***
Та или иная проблема не может просто сойти на «нет», рассосаться сама собой. Поэтому после долгих раздумий, которые одолевали в самые неожиданные моменты, я решила обратиться за помощью к Маше. Она спец в душевных проблемах, Зигмунд Фрейд в юбке. В этот раз я выложила всё до единой детали, не соврала и не приукрасила, не попыталась показать себя с лучшей стороны. - Даже дураку ясно, что Никита ревнует тебя ко всем. И особенно к Саше. Возможно, он это признал, возможно, что гордость пока не позволила, но это всё не меняет дела. Ты должна с ним поговорить, обсудить всё, что между вами происходило, происходит и могло бы произойти, но не произошло, потому что вы-два барана, которые не могут признать своих истинных желаний и чувств. - А как же гордость? - горячо возразила я, пропустив мимо ушей ругательства Маши. - Какой нормальный человек будет связываться с козлом, который всячески портил жизнь? - Люди очень сложны в своей организации. Мы не знаем и половины того, что происходит в душе у более или менее близких нам людей. А что ты знаешь о Никите? Ты знаешь, почему он такой, хочет ли он измениться в лучшую сторону? Нельзя судить кого бы то ни было поверхностно. Так поверхностно, как ты судишь Маевского. Разговор – ключ ко всему. Только во время диалога можно прийти к соглашению.***
Светлые коридоры школы надоели до тошнотиков, хоть и я зашла в здание минуту назад. Будто и не было каникул, ужасы школы до сих пор со мной. По недовольным лицам детей разных возрастов можно было легко сделать вывод, что начало новой четверти ни черта не радует. Меня оно не радовали не столько по причине начала учебных будней, сколько по причине того, что сегодня день икс. По плану сегодня я должна была выполнить наказание. Или расставить все точки над i с Маевским, что я и планировала сделать. А вообще уже и не ясно, чего стоило бояться больше. СМС от Никиты не приходили последние два дня, что должно было радовать, но получалось почему-то наоборот. Страх неизвестности очень силен в конкретном случае. Около кабинета обожаемой литературы столпились одноклассники, но нужного объекта не наблюдалось. До звонка около 5 минут, он обычно приходит заранее, прилежный ученик все дела. - Привет. Где ваш предводитель? – спросила я, подкатив к компании друзей Маевского. - Он не придет сегодня, - даже не уточняя, кто такой этот предводитель, ответил лучший друг Никиты. - На юга что ли смотался? Было бы вполне ожидаемо, мажорная жизнь она такая. - Семейные сложности, - рассеяно произнес парень из компании, зависавший в телефоне. - Ты дурак, зачем сказал об этом? – шикнул на него друг Никиты. Закрались подозрения о том, что что-то в этой ситуации неладно. Чтоб Маевский прогуливал школу, забыв про меня и наш спор – да никогда. Значит у него действительно проблемы. Проблемы, которые неожиданно начали волновать и меня, хотя по факту они никаким образом меня не касались. Просидеть все шесть уроков и классный час было, мягко говоря, трудно. Несколько раз я подскакивала с места, думая, что звенит звонок. На самом же деле перезвон стоял у меня в голове, словно там сидела обезьянка, которая, когда вздумается, начинала бить в музыкальные тарелки. Первый школьный день – это всегда сложно, но он оказывается еще мучительнее, когда в голове сменяется пустота и мысли «после школы сразу к Маевскому». Наконец учебный день подошел к концу, и с наичистейшей совестью можно было бежать по делам. Услышав от Мэлони замечание типа «сегодня ты странная» и отмахнувшись от него, я быстрым шагом направилась на выход из школы. Стоял вопрос, что же делать дальше, ведь домашнего адреса Маевского мне доселе не было суждено знать, а спросить у его друзей – значит постучаться в замурованную дверь. Терять нечего, я стояла на пороге школы и считала гудки, надеясь в конечном итоге услышать голос на том конце провода. Когда было отсчитано 7 длинных гудков и потеряна надежда, я услышала короткий сигнал, который означал, что трубку всё же сняли. - Да? – резкий голос Никиты напугал. - Ты про меня забыл? – с места в карьер начала я. - Мне не до тебя, - раздраженное настроение собеседника передавалось даже по телефонной линии. Далее на том конце послышался тяжелый вдох, десятисекундное молчание и медленный выдох. Дыхательное упражнение пройдено успешно. - У меня проблемы, - прозвучала фраза, так знакомая мне. Не так давно я озвучила её Сантьяго. - Могуяпомочь? – без остановки между словами выпалила я. Боялась, что не решусь сказать дальше первого слова. - Помнишь кафе, в котором мы однажды зависали? – получив утвердительный ответ, Никита продолжил: - Встретимся там через час. А потом были гудки, только уже короткие. Вот всегда с Маевским так - последнее слово за ним. Невозможно ни возразить, ни поставить свои условия. Но я отметила, что эта особенность в его характере не раздражает, а наоборот притягивает. И это пугало до икоты. Спешить было некуда, до кафе минут 20 пешком, поэтому я шла и разглядывала витрины магазинов, попадавшихся по пути. В голове всё так же было пусто, хотя обезьянка с музыкальными тарелками иногда давала о себе знать. Нужно было сосредоточиться, подготовиться к разговору, который обязан состояться, а не как в тот раз. Но собраться и подготовить хотя бы одну фразу, хотя бы вступительную, казалось было невозможно. Это как перед сложным экзаменом, даже хуже. Экзамен хотя бы можно пересдать. Я уже не понимала, почему иду на встречу с Маевским, которую так пыталась оттянуть. Самовольно иду в лапы медведю, предвкушая то, как он будет мной ужинать. Возможно, мне так осточертела вся ситуация непонятных взаимоотношений с Никитой, которая длиться с первого дня пребывания в столице, что уже хочется сдаться, упасть ничком и пусть он меня хоть испинает, хоть сожрет, уже всё равно. Однако в сердце теплиться надежда на то, что удастся разобраться во всех непонятках в процессе диалога, как взрослым людям (спасибо Маше за консультацию). Разговор должны поддерживать два человека, но в своих силах я до сих пор была не уверена. За всё время, что я шла до кафе, так и не было придумано ни одной толковой фразы. - К первому разговору с отцом так не готовилась, - фыркнув, я откусила кусочек от недавно купленного фисташкового мороженого. На дворе двадцать пять градусов ниже нуля, а я сижу на запорошенной снегом скамейке и наворачиваю своё обожаемое мороженое. Любитель рисковать. Когда лакомство было съедено, я начала разглядывать снующих мимо людей. Снова все куда-то торопятся, бегут, не замечая ничего вокруг - к этому невозможно было привыкнуть, прожив в Москве всего ничего. Мама всегда говорила, что в столице люди слишком спешат жить, я начала понимать это только сейчас. Эй, люди, притормозите хоть на секунду и оглянитесь вокруг. Из-за угла одного из близлежащих домов вывернул парень во всем черном. Шапка натянута практически на глаза, а шарф закрывал нижнюю часть лица, поэтому было невозможно разглядеть человека, который скрывался под слоями одежды. Но людей всегда выдает походка – это факт. А походка у парня была хоть и немного спешная, но в то же время уверенная и вальяжная. Чертового аристократа можно вычислить везде. Подорвавшись с насиженного места, чуть не забыв сумку, я подбежала к подходящему к кафе Маевскому. Здороваться неловко, поэтому я, не говоря ни слова, поплелась за ним в теплое помещение. Мы сняли верхнюю одежду, расселись по разные стороны небольшого столика, рассмотрели меню, предложенное официантом, за это время не сказав друг другу ровным счетом ничего. То ли у Никиты, как и у меня, было пусто в голове и ему нечего сказать, то ли он собирался с мыслями. В итоге Маевский обратился к официанту, заказав для себя фисташковое мороженое, а я подавила улыбку, когда отметила, что вкусы в еде у нас идентичные. И он тоже рисковый. Зимой уплетать мороженое – так себе перспектива для человека в здравом уме. - Отец теперь не живет с нами, - начал Маевский, когда я отпила заказанный грушевый сок. Конечно, дело было в отце. Нетрудно было догадаться, ведь для Никиты папа – это негласный идол и покровитель. - Я делал всё, чтобы быть лучшим, но, в конечном счете, лучшей для моего отца оказалась моя сводная сестра. Он предпочел меня ей. А мою мать – её матери. Было страшно задавать вопросы или перебивать Маевского. Казалось, что он забыл о моем присутствии и разговаривал с пустотой, наверное, поэтому ему удавалось вываливать правду прямо и без стеснения. - Он ушел из их семьи 17 лет назад. Встретил мою маму, вскоре родился я. Мне, пятилетнему мальчишке, было классно услышать, что где-то существует сводная старшая сестра. В пять лет все дети тупые, - Никита криво усмехнулся и, сделав глубокий вдох, продолжил: - А вот к семи годам, когда я пошел в школу, до меня начало доходить. Отец во всем сравнивал меня с сестрой, притом, что виделся с ней, в лучшем случае, раз в месяц. Каждый день я слышал, что недостаточно хорош, нужно стараться усерднее, ведь папа должен гордиться своим наследником. Сестрой он гордился всегда, и гордость эта сподвигла его на то, чтобы бросить воспитание нерадивого сына и вплотную взяться за дочь. И с её матерью отношения наладил, всё шито-крыто. В какой-то момент монолога Никиты моя рука потянулась через стол и легла на сжатый кулак парня. Я не отдала себе отчет в действиях, даже не смогла поймать момента, когда сделала то, что сделала. Сейчас же, мазнув взглядом по нашим сложенным друг на друга рукам, я успокаивающе начала поглаживать большим пальцем тыльную сторону ладони Маевского. Он не был зол или раздражен, чтобы его нужно было успокаивать, но такой тактильный контакт был важен. Хотя бы так, чем сидеть и молча выслушивать то, как тебе изливают душу. - Мой отец рассказывал про твоего отца, Юля, - впервые в разговоре Маевский упомянул меня. Всё-таки помнил, что сидел не перед пустым стулом. – Он всё смеялся, говорил, что противостояние Маевских и Подольских продолжается, дети должны превзойти своих родителей, их ненависть друг к другу обязана быть в разы сильнее, чем она была у отцов. От этих слов меня словно током шандарахнуло. Было мерзко и неприятно осознавать, что Маевский-старший действительно говорил об этом со своим сыном. Вот тебе и родитель, пример для подражания. - И кто из нас двоих ребенок? – Никита снова недовольно фыркнул и слабо пошевелил сжатым под моей рукой кулаком. – Он учил меня таким вещам, а я велся, пытаясь быть лучшим в его глазах. Велся даже тогда, когда осознавал, что ненависть без причины – это отвратительно, велся, когда объект ненависти был добр ко мне, - Никита кашлянул, словно извиняясь за то, что назвал меня «объектом». - Велся, испытывая к тебе противоположное чувство от ненависти. Если это не значит, что Маевский только что признался мне в симпатии, то я уже не знаю, как это назвать. О чувствах Никиты несложно было догадаться, даже посторонние люди, хотя бы Маша, видели некие детали. Но мне услышать такое почти прямым текстом было даже физически сложно, не то чтобы морально. Кровь мгновенно прилила к лицу и ушам, делая из меня подобие вареного рака. Ракам хотя бы идет этот цвет, а мне явно не к лицу. По сравнению со мной, Маевский был спокоен, немного бледен. После последний сказанных слов он долго смотрел на софит над нашим столиком, потом перевел взгляд на меня. Наверняка сейчас перед глазами у Никиты пляшут белые пятна, напоминая о свете лампы, на которую он пялился последние пять минут. - Я уподобился отцу, когда втянул тебя в спор. Был уверен, твоё персональное наказание пойдет мне на пользу. Ты будешь держаться подальше, у тебя будут отношения, так было бы легче отпустить свои чувства. Но это ведь гадко – насильно втягивать в такое человека. И даже не одного. Хочу попросить прощение за это, - Никита снова вздохнул тяжело, не отрывая взгляда. – Я готов разорвать спор, дело за тобой. Возможно ли разучиться говорить за полчаса? Потому что у меня, похоже, получилось. Обезьянка из головы сбежала, освобождая место для потока миллиарда мыслей, но язык словно онемел, не давая ни одному из соображений выйти в мир. Сейчас я могла взять только музыкальные тарелки и начать в них стучать, изображая дурочку. Нужно было хоть что-то делать. - Принимаю твои извинения. И со спором покончено, - выдохнула я долгожданные слова. Можно было начать ликовать, ведь я не онемела. – Стоит ли сказать, что ты мне нравишься даже, несмотря на то, что ты творил? Мне было стыдно от подобного признания, ведь по сравнению со словами Маевского оно звучало сухо. Ну нет, хотя бы в признаниях не нужно конкурировать. Решившись поднять взгляд на Никиту, я пожалела о содеянном тут же. Такой улыбки у этого напыщенного от рождения парня я не видела никогда. Она была неподдельная и словно питалась теплом от не такого уж и каменного сердца Маевского. Моё сердце, тоже далеко не каменное, ухнуло куда-то вниз и, зависнув там совсем ненадолго, полетело обратно на свое место. Надеюсь, это не признак надвигающегося инфаркта. - Что ты лыбишься? – стушевавшись, поинтересовалась я. - Просто ты очень милая, даже несмотря на то, что дерзкая. Парадокс, детка, - Никита выудил свою руку из-под моей. Было обидно. Не из-за слов Никиты, а из-за отсутствия рядом его руки. Дурак этот Маевский, двойка ему за поведение. Никита, словно прочитав мои мысли, снова растянул губы всё в той же невообразимой улыбке и переплел наши пальцы, пройдя работу над ошибками на «отлично».***
Первая пачка чипсов закончилась, из-за чего я протяжно вздохнула. Было вкусно, но мало. Фильм уже интересовал не так как на первых минутах, поэтому я решила завести непринужденный разговор с Никитой, который расположился под боком. Сегодня мы собрались дома у меня со спокойной душой, папа уехал с ГД на пару дней в Питер окультуриваться. Остается надеяться, что у этой новоиспеченной парочки не сорвутся планы, и они не вернуться раньше положенного. Отпаивать папу корвалолом не хотелось. - Надо было побольше чипсов купить, - тихо протянула я, краем глаза наблюдая за Никитой, который казался заинтересованным фильмом. - Нужно растягивать удовольствие, а ты съела всё за раз, - тихо пробормотал Маевский в ответ и потрепал меня по голове, не отрывая глаз от экрана ноутбука. Сюжет фильма набирал обороты. - Ты зануда, как обычно. Встав с дивана и включив общий свет, я направилась к холодильнику в надежде отыскать там хоть что-нибудь съедобное. По традиции там оказалось только яблоко и несколько банок пива для папы. Постоянство – признак мастерства. Позади послышался шелест пледа, а затем раздались неспешные шаги. Маевский направлялся к тому же пустому холодильнику, в который я сейчас заглядывала с полным разочарованием на лице. Необходимо было как-нибудь взяться за составление списка необходимых продуктов, а то уже стыдно за пустующую кухню. Стыдно и перед собой, и перед частым гостем в лице Никиты. Было решено обследовать кухонные шкафы, надежда на находку лакомства еще не умерла. Никита, который подошел сзади вплотную, оперся руками о стол, тем самым заблокировав мне пути к отступлению. Ни вправо, ни влево было не отойти, с каждой стороны было препятствие в виде напряженных рук Маевского. - Уважайте моё личное пространство, молодой человек, - тихо проговорила я, разворачиваясь к парню лицом. Он был серьёзен, словно хотел сказать о чем-то крайне важном. Осталось только ждать, что затейник-Маевский может выкинуть. - Мы давно выяснили отношения. Казалось, что всё хорошо, каждый высказался, ничего не утаив, но… - Никита наклонился ко мне совсем немного, однако это заставило нервничать. – Кажется, ты меня избегаешь. Каждый раз, когда я нарушаю твое личное пространство, пытаюсь хотя бы обнять, ты берешь ноги в руки и убегаешь как от серого волка. - Не неси ерунды, - я попыталась оторвать руки Маевского от стола, чтобы была возможность уйти, избежав неприятного разговора. - Прошло больше месяца с тех пор, как мы вместе. Ты мне до сих пор не доверяешь? – голос Никиты слегка дрогнул. Или мое воспаленное воображение напридумывало всякого. - Да дело не в этом… Только не смейся, ладно? Маевский дружелюбно кивнул, давая понять, что примет всё, что будет сказано. - В прошлые разы после наших поцелуев происходила какая-то фигня, постоянно всё портилось ровно после них, - зажмурившись, я выдала: - Боюсь, что такое произойдет снова, а не хотелось бы. Над головой послышался тяжелый вдох, потом такой же тяжелый выдох. Снова дыхательная гимнастика. - Ну тебя. Я думал, что происходит что-то серьезное, весь мозг себе сломал, а тут оказалось такое, - под конец предложения голос Никиты смягчился. – Не дури, ничего плохого не произойдет, планета не взорвется, время не остановится, конец света не наступит. Давай проведем эксперимент? – Маевский наклонился, чтобы его глаза были на уровне моих, опущенных. - Не люблю эксперименты, - буркнула я. - Не ври, - Никита намотал на палец прядь моих разноцветных волос. – Скажешь, это не эксперименты? Вздернув подбородок, я смело взглянула в лицо опасности, то есть Никите. Он не должен был почувствовать превосходство надо мной, нельзя было показывать ему эту свою трусливую сторону. - Ладно, эксперименты так эксперименты. Не теряя ни секунды, Никита сократил расстояние, сталкивая наши губы вместе. Взрыв произошел. Но взорвалась не планета, а всё внутри меня, словно с поцелуем я заглотнула миниатюрную бомбочку, наполненную блестками, цветочками, радугой и прочей милотой, из-за которой хотелось пищать от восторга. Уже и забылось, как круто сминать до невозможности мягкие губы Никиты своими и время от времени чувствовать его рваное дыхание. И запах корицы, который ни с чем не спутаешь. Хотелось, чтобы он преследовал меня всю оставшуюся жизнь. Маевский улыбнулся в поцелуе. Наверное, радуется удачному эксперименту и тому, что ему таки удалось снова сделать по-своему. Чтобы Никита слишком не ликовал, я слегка прикусываю ему губу, в ответ слыша едва уловимый стон. От резкого хлопка подкосились дрожащие ноги. Когда я открыла глаза, чтобы проверить, что случилось, я обнаружила вокруг кромешную темноту, в которой тускло светил лишь экран ноутбука с остановленным фильмом. - Ты же обещал, что ничего не случится, - выдохнув в губы напротив, произнесла я. - От силы нашей любви выбило пробки, это не конец света, - рассмеялся Маевский, оценивая обстановку в темной квартире. - Это в буквальном смысле конец света, дурак, - я притянула Никиту за шею, возвращая к прерванному поцелую. Черт с ним, со светом, сейчас он не очень-то и нужен.