Во имя ее

"Тогда там, в Атлантиде, я зря подох, получается?" "Ты не подох". Кардиа смеется. Он смеется хриплым, лающим смехом, хохочет, как хохотал в лицо Радамантису и многим врагам до него. Он смеется до тех пор, пока в груди не поселяется тупая боль, а горло не начинает раздирать кашель. Радамантису и многим врагам до него. Сейчас он хохочет в лицо самому страшному, самому непобедимому противнику: собственной жизни. Собственной судьбе, переломавшей его через колено, скрутившей, оторвавшей хвост и клешни. Обманывавшей – не раз, не два, постоянно. Он всегда знал, что долго не проживет, но и тут она его наебала. Внутренний голос говорит голосом Дегеля, с интонациями Дегеля, и Кардиа иногда кажется, что он уже свихнулся. "Вставай, Скорпион. Неужели ты падешь на колени перед кем бы то ни было?" "Какой я, к Аидовым Спектрам, Скорпион?!" Внутренний голос – голос Дегеля – полон грусти. Печали учителя, чей нерадивый ученик никак не может решить такой простой пример, а ведь разбирал, показывал!.. "Тогда выходит, ты и выжил зря". – Ты умер, – говорит Кардиа в пустоту. – Ты остался в Атлантиде, под тоннами воды и льда. Так что заткнись, Афины ради. "Афины?.." Кардиа хохочет, только бы не слышать больше этого голоса. Афина "Саша" Саша подходит сзади, кладет легкие, невесомые руки ему на плечи, принимается гладить – медленно, осторожно, так, как будто касается открытых ран. Под ее руками одеревеневшее тело медленно, мучительно медленно расслабляется, стылый холод уходит, уступая место привычному теплу крови. У Афины "Саши" У Саши мягкие руки, мягкая улыбка и мягкие волосы. Саша больше не Афина, так же, как он сам – не Скорпион. Богиня в ней спит, спит глубоким сном, и Кардиа никогда не спрашивает Сашу о том, какую цену ей пришлось заплатить там, на Елисейских полях, лишь бы выбраться оттуда и вытащить своих друзей. Кардиа знает, какую. Он сам заплатил ничуть не меньше. Афина "Саша, ее зовут Саша, ты, дурак!" Саша делает еще два шага, оказываясь напротив, заглядывает ему в глаза. – Кардиа... Все хорошо? Смысл слов не сразу доходит до него, а когда доходит, Кардиа улыбается – широко, сияюще и совершенно не радостно. – Лучше некуда, Афина. – Не смей умирать во имя мое, – приказывает она, и ее голос эхом отдается в огромном пустом зале. – Я не переживу, если ты умрешь. Голос Дегеля врывается в воспоминания, и кажется, что он оглушает. "Как ты тогда подумал – какая сопливая фраза, нет? А ведь все так и вышло". "Все так и вышло, – соглашается Кардиа. – Я не умер. Ни во имя ее, ни как-то еще. Я выжил... зачем?" Афина в его воспоминаниях смотрит ему в лицо, и ему кажется, что сейчас она расплачется. Вспоминается прошлое, время, когда не было войны, он был сопляком, а Афина не успела отрастить себе грудь, вспоминаются кабак, испуганная девочка и почему-то Антарес. Кардиа не может вспомнить, почему, но знает – тогда произошло что-то важное. Тогда он помог ей... и привязал к себе, хотя и не хотел этого. Афина в его воспоминаниях поднимает руку, словно хочет коснуться его лица. Но не решается: рука бессильно падает. – Не смей умирать во имя мое, – повторяет она срывающимся шепотом. "Она берегла тебя, – говорит Дегель, и в его голосе явно слышно ехидство. – Тебе повезло – сама богиня Афина..." "Повезло?!" Кардиа смеется, и воспоминания прерываются. Он смотрит этому мальчишке в лицо. Кардиа всего один раз видел это лицо, но думает, что не забудет его до гробовой доски. А то и после – если его действительно ждет веселенькая перспектива попасть в Преисподнюю во власть слуг Аида. Аида. – Алон, он... – говорит Афина ("Саша"), и голос ее чуть выше, чем привык слышать Кардиа, – он из моих Святых, золотой Скорпион. Вы не сталкивались, он очень пострадал в бою с Радамантисом... – Владыка Преисподней, – Кардиа прерывает ее беспомощный лепет. – Ничего, если кланяться не буду? Мальчишка делает шаг назад. Непривычно видеть на этом лице – являвшемся в снах, являвшемся в кошмарах – такое робкое выражение, непривычен наивный взгляд широко распахнутых глаз. – Это мой брат, Кардиа, – с упреком произносит Афина ("Саша"). – И его зовут Алон. "А ты представь, – говорит Дегель внутри его головы. – Представь, что тебе придется видеть это лицо постоянно. Он ведь ее брат. Ты будешь видеть его, а в памяти будет всплывать бой с Радамантисом, будут всплывать смерти, реки крови, всплывет моя гибель..." Кардиа смотрит мальчишке в лицо, и, наверное, в его взгляде что-то меняется – мальчишка делает еще шаг назад, а Афина "Саша!!!" Саша поспешно хватает его за руку. – Все в прошлом, – теперь в ее голосе звучат слезы. – Я люблю вас обоих, почему Тенма смог помириться с Алоном, а ты, Кардиа... "Давай, скажи ей". Кардиа разворачивается и молча уходит. "Не смей умирать во имя мое". Он выжил. "Да лучше бы я подох в бою с Радамантисом, лучше бы я подох вместо Дегеля, лучше бы..." "...чем так мучиться". Голос Дегеля громкий и ясный, кажется, что он – самый умный Святой – за спиной, с книгой, и стоит обернуться – и в глаза отскочит солнечный зайчик, пущенный стеклами очков. Кардиа оборачивается и утыкается взглядом в глухую стену. "Ты мой друг, – устало думает он. – К Аиду все то, что я плел раньше. Ты мой друг, так скажи, как так вышло. Эта шлюха Пандора выжила. Пандорина подстилка, Радамантис, выжил. Этот твой дружок сраный, генерал Посейдона, чтоб его в Преисподней Спектры заебали, выжил. Даже я выжил, хотя я уж точно должен был подохнуть. И только ты умер". "Не беспокойся, – в голосе Дегеля улыбка. – Я умер не зря. Я умер во имя ее". Кардиа ярко представляет, как душит его, и голос ненадолго замолкает. Так, словно и правда придушил. У Афины мягкие руки, теплые губы, у Афины податливое, нежное тело. Кардиа касается этого тела, ощущает его, присваивает его, и никак не может вспомнить, как ее зовут. Простое имя. Такое простое. – Мы живы, – шепчет она, лежа на его груди. – Мы выжили и будем жить дальше. И все будет хорошо, Кардиа. Кардиа отворачивается и смотрит на свечу, стоящую у кровати. Свеча плачет, а Дегель в его голове смеется – резко, оглушительно, истерически. При жизни он никогда так не смеялся, при жизни он был сдержан и хладнокровен, не впадал в ярость, не раздражался, и уж конечно, не страдал истерическими припадками. "Как-как будет?! Переспроси-ка ее, я, кажется, не расслышал!" – Ты сказала, чтобы я не смел умирать во имя твое, – Кардиа слышит свой голос будто со стороны. Будто кто-то другой говорит его губами. – Вот я и не умер. Афина счастливо улыбается и прижимается к нему. Кардиа задувает свечу, чтобы она не увидела его лица. "Если я умру… ты покажешь мне, что и как там, в Преисподней?" Голос у Дегеля усталый. "Сам увидишь. Тебе недолго осталось". Кардиа смеется. Он всегда знал, что умрет молодым. Что ж, он не умер тогда – может, сейчас его время? Выходит, не наебала-таки судьба. "Дай мне противника, и я порву его голыми руками. Пусть я уже не Скорпион, я хочу умереть в бою". "Никто не выбирает свою смерть. Думаешь, я хотел умереть там?" "Я выбрал. Я выбрал, когда не погиб в бою с Радамантисом". "А как же Афина? – спрашивает Дегель. – Разве она недостойна того, чтобы жить ради нее? Она любит тебя, ее любовь спасла тебя. Да и ты ее любишь, я-то знаю". "Она уже обманула судьбу, когда спасла меня тогда, – отвечает Кардиа. – Никому не дано обманывать Мойр, Прядущих Нить. Даже богам". Дегель молчит, и Кардиа почти видит, как друг пожимает плечами. А потом разворачивается и уходит, и только шелестит белый плащ. "Подожди, не уходи". Молчание. "Не уходи. Поговори со мной… пока мы не встретимся". – Он умирает, – говорит Саша и вдруг начинает плакать. Тенма и Алон суетятся вокруг нее, но ни один не знает, что делать. Тенма не привык утешать рыдающих девушек, а Алон до сих пор в глубине души боится подойти к сестре, не решается и сейчас, и думает о том, что какая-то часть Аида останется в нем навечно. – Лихорадка усиливается, – сквозь всхлипы произносит Саша и закрывает лицо ладонями. – Все ведь было хорошо! Мы были счастливы! Я так рада была, что он спасся после войны! А теперь это вернулось, его сердце… И она захлебывается долгим, отчаянным всхлипом. Алон решает, что ей он все равно не поможет, и идет к постели Кардиа. Сначала тот воспринял его настороженно, но в последнее время их общение сделалось почти нормальным, и Алону физически больно видеть нового друга, сжигаемого огнем лихорадки. Он садится на табуретку и смотрит в огонек свечи около постели. Свечу хочется задуть – так, словно она делает положение еще хуже, еще более отчаянным. Тенма пытается утешить Сашу, неловко хлопает ее по плечам, но понимает, что это не поможет. Он стольких терял, она стольких теряла, и все равно каждый раз это – словно железный прут в открытую рану. А рана – прямо в сердце… Тенма все еще пытается утешить ее, когда из спальни выглядывает Алон. – Он говорит в бреду, – сообщает он, опустив глаза. – Зовет какого-то Дегеля. Кто это? – Его друг, – отвечает Саша. – Святой Водолея. Он погиб в Атлантиде. Он помогал… Ее лицо проясняется, на нем появляется надежда – пока еще робкая и неуверенная. – Дегель помогал ему с этим! – почти кричит Саша и вскакивает на ноги. – Святой Водолея может помочь! "Нет сейчас святого Водолея", – хочет сказать Тенма, но не говорит. Молчит: не хватает сил смотреть на то, как надежда покинет ее – так же стремительно, как и появилась. Алон отводит глаза, а Тенма несмело, осторожно берет Сашу за руку.