикрывает свою грязную похоть – желание достичь своей цели. Цели мерзкой, отвратительной, ужасной. Цели, где нет ничего святого. Только мученические крики, печальные стоны, голоса, молящие о пощаде и слава. Слава, быть может, дурная, неприемлемая. Подхожу к своему футону и, уложившись, закрываю голову одеалом, моля Бога, чтобы мне приснился хороший сон, который так редко теперь меня навещает. А Бог стоит рядом и, улыбаясь, спешит исполнить мою просьбу. И только Бог, а точнее, Богиня знает, что мне, как и вину, сегодня исполнилось пятьсот лет. Мы оба выдержки в пятьсот лет.