Работа над ошибками

Вся его жизнь была работой над ошибками. Здесь недосмотрел, там опоздал. Оправдываться он приходил к черному камню памяти. Обито… Рин… сенсей… Асума. Они слушали его сбивчивое «я не хотел». Молчали. Иногда ему казалось – подходят и кладут ладони на плечи. Странно, но это помогало ему не поехать крышей окончательно. В крови, грязи, в АНБУ, в больнице. На очередной миссии, куда его отправляли с такими лицами, будто хоронили заживо. Именно его. Потому что только у него – гения тысячи дзюцу, Копирующего ниндзя, Шарингана Конохи - были шансы вернуться. Он всегда выбирался. Зубами вцеплялся в жизнь. Заставлял тело подчиняться, когда это казалось невозможным – без чакры, без сил. Без колебаний. Другие возвращались, потому что дома их ждали любимые люди. Он возвращался, потому что его ждала работа над ошибками. *** Сейчас, тяжело дыша, зажимая свежий шов в боку, он пытался не сделать еще одну ошибку. «У кого-то еще здесь хороший глаз», - сказал Мадара. Польстил. Какаши зло усмехнулся. Его хватило еще лишь на одну атаку Камуи – отчаянную, больше на отвлечь и не дать добить лежащего в луже крови Саске. Кто бы мог подумать… Мадара, сам обладатель Шарингана – попался. Бессмертное тело дает чувство неуязвимости, а это коварная штука. Подводит. Я бы не хотел быть бессмертным. Ты расслабился, Мадара. Вырубил пятерых каге, почти одолел джинчуурики Девятихвостого - и решил, что непобедим. Остальные противники – мусор, ветки, беспомощно хрустящие под ногами. Но среди веток притаилась гремучая змея. И взметнулась. И ужалила. Вот он, зажимает ладонью жуткую мешанину плоти и костей на месте правой руки и плеча, отправившихся дальше, чем на тот свет. В измерение Камуи. Лучше было бы оторвать тебе голову. Но я промахнулся. Сомневаюсь, что ты от этого умрешь, с этими безумными живучими клетками Сенжу. Но мальчикам будет легче с тобой управиться. Мальчикам. Как это странно, он до сих пор думает о них как о мальчишках. Ученики саннинов, они давно превзошли своих учителей. Эти двое запросто могут стирать с лица земли города, мир расколоть на кусочки, просто так, играючи, от ума большого. Но для него они до сих пор – те, кого надо защищать. «Его» Наруто - полыхающий живым пламенем преемник Мудреца шести путей. «Его» Саске - в призрачной броне Сусаноо, в черном огне Аматерасу. Две его ошибки, которые, слава богам, исправили другие. *** Спасибо, Джирайя, скоро увидимся – в ноги тебе поклонюсь. За то, что разглядел в Наруто то, чего я не увидел. Эту волю, даже не стальную – огненную, сносящую все на своем пути. Эту чистоту. Эту способность прощать, сердце свое вырвать, чтобы осветить мир. Эту улыбку Минато. Я говорил – не похож. Я был слеп. Наруто, надеюсь, с тобой-то не скоро, давай, вставай. Ты же поднимался на ноги после любых ударов. Прости, что я оставил тебя перед экзаменом. Тренировал тогда своего любимчика Саске. Талантливого Саске, так напоминавшего мне мое отражение. А он все равно ушел. Моя ошибка, и может, самая большая. Ушел за темной силой, за местью ушел. Это я его не остановил. Пытался – жалкое слово. Надо было остановить. Наизнанку вывернуться, рассказать о том, о чем никому не рассказывал, - какая холодная пустота остается в груди там, где была жажда свершившейся мести. Наруто, ты верил в него, когда я уже изверился. Ты дрался за него до конца, когда я уже сломался. Поэтому он и вернулся. Влетел вихрем в самое пекло боя. Встал сегодня плечом к плечу с тобой - против легендарного Мадары. Саске. Любимый ученик, которого я…предал? Черные волосы, разметавшиеся в луже крови. Учиха – вас слишком много было в моей жизни. Ты точно последний. *** Укрывшись за камнем, за спинами команды «Така» Какаши склоняется над телом ученика. Твой бешеный Джуго и жутковатый Суйгецу теперь прикрывают мне спину. Пусть ненадолго, но все же – какая ирония. Я не Мадара, но тоже кое-что могу. Я все помню. Любая техника, увиденная Шаринганом, остается в моей памяти навечно. Я всегда могу извлечь ее оттуда и повторить. В том числе и запредельную технику старухи Чиё, которой она воскресила Гаару. Это не Камуи, для нее не требуется особых запасов чакры. Только человеческая жизнь. Любая работа над ошибками когда-то заканчивается. *** Какаши складывает первую печать. Он спокоен. Сейчас нужны сосредоточенность и концентрация. Сейчас не нужно туда смотреть, совсем не нужно. Но он все же бросает косой взгляд сквозь дым и цветные всполохи. Туда, где Наруто (песок пеленает обвисшие руки, бережет, Гаара на последнем пределе распростер над другом песчаный щит)… Где над погасшим солнечным мальчишкой склонилась Сакура. Упрямые зеленые глаза, лоб этот дурацкий, вечно хотелось то ли щелкнуть по нему с досады, то ли поцеловать. И пальцы ее застыли в той же печати. И взгляд ее застыл – из-за плеча, обернулась, отчаянно закусив губу. Как увидела, как разглядела в такой пылище и без Шарингана? А Шаринганом можно прочитать по губам. И он читает: -Нет! Еще одна ошибка. *** Не надо было смотреть. Когда я наконец разглядел тебя за этими двумя? Упрямая, смелая девочка. Ну да, сын Минато, малыш с девятихвостым демоном внутри. И последний Учиха, у которого собственных демонов предостаточно в голове. За ними ты терялась - с тобой было меньше проблем. Я привычно берег тебя как слабейшую. И пропустил момент, когда ты стала... ...такой взрослой. Когда перед тобой, как ураган, врывающейся в госпиталь, начали вытягиваться в струнку младшие медики. ...такой сильной и прекрасной. Когда понял? Не знаю. Может, на той миссии, когда ты штопала меня, по колено в грязи, по локоть в кровище. Это же надо было так подставиться. Без медика смерть в несколько минут. Но вместо смерти в меня мертвой хваткой вцепилась ты. Я закрывал глаза, чтобы расслабиться и отогнать боль, чтобы мышцы не дергались и не мешали тебе шить. А ты била меня окровавленной ладонью по лицу и тихо, монотонно ругалась: - Твою мать, сенсей, ну-ка посмотри на меня. Я таких слов даже от Гая никогда не слышал. Я посмотрел - и пропал. Или еще раньше? Когда вы с Наруто гоняли меня по лесу на потеху Цунаде. В твоих глазищах отражалась луна - зелень и серебро. В волосах запутался горький запах - жасмин и полынь, полуночный лес, волчий вой. У меня сердце замирало. Каждый удар твой был смерть, а ты сама была - жизнь. И капельки пота на шее, на открытой ключице. Я испугался, что все же сдвинулся. С джонинами такое бывает - элитный убийца подвинулся рассудком. Секунды оставляли на губах вкус медовой патоки, и в этой патоке мы двигались, как в медленном танце. Мне до жути хотелось проверить - вдруг не убьешь, Джирайя же отделался в свое время шестью сломанными ребрами. Чтобы ты прикоснулась ко мне - хотя бы так. Смешно, да. Ученица. Старое пугало. Вот так история. Я дышать не мог, когда на тебя смотрел. Как будто ты все-таки сломала мне все ребра. Я молчал. Во-первых, неписанный кодекс учителя. Во-вторых, Саске. Ты душу бы за него продала. Нелепое слово - соперник. Я никогда так о нем не думал. Не мог я назвать соперником воздух, которым ты дышала. В третьих - мама, отец, Обито, Рин, сенсей... Смерть шла по следу всех, кого я любил. Хорошая гончая. Пусть ничего не знает, думал я. Буду смотреть издалека и радоваться. Мне хватит. Так хорошо все обдумал, да? Неужели я опять ошибся? *** Полынь. Пыль. Горькое серебро. Жасмин. Взгляд как кружка воды приговоренному к смерти, умирающему от жажды. Пить ее, захлебываясь, пытаясь напиться про запас перед дальней дорогой. Не-воз-можно. Взгляд, как стальная нить. Невозможно отвернуться. Но надо. Жасминовая горечь. Отравленное серебро. Что ж так поздно-то. Значит, мне не казалось? Всякий раз я заговаривал зубы этой вяжущей боли. У тебя потихоньку едет крыша от одиночества, Хатаке. Это просто... иллюзия. Иллюзия, которая утыкается тебе лбом в жилет, вцепляется твердыми, чуткими пальцами хирурга - и плачет. И ты знаешь - опять в госпитале неудачный день. Кто-то умер. Иллюзия, которая улыбается тебе так тепло, что внутри плавится эта застарелая корка льда. Иллюзия, которая протягивает тебе нелепый мятый пирожок с черникой - испекла, еле спасла, проглоты-джоунины в дежурке. Иллюзия, которая всегда смотрит тебе вслед, когда ты покидаешь Коноху. А ты дурак, Хатаке. Но эту ошибку уже никак не исправить. Горечь подкатывает такая, что перебивает дыхание. У нее пальцы застыли в той же печати. Она тоже знает технику старой Чиё. Моя упрямая, смелая девочка. Будь мы поумнее, нам сейчас тяжелее было бы уходить. Зато было бы на что обернуться. Хотя бы день... Хорошая жизнь не измеряется библейскими периодами времени. *** Наруто слабо шевелится, встряхивается и садится. А она даже первую печать не сложила. Внутри него взрывается шаровая молния, белая вспышка радости. Руки теперь мелькают легко, играючи складывая печати. Наруто, ты молодец! Я знал, тебя так просто не возьмешь! Я сам. Я один. Сакура, буду смотреть на тебя и радоваться. Я подожду, много-много лет. Сейчас, Саске, еще немного. Резкая боль в плече! Мощный удар отбрасывает его на несколько шагов. Сгруппировавшись, он перекатывается и вскакивает на ноги. Спасибо что не убила. И это она еще осторожно приложила. Любя. Сакура всхлипывая, смотрит на него. На Саске. На него. И тут Саске выдергивает катану из груди, поворачивается на бок, и поднимается на колени. Смотреть, как работает бешеная регенерация Сенжу, не очень приятно, но рана затягивается прямо на глазах. Ай да Первый Хокаге. Шепнул таки пару главных словечек, передал свое дзюцу. Может, еще поживем? Какаши тянется провести ладонью по грязной щеке, смахнуть слезы, пахнущие полынью и серебром. Но ладонь из незаконченного движения переходит прямо в боевую стойку. *** Мадара! Ученика надо прикрыть. Ученику все еще плохо. Даже безумные техники Сенжу требуют времени. Сусаноо! Когда он успел? Призрачный остов даже не оделся мышцами. И вряд ли оденется. Мадара ранен. Но скелет медленно поднимает лук с чудовищной стрелой. И нет больше ничего. Ни чакры для Камуи. Ни единого куная - хотя они тут и ни к чему. Ни-че-го. Какаши не успевает ничего подумать. Он просто прыгает - и летит, летит навстречу фиолетовой стреле, раскинув руки. *** Боли он почти не чувствует - наверное, перебит позвоночник. А лежать хорошо - вот так, на боку, откинув руку, виском к земле. Земля мягкая и пахнет горькой полынью. Песок под ним быстро пропитывается кровью. Его пальцы тоже в крови, по ним пробегает мелкая дрожь. Холод поднимается от кончиков пальцев все ближе к сердцу. Дышать все труднее. С каждым вдохом подступает - нет не тьма, а мягкий сияющий туман. Ему горько. Он не успел сказать и услышать самое главное. Он оставляет Сакуру...жасмин и серебро, полынь, волчий голос в весеннем лесу. Ему легко. Он умирает честно, в бою, прикрыв собой ученика, как и подобает сенсею. Его тело делается невесомым, как сухой лист на ветру. В нарастающем сиянии он еще успевает увидеть, как трое его учеников - с земли они кажутся ему гигантами, закрывающими полнеба, - поднимаются в атаку. Они обязательно победят. Ему повезло. Он успел увидеть, как рождается легенда. Он улыбается и стягивает с лица маску. Больше не нужна.