Очень занят

Когда-то у меня был хороший друг. Который порой казался огромной обузой, которого я часто не понимал и переубеждал, эгоистично пытался влюбить в то, что нравится мне, и считал чем-то очевидным и вечным. Он просто уехал, не попрощавшись, не сказав ни слова, не предупредив даже меня, человека, который развлекал его весь последний год. И, по правде говоря, я и сам-то не сразу заметил его исчезновение. Знаете, иногда так бывает, что привыкаешь к чему-то настолько чрезмерно, что когда оно перестает существовать, даже не видишь этого. И все кажется прежним, привычным и родным - может быть, только освещение поменялось, или паук переполз в другой угол. Или не паук. Или не переполз. Или это нечто самое важное исчезло с лица знакомой Земли. "Он просто очень занят", подумал я, когда понял, что уже неделю ничего от него не слышал. И это даже не показалось мне странным, он часто уезжал, не предупреждая. В конце концов, он имел на это право - нас связывала только кучка общих интересов, да любовь к неоправданному бреду. Я даже фамилии его никогда не знал. И возраста. Да и кому это вообще может пригодиться в чудесных дружеских отношениях? Неделя пробежала мимо, а потом все кругом как-то завертелось и понеслось так, что я и сам оказался очень-очень занят и еще недели две наивно радовался жизни, не замечая никаких изменений. Как же мне теперь стыдно... Ну а спустя пару недель, зашел как-то в квартиру, а там пусто. И нет упаковок от его любимого зефира, потому что сам я его не люблю и никогда не ем. Нет второй чашки чая под кроватью, картина, которую он всегда поправлял, безнадежно перекосилась, и музыка играет совсем не та, что любил он. И все мертвое, пустое и бездушное. Первый месяц я просидел в обнимку с телефоном, ни на мгновение не переставая ждать заветного и чудесного звонка. Но телефон молчал столь подозрительно, что я начинал бояться, что он сломан, и мой добрый друг просто не может дозвониться на него. Однако я начинал понимать, что будь его воля, он бы уже позвонил. Или написал. Или пришел бы, как всегда раньше, в семь вечера к моему окну, кинул бы в него какой-нибудь достаточно мягкой ерундой, чтобы привлечь мое внимание, и смотрел бы со мной до самого утра странные фильмы, тоннами поглощая зефир и заливая его литрами какао. Но ничего не происходило. Я развлекал себя всем, что подворачивалось под руку. Я рисовал - хотя ничего и не получалось, читал - но не находил утешения в вымышленных мирах, спал по сорок часов в сутки - но не высыпался и видел во сне только его. Дальше я, естественно, начал успокаиваться. В конце концов, жизнь должна была продолжаться, несмотря ни на что. Но я смотрел. Я оборачивался назад и видел там наше прекрасное прошлое, видел, о да, именно видел его смех, слышал его улыбку и думал его словами. Прошел третий месяц, и я... смирился? Наткнувшись на любую бумажку, я вырезал первую букву его имени, а если не находил ножниц - писал его прозвище, придуманное нами одним весенним давним днем. Я рисовал его слова, и пытался изобразить его улыбку на своем навеки опечаленном лице. Но я еще не сдавался, а искал его всюду. Каждый день я проверял почту, попытался узнать что-то у его знакомых... Но тщетно - все они ничего о нем не знали. Прошло полгода, еще чуть больше, еще чуть больше, год... Вернее еще не прошел, но будет совсем скоро. И теперь я сижу в обнимку с его словами, слушаю музыку, которую любил он, думаю о фильме, который он часто пересматривал, о книгах, которые он мне советовал, соглашаюсь с мыслями, которые он так превозносил, и ем его любимый зефир. Я сижу, сломленный и нелепый, у двери в квартиру, в которой должен жить он. И если я все верно рассчитал, он подойдет сюда минут через пять... Он. Тот, которому все это даже не нужно.