Под властью кинжала

— Моя повелительница, прибыли вести из осаждённого королевства Мориса, — почтительно доложил закованный в чёрные доспехи стражник, войдя в мраморную, сверкавшую золотом тронную залу Её Величества Регины, вдовы короля Леопольда и мачехи предательницы — принцессы Белоснежки. Регина скучала на чёрном, как обсидиан, ониксовом троне, похожая на хитрую, ленивую кошку, поджидающую мышь, чтобы стремительным прыжком кинуться на неё и разорвать когтями. Блестящий чёрный трон контрастировал по цвету со спокойной белизной залы, где повсюду высились колонны, а от мрамора всегда было светло, будто в летний день. Блестящее сине-зелёное платье облегало фигуру королевы, соблазнительно обрисовывая идеально красивые формы. Многие считали Регину прекраснейшей женщиной этих земель, и в самом деле, она могла гордиться белизной своего лица и удивительными глазами. Но её привлекательность таила за собой злобу и тёмную душу. Сделав ленивый жест рукой, будто отгоняя любопытную муху, Регина ухмыльнулась, не в силах сдержать лукавое веселье. — Подойди поближе. Вестей от этой обрюзгшей жабы я ждала неделями. Доспехи забряцали, когда человек шагнул ближе, перевязь меча слегка постукивала его по бедру во время ходьбы. Как подобает, воин встал на колено на верхней ступеньке у подножия трона и протянул королеве аккуратно сложенное поверх овального серебряного блюда послание. К письму, надёжно закрытому кружком из голубого воска, написанному на пожелтевшем, чуть потрёпанном листе пергамента, приложил свою печать король Морис — золотая монета, окружённая морем. Уже взглянув на истрёпанное, покрытое пятнами послание, Регина могла понять, что королевство находится в затруднительном положении. — В последний раз, когда я получала вести из этого ничтожного королевствишка, ему грозила гибель, — сказав это так, словно не обращалась ни к кому конкретно, Регина скучающе вздохнула. Её не переставали раздражать люди, просившие о помощи, милости и подачках. Морис строчил длинные письма, на которых оставались следы то ли от пота, то ли от слёз, расписывал жестокости, которые творили огры, и выпрашивал помощь у могущественного соседа. Обещал отплатить золотом и присягнуть на верность, и даже предлагал свою дочь во фрейлины Регине, если та пришлёт достаточно войск, чтобы отбиться от огров. Разумеется, ни одно из его прошений не дало результатов и не пробудило у королевы и малой доли милосердия. Но, когда становилось скучно и нечего делать, можно было развлечь себя чтением писем Мориса. Пухлые алые губы Регины искривились в недоброй улыбке. Злой смешок в предвкушении очередного развлечения сорвался с её губ, когда она изящным жестом забрала послание — будто сладкое лакомство. Одним движением запястья Регина вскрыла письмо. — Опять просят помощи? Я думала, из моего последнего письма, отосланного с ястребом, понятно, что я просто ничего не могу сделать. Слова притворной заботы вызвали смешки у вооружённых стражников, окружавших свою королеву. Порочные, полностью преданные своей лукавой правительнице, они знали правду: у Регины было более, чем достаточно войск, чтобы отразить нашествие огров, но она предпочла, чтобы города горели, а люди умирали от чахотки посреди разрухи. Конечно, если даже королевство Мориса каким-то чудом держалось, то это послание, как предположила ведьма, всё же окажется последним перед тем, как королевство будет взято, а люди порабощены. Может, именно сейчас, пока она разворачивала письмо и разбирала слова, написанные чернилами, — именно сейчас самое сердце страны уже превращено в развалины. В конце концов, Регина дала ограм слишком много золота, чтобы они не справились с такой простой задачей, как очистить соседние земли от всей этой жалкой черни. Правда, королевство оказало отчаянное сопротивление, но мощь огров была слишком велика, и со временем и истощением ресурсов народу Мориса должен был прийти конец. После того, как нелепые городишки лежали бы в руинах, а их обитатели оказались порабощены, Регина незамедлительно могла бы прибрать к рукам соседние земли, расширив тем самым свои, и заново всё отстроить, как она посчитает нужным. Её покойный супруг, Леопольд, был до отвращения справедливым правителем: он никогда не трогал чужие земли и помогал тем соседям, кто был в беде. При мысли о подобном идеализме Регина могла лишь презрительно усмехнуться. Она-то постепенно завоёвывала всё, что могла, и что за беда, если для этого понадобится уничтожить несколько графств или вотчин… По мере чтения письма злобный восторг королевы начал сменяться удивлением, а затем полнейшим недоверием. Глаза Регины расширились, из них исчезло выражение недоброго ликования; она резко села на свой жёсткий каменный трон, будто её ударили. Ведьма стиснула письмо обеими руками так, будто оно вдруг превратилось в тяжёлую ношу. Всё ещё не веря, она пробормотала вслух несколько фраз, как если бы это могло пробудить её от сна: — Королевство спасено… огры уничтожены… невиданное чудовище… нет необходимости в войсках? Яростный вопль разнёсся по всей тронной зале. Стражники беспокойно вздрогнули, неуверенно посмотрели на свою королеву. Слуги, занимавшиеся уборкой, замерли, как мыши, боясь двинуться с места. Королева была расстроена и зла, а это значило, что в любой момент она может принести чью-нибудь жизнь в жертву своей ярости. Ведьма скомкала послание, из её гнева родилась магия, и язычки пламени, сорвавшиеся с пальцев, вмиг превратили пергамент в дымящуюся кучку пепла, потёк расплавившийся воск. — Как это возможно?! — неистовствовала Регина, скривив губы, рассыпав по полу ненужную кучку пепла, и топнула ногой, словно злой ребёнок. Её трясущиеся руки сжались в кулаки, когда королева встала. — Огры никогда не подводили меня прежде, их не могла разбить в пух и прах кучка ничтожных людишек из убогой вотчины! Они не могли разгромить огров, как похвалялись — да они даже выжить не должны были! Победа над ограми была буквально невозможной, они справлялись с закалёнными в боях армиями, не говоря о каких-то фермерах и пекарях, вынужденных схватиться за вилы и старое оружие! Они не могли победить без нежданного поворота судьбы, или же это чудо, или… магия. Сверкающий взгляд Регины переместился на стражника, всё ещё стоявшего на коленях у подножия трона. Закованный в чёрные доспехи, стражник дрожал под своим ниспадающим на пол плащом из волчьего меха, всё ещё держа на руках протянутое серебряное блюдо, не решаясь пошевелиться, чтобы повелительница не вздумала сорвать на нём, своём подданном, гнев. — Что ты всё стоишь на коленях, дурак! — взревела Регина, в её глазах вспыхнул нечестивый огонь. С рычанием ведьма выдернула блюдо из хватки стражника, перепуганный рыцарь отшатнулся и с грохотом свалился вниз, тяжело приземлился, зазвенев доспехами. Не смея застонать или даже пошевелиться, он лежал на спине, как черепаха, ожидая, пока разъярённая королева вынесет ему свой приговор. Подобная гарпии, Регина указала на высокую алебастровую дверь пальцем, который трясся, будто она была в лихорадке: — Если не хочешь превратиться в тритона, приведи мне Шляпника, Джефферсона, больше всего я сейчас нуждаюсь в его услугах! Она с отвращением скривила свои пухлые губы, наблюдая, как стражник жалко захромал прочь, благодарный уже потому, что остался жив. Фыркнув, Регина вернулась на трон и выбросила этого глупца из головы. Подперев рукой подбородок, королева задумалась, пока всё во дворце вновь пошло своим чередом. Вспышка ярости потухла, осталась лишь холодная ненависть. Получив столь ошеломляющие новости, ведьма могла бы отправиться в королевство Мориса, чтобы самолично выяснить, что же там случилось. Но это было бы неприличием с её стороны, учитывая то обстоятельство, что люди едва сумели выстоять. Она прекраснейшая и богатейшая королева всех окрестных земель, а не зевака, который с глупым видом таращится на что-то невиданное! Этим делом мог бы заняться Джефферсон. Шляпнику было чуждо понятие приличий или щепетильность; Регине не подобало крутиться в Морисовом королевстве, разузнавая правду, а вот Джефферсон на это вполне сгодится. Нанятый ею галантерейщик сможет пойти туда, куда нужно, и выяснить всё, что можно, о чуде и о странном чудовище, которое, как гласило сожжённое письмо, уничтожило всё племя огров.

***

— Что это за трава? — с любопытством спросила Белль, потрогав жёсткое на ощупь, корявое растение, напоминавшее руки старца, который тяжело работал всю свою жизнь. Слегка раздражённый, Румпельштильцхен вздохнул, разворачиваясь к ней от чугунного котла, в котором что-то булькало. Чешуйчатая кожа Румпельштильцхена блестела, как полированная, и в свете огня, на котором стоял котёл, её оттенок менялся от агрессивно-красного до мягкого розового. — Узлистый корень, дорогуша. Вновь обратив внимание на кипящее варево, монстр аккуратно уронил туда слёзы фей. Красные капельки редкой жидкости с шипением смешались с остальным зельем, очевидно, предназначенным для каких-то недобрых целей. Торжествующе заулыбавшись тому, как всё пошло по маслу, Румпельштильцхен достал маленький чёрный кошелёк и объяснил дальше: — В своём нынешнем состоянии этот корень ядовит и убил бы тебя меньше чем за минуту… но для того, чтобы сбалансировать зелье, он просто необходим, а для составления мощных эликсиров и вовсе бесценен. Белль пришла в замешательство, услышав о столь зловещей природе невинных на вид растений, и отдёрнула руку так, будто яд был гораздо мощнее, чем объявил Румпельштильцхен. — Зачем ты делаешь зелья, Рум? — спросила она вдруг. Отступив от смертельного растения, красавица сморщила нос — что бы там ни варил в своём котле Румпельштильцхен, запах был неприятный. Конечно, любой, кто варил зелья, позеленел бы от зависти, увидев обширную коллекцию Румпельштильцхена, но Белль не могла понять, зачем всё это существу, обладавшему таким могуществом. Тёмный пожал плечами, не поворачиваясь к ней, и высыпал в зелье крупные зёрна кристаллического порошка. — Я торгую всем этим, — и с циничным смешком прибавил, — и видел, например, как воины убивают друг друга за зелье здоровья, когда остаётся день до битвы. Белль вздрогнула скорее от жестокости, с которой прозвучали эти слова, нежели оттого, что ей представилось. И глянула на своё искажённое отражение на поверхности зелья, отливавшего яшмой. — Но зачем варить зелья? Твоя магия столь же эффективна, даже больше. Румпельштильцхен снова вздохнул, его плечо резко опустилось, и он спросил тихо, стараясь скрыть раздражение: — Сегодня у меня выходной или у тебя день допросов? На самом деле, монстр вовсе не возражал против её компании, но госпожа была слишком уж любопытна. Ей хотелось знать всё о каждом растении, о действии всех зелий. Иногда Белль пыталась вызнать у Румпельштильцхена о его жизни, но от таких расспросов он бежал, как от чумы. Конечно, даже тогда, когда Белль проявляла чрезмерное любопытство, затрагивая темы, о которых Румпельштильцхен предпочёл бы умолчать, он был благодарен ей за то, что, по крайней мере, она оставляла ему время для своих занятий. Он мог свободно экспериментировать с зельями, пусть Белль большую часть времени и проводила в подземельях, рядом. Хотя королевство быстро отстраивали благодаря магической мощи Румпельштильцхена и работе людей, которым щедро платили золотом, Белль никогда не забывала, что даже Тёмному нужен отдых. Она часто давала ему выходные, которые он мог провести в своём логове или выбравшись в город;, но вне города Тёмному ходить не разрешалось, чтобы он не мог хитростью заманить кого-то себе в услужение. — Ты прав. Извини, — кротко ответила Белль, обуздывая своё ненасытное любопытство. — Я, наверное, и так уже давно тебе надоела. Мне уйти? Тут же зелёные клубы тумана окутали котёл, сползли с боков и начали стелиться по холодному каменному полу. Тёмный раздражённо хмурился на исходящий магическими испарениями котёл, как будто в итоге получилось не то, что он хотел. Бормоча проклятья, которые Белль не могла разобрать, он задумчиво уставился на зелёный туман и со значением постучал себя пальцем по подбородку. — Да, наверное, тебе лучше уйти. С моим зельем что-то не так, — он натянуто улыбнулся. — Совсем ни к чему, чтобы побочный эффект отразился на тебе. Экспериментальные зелья могут быть весьма непредсказуемыми. Белль с опаской поглядела на котёл, извергавший зелёные клубы тумана, который уплотнялся и подбирался ближе, так что Белль пришлось отпрянуть. Казалось, что густой, шевелящийся туман движется по своей собственной воле. — Приду к обеду, — Белль постаралась изобразить непринуждённость и удалилась с той поспешностью, которую могла себе позволить, не теряя достоинства. Она не хотела показать Тёмному свой испуг, доставить ему этим удовольствие. Когда дверь захлопнулась, Тёмный, наконец, смог зарычать от ярости. Сложив руки, одним жестом он удалил зелье из котла. Подумать только — годами торгуя зельями, так и не суметь составить эликсир истинной любви! Разумеется, даже если бы Румпельштильцхен сумел его сварить, он вынужден был бы выплеснуть весь котёл и придумать какой-нибудь предлог, чтобы выставить Белль. В те мгновения, когда, как думал Румпельштильцхен, кристаллы порошка смешались со слезами фей, — в те мгновения он уже знал, что они в подземелье не одни. На его губах появилась хищная усмешка. Нельзя было оставлять здесь госпожу, пока незваный гость рыщет во мраке, сверкая безумными глазами. Тёмный отвернулся к столу, принялся искать ингредиенты, чтобы заново начать варить эликсир, и как бы невзначай бросил в темноту позади: — Что я могу для тебя сделать, Джефферсон, в этот прекрасный день? В его расслабленном голосе не было и намёка на удивление. Шляпник вышел из обступавшей его со всех стороны тьмы с такой неспешностью, будто покидал свой дом. Широкая, как у Чеширского кота, улыбка изогнула его губы, он повертел на одном пальце свой изношенный цилиндр. — Регина послала меня, чтобы выяснить, почему это королевство ещё не превратилось в груду дымящихся развалин, — пояснил он так безразлично, словно вся ситуация казалась ему ужасно скучной. Шляпник не был столь щепетилен, чтобы хранить в тайне свои поручения. Хотя он часто работал на королеву, Румпельштильцхен платил гораздо больше, с ним у Шляпника было больше общего, чем с Региной, и рассказы о том, что замышляет Регина, входили в уговор с Тёмным. Бродя по подземелью, Шляпник преисполнился некоторого замешательства. Он с любопытством приподнял бровь, увидев, что чудесная прялка и зелья Тёмного теперь почему-то располагаются в этом грязном месте, как будто тот собирался сделать его своим новым домом. — Ты знаешь, что обычно я всегда говорю о делах, Румпель… но почему ты вдруг собрал вещи и переехал сюда из Тёмного Замка? Он бросил взгляд на монстра, что-то искавшего среди колбочек. Тот ответил лукавым смешком: — Всего лишь сменил обстановку, дорогуша! Как правило, этим нездоровым весельем Румпельштильцхен маскировал предупреждение, готовое перейти в угрозу: мол, не вынюхивай дальше, а то хуже будет. Те, кто знал Тёмного, могли это понять и мудро избежать неприятностей. Галантерейщик беззаботно передёрнул плечами, словно пропуская предупреждение мимо ушей. — А что это было за хорошенькое создание? — Умело сменив тему, Шляпник подобрался поближе к колесу прялки. Очередная улыбка скользнула по его лицу, когда он оглянулся на дверь. — Новая ученица? Служанка? Или у вас появился новый друг? Опустив глаза на ядовитый ингредиент для зелья в своей руке, монстр постарался ничем не показать свои чувства, пусть он и стоял спиной к Джефферсону. Чёрные когти с такой силой вонзились в узлистый корень, что тот затрещал. Дикое желание защитить Белль поднялось в Румпельштильцхене – и, возможно, оно было продиктовано чем-то большим, чем он думал. Конечно, он ни в коем случае не хотел, чтобы Джефферсон узнал о кинжале, но дело было не только в этом. Шляпник говорил о Белль так, будто это была очередная шлюха из таверны, и чёрная кровь Румпельштильцхена закипела в жилах. Да, Белль была красива, но слова небрежного восхищения из уст Джефферсона прозвучали как оскорбление — и наполнили Румпельштильцхена такой яростью, какую он давно не испытывал. — Её имя Белль, — Румпельштильцхену пришлось приложить усилие, чтобы не прошипеть эти слова сквозь стиснутые зубы. — Она принцесса этого королевства. Шляпник был бы заинтригован ещё больше, если бы Румпельштильцхен решил утаить эту информацию. Теперь, чтобы всё опять выглядело, как прежде, некоей игрой, следовало как можно быстрее выставить Шляпника, не пробудив при этом лишних подозрений. Джефферсон кивнул и радостно захлопал в ладоши: — Всё очень мило и хорошо, я был рад видеть тебя, Румпель, и уверен, что твоя золотая нить мне пригодится! — О, — Тёмный развернулся к нему. Нахальство безумного Шляпника больше позабавило его, чем разозлило. — Никто не ворует у меня, дорогуша, даже ты. — Это не воровство, — Шляпник засмеялся, будто услышал какую-то нелепицу. Он жадно смотал мерцающую нить с катушки. — Будем считать, что ты заплатил мне за то, что я не скажу Регине о твоём местонахождении здесь. У всего есть цена, Румпель, ты же помнишь. Тёмный скрестил руки, но не сделал ни одного движения, чтобы остановить Шляпника. — Мне было бы проще убить тебя на месте, Джефферсон, — сухо заметил он. Шляпник выпрямился, но был невозмутим. Золотые нити, как гирлянда, беспорядочно свисали с его руки. — Но я ведь до сих пор тебе полезен, — он плутовато подмигнул Румпельштильцхену. — Иначе ты давно бы от меня избавился. Молчание подтвердило его правоту. Джефферсон действительно был нужен Румпельштильцхену — пусть и позже, гораздо позже. Пожав плечами, Джефферсон опустил золото в карман своего потрёпанного сюртука. Ухмыльнулся и шутливо заговорил: — Брось, Румпель, ты достаточно богат для того, чтобы потратить немного нити на моё молчание и невмешательство в твои планы, — тихо смеясь, он оглянулся на дверь. — Конечно, если не считать разговоров об этой симпатичной цыпочке, которая только что вышла. Надеюсь, с ней-то ты играешь по-честному, Румпель. По крайней мере, я… При этих словах Тёмный нанёс удар — как змея бросается на человека. С его пальцев будто сорвались тёмно-красные молнийки, зловещий сиреневый дым густыми щупальцами обвился вокруг Шляпника, зажав в жестокой хватке, чуть не ломая ему рёбра. Шляпник изумлённо вскрикнул, когда Тёмный швырнул его о высившийся на полу, остроконечный конусовидный сталагмит, который затрещал от удара. Звериное рычание сорвалось с искривлённых губ Румпельштильцхена. Глаза его горели от гнева, как угли. Доселе неведомый гнев, овладевший Тёмным, заставлял кровь в его венах бурлить, как кипяток. Румпельштильцхен был слишком разгневан, чтобы осознавать, что его действия вызовут у Джефферсона куда большие подозрения, чем раньше. Хотелось только бить, причинять боль… чтобы защитить другую. — Ты не посмеешь даже приблизиться к ней! Для тебя есть шлюхи из таверны, которые будут исполнять твои желания, но эту женщину оставь в покое! — рычащий голос Тёмного был подобен грому. Сказав это, он ослабил действие магии, от которой теперь остался только дым. Шляпник мешком свалился на камень; Тёмный неотрывно смотрел ему в глаза, в то время как Шляпник с трудом поднялся на ноги, прижимая к себе руку, изогнутую под неестественным углом. Румпельштильцхен указал когтем в темноту: — Убирайся, Джефферсон, и если я узнаю, что ты наболтал что-то Регине… полезен ты мне или нет, я запихну твою шляпу тебе в глотку! — Конечно, Румпель, — шипя от боли, Джефферсон отступил в темноту. Он слабо улыбнулся, с трудом сдержав вскрик. — Был рад повидаться, — он поклонился, как смог, прежде чем исчезнуть. — До встречи. Едва убедившись, что создатель порталов в другие миры ушёл, монстр грязно выругался. Новая неприятность! Разъярённый, Румпельштильцхен пнул пустой котёл, отчего тот качнулся набок. Румпельштильцхен в сердцах запустил пальцы в свои спутанные волосы и принялся мерить шагами подземелье. Меньше всего на свете ему нужно было, чтобы Регина узнала, что он находится здесь, а ещё меньше — чтобы выяснила, почему. Пока что Джефферсон не знал о кинжале или подчинении, связанном с ним; однако малейший промах — и всем планам конец. Ни Джефферсон, ни Регина не пренебрегли бы возможностью получить кинжал в свои руки. Однако, к своему изумлению, Тёмный осознал — сейчас не это беспокоило его больше всего. Хотя одна мысль о том, что Джефферсон узнает о кинжале, приводила в ужас, Тёмный был ещё сильнее встревожен тем, что тот хоть на миг подумал о том, чтобы положить глаз на Белль. И Румпельштильцхен набросился на него, как бешеный пёс на раненого барашка, хотя доселе пытался оставаться спокойным и равнодушным. Почему же он так кинулся защищать Белль? Из-за того, что правда о кинжале не должна выплыть наружу, или… тут замешано ещё и что-то другое?

***

— Казна пустая, у людей нет еды, крестьяне по ночам сбегают от господ! — угрюмо бормотал Гастон. Он ходил туда-сюда, как тигр по клетке, по обширной зале своего родового поместья. Пламя в очаге горело слишком слабо, чтобы осветить комнату, но и этого хватило бы, чтобы разглядеть довольно жуткое зрелище. Головы животных на стенах и чучела зверей в углах, навсегда застывшие со своими острыми когтями и выражением гнева и неистовства на мордах. Обычно Гастон сиживал в своей любимой комнате в хорошем настроении, прихлёбывал эль и хватал служанок за разные места, но сегодня он был мрачен, думая о повальном бегстве крестьян с его земель. Гастон снова повторил свою фразу, и следом с его губ слетело проклятье. Вся упорядоченная жизнь в его землях полетела к чёрту, так же как последний доклад писца, валявшийся у ног, свидетельствовал о плачевном денежном состоянии. После войны бедственное положение только усугубилось. После «случайной» смерти отца, когда наследство перешло к Гастону, дела пошли заметно хуже, а потом война довершила всё это. Гастон уже собирался заключить сделку с ограми — заплатить им дань, чтобы они пощадили его земли, и взамен этого открыть им путь в королевство, — как монстр принцессы Белль появился и спас всех от гибели. После того, как это случилось, Гастон всё ещё был обязан жениться на принцессе разорённого королевства. До сих пор это совсем не радовало, но теперь положение изменилось: чудовище, чьей хозяйкой была Белль, обладало удивительным могуществом. Гастона не интересовала умница Белль, но она стала ключом не только к высокому положению, но и к богатству. Ведь она могла получить, что угодно, при помощи своего монстра! Однако же… Схватив пенящуюся кружку, рыцарь выпил добрый глоток горького эля. Отшвырнул её прямо в огонь, и, как тот запылал сильнее, на губах Гастона появилась холодная улыбка. Однако же, Белль оказалась глупой — она была добра и нежна к своему монстру, она просила, а не приказывала. Чтобы заставить чудовище работать по-настоящему, нужно было убедить Белль в своей абсолютной правоте. Очаровать её так, чтобы она по доброй воле заставила чудовище совершать чудеса, а затем… затем у неё и у самой открылись бы глаза. Белль поняла бы, как надо обращаться с этим монстром. Женщины — глупые создания. Гастону было достаточно несколько раз улыбнуться любой, чтобы она пала к его ногам. Он видел женщин, которые просили его любви и навеки вручали ему свои сердца. С чего бы Белль быть иной? На просто вежливое поведение и выжидание уже не было времени. Пусть их брак — давно решённое дело, но Гастон никогда не старался по-настоящему завоевать Белль, уверенный, что она и так ему достанется. Теперь же, с хитрой улыбкой размышлял Гастон, пора стать обходительным кавалером и постепенно склонить принцессу на свою сторону, чтобы она думала так же, как и он. Гастон грубовато рассмеялся и громко потребовал ещё кружку эля, чтобы отметить свой новый план. Вошла симпатичная девушка-служанка, с которой он любил поразвлечься; у неё был чувственный взгляд, хоть и лишённый какой-либо глубины. Похотливо подавшись навстречу женщине, готовый сгрести её в объятия, Гастон подумал, что в ближайшее время начнёт осуществлять свои планы. Он очарует Белль, а взамен получит власть над Тёмным.