***
Ради такого случая я наготовила много всячины, которая после, естественно, должна быть съедена. Но эта готовка отличалась от тех других, потому что делала я это с неким удовольствием. Я была в предвкушении предстоящего матча, после которого, можно сказать, решится моя судьба. Это как игра в рулетку: выгонят меня из университета или нет. Устроившись в кресле у большого телевизора, я медленно скользнула взглядом по сосредоточенному лицу парня. Облокотившись о спинку дивана, он, положив руки на подлокотник и слегка хмуря нос, смотрел очередную рекламу про какую-то новейшую зубную щётку с уникальными щетинками. Парень, слегка скорчив лицо, покачал головой, словно говоря «Что за ерунду вы несёте?», и в этом я впервые в жизни была с ним солидарна. Мне даже сейчас не так противно было сидеть. Может, потому что он молчал? — Я рыбу запекла, — подала я голос. В ответ он лениво повернулся ко мне лицом, глазами прошёлся по большому блюду и метнул взгляд на меня. Его лицо как-то странно вытянулись, а губы слегка двинулись, но после тут же замерли. Будто он только-только остановился, чтобы сказать... — Не за что, — проговорила я с каменным лицом, а он усмехнулся. Ага, думал, что я не замечу. — Моя любимая, — сказал он, пододвигая тарелку ближе. — Знаю, — проговорила я, а он, выпучив глаза, посмотрел на меня с вопросом, — ты ешь её быстрее, чем другую еду. Подозрительно сузив глаза, он ухмыльнулся и, взяв нож, нарезал ровными полосками аппетитную рыбу. Облизав пальцы, отломил небольшой кусочек и с тихим чмоканьем положил её в рот. — Будешь? — резко повернувшись, спросил он, ухмыляясь. Раскрасневшись, я отпрянула, поняв, что всё это время смотрела на него с открытым ртом. Парень всё так же ухмылялся, но, к моему удивлению, ничего не сказал, а только кивнул на блюдо. — Да, — промямлила я, оступившись, — пойду за тарелками схожу. Встав с дивана так, что закружилась голова, я немедля пошла в сторону кухни. Внутри непонятно что, а тело не пойми отчего дрожало. Кожа покрылась мурашками, но из-за чего? Пытаясь сделать, как позволяла ситуация, спокойное лицо, я, забрав посуду из кухни, вновь села на отдельный диван, протянув ему тарелку. Без промедления взяв её у меня, он наложил щедрый кусок рыбы, после чего, поставив её на кофейный стол, забрал и вторую тарелку. — Я столько не съём, — пыталась остановить я его, когда он начал накладывать рыбу с горкой. — При просмотре хоккея ты не заметишь, как тарелка станет пустой, — деловито проговорил он, отдавая мне тарелку. — Жаль, пива нет… — Мне нужен трезвый рассказчик, а не пьянь! — Да молчу я, молчу! — он тут же поднял руки вверх, словно сдаваясь, а я с большим трудом проглотила глупую улыбку. Вообще, весь это разговор, неловкие ухаживания и глупые улыбки вызвали немалые подозрения. Почему он так добр ко мне? Я же бешу его. Буквально испортила ему жизнь: вместо свободы действий у него теперь пожизненное заключение дома, а вместо кучи красоток всего лишь неприступная я. И вот на большом экране появилась небольшая заставка. Слегка изгибающий спину тигр, имеющий тёмно-синюю и оранжевую окраску, и золото-чёрный лев, вставший на дыбы, готовый вот-вот напасть на тигра. У обоих животных раскрыты пасти, а глаза узкие. Злые. После показали ледовую арену Нью-Йорка, где большинство болельщиков уже заняли свои места на трибунах. — Сегодня отборочный тур между «Нью-Йорк Рейнджерс» и «Манчестер Монаркс», — приятным голосом заговорил диктор, а я, устроившись поудобнее, начала записывать. — Ты серьёзно? — удивился Бэк. — Ты будешь записывать каждое его слово? — Ну, мне же надо писать статью… — Не каждое же слово, — усмехнулся он. — Он в каждой игре говорит одно и то же. — И что же он говорит? — слегка скривившись, проговорила я, не веря его словам. Он слегка поддался вперёд и, взяв тарелку с рыбой, начал говорить: — Сначала они болтают с другим диктором о погоде, о том, сколько болельщиков собралось и сколько свободных мест осталось на арене, а они точно остались, потому что это не чемпионат мира. Замолчав, он тут же напал на рыбу, а я прислушалась к дикторам. Они и правда говорили о погоде, о болельщиках, причём в том порядке, в котором и назвал Бэк. Удивительно! — А дальше о победах в дивизионе, о голах, о передачах… — Ни для кого не секрет, что Рейнджерс намного превосходит Манчестер, — говорил один из дикторов. — Об этом говорят и множество наград, и трофеи, и победы в дивизионе, — говорит другой мужчина задумчиво. — Верно-верно, — тут же согласился первый диктор. — И сейчас скажут, кто больше всех забил голов в команде, — обыденным голосом проговорил парень, поедая рыбу. — Майкл Каммаллери, недавно подписавший контракт с Манчестером, уже принёс команде шесть шайб, — восхищённо проговорил один из дикторов, и на экране крупным планом показали мужчину, который только что вышел на поле под номером "13". — Но в Рейнджерс тоже не менее талантливые ребята, — возразил другой, — Ли Стремняк, который в апреле за три минуты до конца матча против Коламбус Блю Джекетс забил гол, который сровнял счёт. Теперь я была уверена, что этот парень — настоящий специалист в хоккее. Появилась какая-то надёжность на этого человека. Я чувствовала победу и огромную благодарность, хотя в моей тетради написана всего пара строк. — Расслабься и смотри хоккей, — посоветовал он, откинувшись назад, — задавай вопросы по ходу дела, а потом посмотрим повтор, если хочешь, и уже будем разбираться. Не споря, я пододвинула ноги к себе ближе и положила тарелку на колени. Упялившись на экран, я украдкой поглядывала на парня. Было странно просто сидеть с ним в одном помещении, смотреть один и тот же канал, да и вообще вот так находиться с ним рядом и не ругаться. Если раньше мы не могли жить без ора или глупого игнорирования, то сейчас установилось уютное молчание, прерывающее только тихим чавканьем или взрывом трибун, когда шайба оказывалась в паре метров от ворот. — А почему его оштрафовали? — тихо спросила я, заставляя парня оторваться от экрана. — Слишком высоко поднял клюшку, — разочарованно проговорил он, и это не удивительно, потому что вот уже третий тайм зрители сидели в напряжении. «2:2» показывало табло, на которое с замиранием сердца смотрела большая часть Нью-Йоркцев. Интересно знать, что кто-то именно сейчас смотрит тот же канал, что и ты. Сразу чувствуешь какое-то объединение между людьми. Да, мы до сих пор чужие и незнакомые друг другу, но такие моменты нас действительно сближают. Ты словно захватываешь некую ниточку дружбы, и кажется, что мир не такой уж и злой, как ты думал на самом деле. — Да-а-а-а-а-а! — крикнул он, вскакивая с дивана. Я и сама едва не запрыгала от радости, когда очки сдвинулось с мёртвой точки на последних секундах матча. Но сдержалась и просто захлопала в ладоши, как маленькая девочка. А вот Бэк, не стесняясь, действительно запрыгал. И делал это он так, что вот-вот сделает вход к соседям. — Воу-воу! Соседей разбудишь, — предупредила я, хохоча. — Да мне плевать! — весело отозвался он и, быстро подойдя ко мне, схватил меня на руки и закружил по комнате. — Представляешь, мы выиграли! Выиграли! Он сделал это так быстро, что я и пискнуть не успела. Только чтобы не упасть, я неуклюже ухватилась за его шею. — Скажи, что они молодцы! — закричал он, с ещё большей силой закружив меня по комнате, а я, смеясь, закричала: — Да-а-а-а! Молодцы! Кажется, я потеряла счёт времени. И голову тоже. Его глаза буквально светились от мимолётной и глупой радости. Он всё что-то кричал. Говорил, что мы лучшие и что мы победили. А я молча смотрела на его лицо, в котором нет, наконец, отчуждения и этой злой похоти. — Почему ты так смотришь? — тихо сказал он, хмуря густые брови. Оказывается, что он уже давно остановился, а я всё также смотрела на его и тихо радовалась, что теперь он настоящий. — Не знаю, — соврала я, и он улыбнулся. Он всё понял. — Может, за работу?***
Следующие часы мы провели в компании горячего чая, мятых листков и повтора матча по хоккею. Теперь я понимала, почему люди так не любят смотреть повторы. Ощущения уже не те, как при просмотре по прямой трансляции. Бэк меня просто радовал. Ему, как читателю, и мне, как писателю, было очень удобно работать. Сначала я написала статью сама, но он, прочитав пару строчек, тут же выкинул её в помойку. — Слишком сжато, — говорил он, а когда я разозлилась, тут же пояснил: — Где хоть одна фамилия? А как на последних секундах тот же Ли Стремняк, который в прошлый раз на последних секундах забил гол, так и в этот раз! Я тут же перестала злиться и собралась. В конце-то концов, ему было виднее. И тогда я написала лучше, но это снова не подошло. А после снова и снова… Продолжалось это до тех пор, пока весь пол не оказался усыпан бумагами, мои уши не закладывало от надоедливого рёва из ноутбука, а глаза не закрывались от ужасной усталости. — Вот теперь другое дело, — торжественно проговорил он, смотря на наше творение с восхищением. — Да, неплохо получилось, — сказала я, а затем, протяжно зевнув, закрыла ноутбук. — Неплохо? — искренне удивился он, оторвавшись от листка. — Да это просто гениально! И это просто обязано появиться в журнале. — Ты так думаешь? — с сомнением спросила я. — Конечно! — без раздумья ответил он и, подав мне, листок добавил: — ты только сама взгляни! Да, мне, несомненно, нравилась моя работа. И это, наверное, самая лучшая моя статья, но он так её нахваливал, что мои щёки медленно приобретали розовый оттенок. — А что мне за это будет? — спросил так тихо, что от его шёпота пошли мурашки по всему телу. Я медленно повернулась к нему лицом, и меня ослепило солнце, робко выходящее из-за штор. Странно, а на сегодня передавали пасмурную погоду и явно не передавали такой странный поворот событий. Мы вдвоём — вот чудеса. Не ругаемся, не кричим. А смотрим друг на друга, не отрываясь, и чувствуем приятное тепло, разливающее по венам. Что это? Но ответа как не было, так и нет. А он всё ждёт. Видимо, дал право решать, что делать дальше. Специально, чтобы я потом не обвиняла его в поспешных действиях, а далее — в поспешных выводах. Чтобы после не разочаровывалась в нём. — Спасибо, — тихо проговорила я и медленно склонилась, чтобы поцеловать в щёку. Не то чтобы мне не хотелось его поцеловать по-настоящему. Очень даже хотелось. Просто не хотела торопиться. Тем более, он и сам не был против этого. Вскочив с кресла, я направилась на кухню, намереваясь приготовить яичницу. Я чувствовала его взгляд, упирающийся в мою спину, и мне это даже нравилось. Нравилось представлять его улыбку, которая была специально для меня. — Слушай, я давно хотел спросить, — вдруг проговорил он, а я, быстро посмотрев на него, тут же метнула взгляд на едва тёплую яичницу, — а откуда ты деньги берёшь? И тут я чуть не упала. Всё то время, пока мы жили вместе, он ни разу не спрашивал, откуда у меня деньги. Лучше бы и дальше не спрашивал. — Просто ты студентка, и наверняка у тебя нет стипендии из-за плохих оценок, — сказал он, вставая с дивана и приближаясь ко мне, — не работаешь, и я не работаю. Меня начало колотить, а самой было страшно подумать, что он со мной сделает, когда узнает, откуда деньги берутся на самом деле. — Почему ты молчишь? — спросил он, наконец, приблизившись ко мне, но я до сих пор молчала, потому что боялась, что он… — Что?! — вдруг вскрикнул он, сильно хлопнув ладонью по столу. Моя шея сама собой втянулась в тело. — Ты берёшь деньги у отца?! — Нет! — машинально вскрикнула я, но, встретив его недоверчивый взгляд, тихо поправилась: — То есть да… — Да?! — Да! — теперь уже вскрикнула я и, сделав шаг к нему, проорала: — Потому что ты ничего не делаешь! Где я возьму деньги, чтобы прокормить такого кабана! — Отдай карточку! — вдруг потребовал он, роясь в карманах моих штанов и кофты. — Руки убери! — воскликнула я, убирая наглые руки с моей попы. — Да больно нужна мне твоя толстая задница! — проговорил он, хватая за плечи и, слегка встряхнув меня, продолжил: — Отдай мне карту, курица! Меня начало это бесить, и я, вырвавшись из его рук, быстрым шагом подбежала к курточке. Вытащив из кармана пластинку, я, кинув её на стол, ломанулась к уже подгоревшей яичнице. Меня душили слёзы, когда я услышала звук сломанной карточки, а после тихое рычание сзади. — Никогда! Слышишь?! Никогда не бери у отца денег! — вскрикнул он. — А на что нам тогда питаться? — спросила я, поворачиваясь к нему лицом, усиленно сдерживая слёзы. Теперь он смотрел на меня так долго и так упорно, что мне стало не по себе. — Я устроюсь на работу, — уверенно сказал он и прошагал к двери спальни, — спокойной ночи. И как только дверь захлопнулась, я сквозь пелену слёз посмотрела на восходящее солнце, думая о том, что день будет очень солнечным.