Путь

Этот ублюдок, должно быть, ожидал пощечины и девичьего визга, но никак не удара ногой в живот. Он пытается подняться, бормоча что-то малоразборчивое и малоцензурное про длинноволосых шлюх, которые совсем от рук отбились. И даже грозится сам научить Грелля, как надо вести себя с мужчинами, когда получает второй удар, на этот раз в челюсть. Запал этого мерзавца мигом спадает, когда в брусчатку рядом с его головой втыкается пила, разбрасывая осколки булыжников. Но еще больше его пугает взгляд жнеца — кажется, сквозь пьяный угар неудачливый насильник начинает осознавать, что перед ним вовсе не женщина. Грелль собирается вынуть пилу и нанести следующий — последний — удар, когда его резко разворачивают, и он получает ту пощечину, которая так и не досталась лежащему на земле мужику. Уильям начинает что-то раздраженно высказывать Сатклиффу, но жнеца так трясет от злости, что Спирс сдается и отправляет его домой, пообещав напоследок разобраться с ним завтра. Благо все души собраны, и в этом отвратительном месте им делать больше нечего. Сатклифф надеется хоть немного успокоиться дома, но дрожь в руках не проходит, и он по-прежнему с трудом сдерживает себя от возврата на Землю. Злость на ту тварь настолько сильна, что жнец уверен — попадись он ему еще хоть раз, и судьба лондонских шлюх ему обеспечена. Тем более, что они и не слишком отличаются — одна и та же мерзость. Но черт возьми, почему его так злит сама эта ситуация? Он так взбешен от того, что его приняли за женщину? Грелль подходит к зеркалу и видит себя словно впервые за очень долгое время. Накрашенные ресницы — они всегда были длиннее, чем у других мужчин, а теперь поверх них еще и накладные. Подведенные глаза, веки, губы… А ведь все это было лишь маской. Когда она успела заменить его настоящее лицо?.. Грелль смывает макияж — не мягко и осторожно, как каждый вечер, а ожесточенно оттирая эту краску, пытаясь избавиться от ощущения, что она въелась ему в кожу. И снова смотрит в зеркало. Без накладных ресниц, без подводки, которая отвлекала внимание, видно, насколько усталый у него взгляд. Ему бы разбить эту стекляшку, да все силы ушли вместе со злостью. Жнец ложится в кровать, но не может заснуть очень и очень долго, прокручивая шаг за шагом тот путь, что привел его к тому, кем он является сейчас. Эта игра тянется уже слишком долго — дольше, чем мог бы прожить один смертный. И пора с ней заканчивать. Когда на часах высвечивается три утра, Грелль поднимается и находит на кухне самый острый нож. Волосы срезаются ровно, одним движением, и теперь непривычно касаются кончиками оголенной шеи. Свою шевелюру Сатклифф не выбрасывает. Нет, он не оставит ее — не в его привычках отступаться от принятых решений. Но и за нее неплохо заплатят мастера-кукольники. Странно, но после этого Грелль засыпает почти сразу. Утром всегда все по-другому. Уже нет злости, нет разочарования в себе, есть лишь сожаление и отрезанные волосы, которые уже не приставишь назад. Но Грелль быстро отбрасывает жалость — если идти, то идти до конца. И все же руки привычно тянутся к туши, на веки изящно ложатся неяркие тени. Но сегодня не будет накладных ресниц, а красный плащ заменит черный пиджак и бордовая рубашка. Грелль не способен измениться за один день, он не сможет так сразу отказаться от старых привычек и поведения. Но он знает, к чему он идет. И ему плевать, если этот путь займет еще сотню лет.