Голодные Игры: Против правил

Весь день мы гуляем по самым дальним и замызганным улочкам Капитолия, где живут потерявшие деньги и славу бывшие знаменитости. Здесь нам не нужно бояться, что нас узнают и потребуют автограф, и поэтому мы свободно бродим среди покосившихся домишек и болтаем о пустяках, стараясь не думать о приближающихся Играх. Я покупаю нам по рожку мороженого в потрёпанном магазинчике, и мы уплетаем его, дурачась и успевая измазать друг другу носы сладкой массой. Ближе к вечеру мы возвращаемся в Тренировочный центр и прощаемся, когда лифт поднимает нас на четвёртый этаж. Джоанна слабо машет мне на прощание и устало улыбается, но я знаю, что для неё, как и для меня, эта вылазка была только в радость. Никто из нас не упустит возможности сбежать отсюда, пусть и ненадолго. Следующие три дня пролетают словно во сне. Энни и Аэрон посещают тренировки, потом мы все вместе, обязательно в присутствии Грации, обсуждаем их успехи. Правда теперь я больше не пытаюсь заставить Энни взять в руки оружие. Молча выслушиваю, как она бесцветным голосом перечисляет, какие вязала узлы и какие прошла тесты на знание съедобных растений. Аэрон коротко рассказывает об оружии, с котором тренировался, и я пытаюсь выдавить из себя одобрительную улыбку или похвалить его. Потом мы пьём пятичасовой чай с пирожными, и ровно без четверти шесть расходимся каждый по своим комнатам. После того памятного разговора в первый день тренировок между нами словно выросла стена. Каждый из нас, словно маленькая улитка, спрятался в свою раковину и отгородился от остальных. Я не хочу признаваться себе в том, что готов потерять голову при мысли о возможной гибели этих ребят, которые ничем не заслужили такой участи. Аэрон, думаю, уверен в себе, но ему противна мысль о смерти Энни, которую, как я вижу, он очень уважает и старается защитить от неизбежного. Сама Энни слышать не хочет о том, чтобы попытаться выжить, кажется, она давно смирилась со своей участью. Грация недоумевает, что в этом году со мной творится, ведь я игнорирую все её попытки заставить меня встряхнуться и вспомнить о своих менторских обязанностях. Её обижает такое отношение, и она предпочитает проводить вечера в более приятной компании. А мне ещё никогда не было настолько плевать на то, что происходит вокруг. Вечером перед днём персональных тренировок, когда трибутам предстоит продемонстрировать свои навыки распорядителям, я возвращаюсь с приёма в честь какой-то актрисульки, на который пришлось идти только ради встречи со спонсорами, и застаю Энни и Аэрона в гостиной в компании включенного телевизора. Оба трибута делают вид, что увлечены просмотром очередного капитолийского бреда, и не замечают меня. Сначала думаю сразу пройти к себе в комнату, но решаю задержаться. - Вам, ребята, я думаю, напутствия на завтрашний день не нужны, – они как по команде поворачивают головы, а я добавляю, – просто постарайтесь произвести впечатление. Аэрон, кидай копья, как никогда, руби, бей, колоти. Пусть они увидят твою силу. Парень кивает и отворачивается обратно к экрану, а я перевожу взгляд на девушку. - Энни…- в горле внезапно пересыхает, и мой голос становится тише. – Удиви их. Хорошо? Пару секунд она сидит, не шевелясь, потом, словно опомнившись, кивает и тоже отворачивается. Я подавляю вздох и иду к себе. На следующий день не спешу вставать с кровати и лежу, уставившись в белый потолок, пока Грация не приходит, чтобы поднять меня хотя бы к приходу трибутов. Я нехотя подчиняюсь, встаю и бреду в столовую, где уже накрыт шикарный стол. Мы обедаем в полной тишине, прерываемой только стуком вилок и ножей о тарелки. Минуты ползут слишком медленно, и мне кажется, что этот час ожиданий никогда не кончится. Я вытираю руки белоснежной салфеткой, потом комкаю её и отбрасываю подальше. Грация недовольно щурится, но решает промолчать, а я беру вторую салфетку и начинаю медленно рвать её на маленькие частички. Когда рядом с моей тарелкой собирается приличная горка из кусочков бумаги, дверь, наконец, распахивается, и в столовую входит Аэрон. Выглядит парень усталым, но довольным. На мой немой вопрос он слабо улыбается и поводит плечами: - Я сделал всё, что мог. Они должны это оценить. Я удовлетворенно киваю и отпускаю его. Энни приходит через полчаса, быстро подходит к столу и залпом выпивает полный стакан сока. Я с нетерпением жду, пока она утолит жажду, и еле выдерживаю, чтобы не вскочить на ноги или не начать стучать пальцем по столу. Она ставит стакан на стол и с улыбкой смотрит на меня. - Я постаралась, как ты и просил. Не хочу рассказывать, тебе всё равно не понравится. Но я собой довольна. Я готов взвыть в голос. Почему она считает, что я обязательно буду её упрекать? Энни обходит стол и идёт к своей комнате. - Оценки будут известны в пять? Отлично, а пока я пойду к себе. Увидимся в гостиной. - Боже мой, я надеюсь, у них действительно всё получилось. – Грация вздыхает и поднимает глаза к потолку. – А то ты совсем места себе не находишь из-за них двоих. Это очень опрометчиво, так привязываться к своим трибутам, Финник. Опрометчиво. Именно это слово. Я опрометчиво кинулся сначала спасать им жизни, а потом так же опрометчиво отвернулся от них и позволил судьбе решать всё за меня. Идиот. Самое интересное, однако, не это. Я сам не знаю, что со мной творится, и почему уже неделю хожу, словно неживой. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что будет со мной, когда Энни Креста покинет мир живых. Я не могу перестать рисовать в голове картины мрачного будущего, которое для меня настанет, когда самый светлый и невинный человек, которого я знаю, погибнет на арене. Не останется никого, чья душа была бы настолько чиста и незапятнана мыслями о возможной победе в Играх. Никогда прежде я не знал таких людей, даже и представить не мог, что когда-либо встречу невинного ребенка в этом грязном, изуродованном злостью и нищетой мире. Когда тебя с одной стороны окружают лицемеры и эгоисты, а с другой – запуганные смертью трусы, волей-неволей начинаешь вести себя так же, как они. Я забыл, когда в последний раз видел искреннюю улыбку на лице незнакомого человека. Энни перевернула мой мир. Теперь я знаю, что у всех проклятых людей Панема есть шанс на спасение, пока жива эта милая, добрая и открытая девушка. Теперь я знаю, что мы не до конца потеряны. И знаю, что если не вытащу Энни с арены, мир обречен, потому что не останется никого, за чьё спасение стоило бы бороться.

***

Результаты индивидуального показа мы смотрим по огромному плазменному телевизору в гостиной. Как и следовало ожидать, трибуты Первого и Второго Дистриктов получают очень высокие оценки. - Да в ней же меньше футов, чем в Энни! – негодует Грация, когда диктор объявляет результат миловидной Оникс из Дистрикта-1. – Как она умудрилась получить девятку? Я пожимаю плечами. Внешность обманчива. Здоровяки-парни получают по десятке, а девушка из Второго Дистрикта, ко всеобщему удивлению, только семёрку. Результаты трибутов Третьего Дистрикта я пропускаю мимо ушей, и непроизвольно сжимаю кулаки, когда на экране появляется фотография Аэрона. -Дистрикт- 4, Аэрон Лукас, – не торопясь произносит ведущий, - он набирает десять. Грация издает радостный писк и прижимает руки к горящим щекам. - Эта такая удача! Аэрон, поздравляю! Энни сжимает его руку, и я замечаю, что парень немного смущается. Одобряюще улыбаюсь ему и отворачиваюсь обратно к экрану, где уже высветилась фотография Энни. - Дистрикт- 4, Энни Креста, - ведущий делает паузу, а я до боли стискиваю руки в замок, - её результат – шесть. Шесть. Я резко выдыхаю. Положение не совсем безнадежно. - Что ж, я думала, больше тройки не дождусь, – Энни слегка улыбается. – Не так уж я и плоха. - Ты умница! – Грация встает с диванчика и тянет за собой обоих трибутов. – Пойдёмте, мои дорогие, вас ждёт сюрприз! Я знала, что вы не обманете наши ожидания, и заказала кое-что особенное для вас на ужин, - она поворачивается ко мне. - Финник, ты тоже присоединяйся. - Спасибо, но я, пожалуй, откажусь. Она пожимает плечами. - Как хочешь. Когда дверь за ними закрывается, я откидываюсь на подушки диванчика и закрываю глаза. Что ж, оценки за индивидуальный показ получены, значит большинство капитолийцев сделали ставки и теперь готовы заключать сделки и договора. Не сомневаюсь, уже завтра от спонсоров Аэрона отбоя не будет. Интерес к Энни поубавится из-за её шестерки, но всё-таки найдутся люди, готовые предложить помощь слабой, но такой красивой девушке. Значит, для неё ещё не все потеряно. Даже если денег окажется недостаточно, я достану их из-под земли, достану где угодно. Все потому, что девушка с глазами цвета моря должна жить. Выхожу из наших апартаментов и поднимаюсь на лифте на самый последний этаж. Прохожу мимо комнат трибутов Двенадцатого Дистрикта и по маленькой узкой лестнице поднимаюсь на крышу. Знаю, что найду Джоанну здесь: после объявления оценок мы всегда сюда приходим. Девушка стоит у самого края крыши, заложив руки в карманы тренировочных штанов. - Что-то ты не торопишься. Я думала, вообще не придёшь. Я подхожу ближе и встаю рядом с ней. - Ты, как всегда, недовольна. - А с чего мне радоваться? – она закатывает глаза. – Не вижу повода. - Сколько? - Две семерки. Ты опять не досмотрел результаты до конца? - Ты ведь знаешь, что мне нет дела до других, – она резко поворачивается и грозно сдвигает брови, а я пожимаю плечами. – Прости. Джоанна хмыкает. - Ай, без разницы. Мне, впрочем, тоже дела нет. Все равно сдохнут. - Эй-эй-эй, - я беру её за плечи и разворачиваю к себе, – не надо так. - Что, я не права? – она упрямо мотает головой. – Сдохнут мои трибутики, сдохнут как всегда. Потому что слабаки! А я буду смотреть, как они корчатся в последние секунды. Ненавижу слабаков! - Тише, тише, – я притягиваю её к себе, - не надо так, Джо. Она что-то бурчит мне в футболку, но вскоре успокаивается и утихает. Я прекрасно понимаю, почему она так злится – по той же самой причине, по которой злюсь я. Мы оба сыты по горло Играми, Капитолием и нашей так называемой жизнью победителей. Мы устали видеть смерть. Ни мне, ни Джоанне нет даже двадцати, но в душе мы – глубокие старики, поседевшие от горя и выплаканных слёз. Ничто и никогда не вернёт нас прежних. Покрепче прижимаю девушку к себе и бормочу что-то успокаивающее и обнадёживающее: только мысли о мести помогают нам не сорваться и жить дальше. Мы стоим так ещё некоторое время, а потом Джоанна высвобождается из моих рук и, поправив растрепавшийся хвостик волос, садится прямо на крышу. Я опускаюсь рядом и несколько часов мы сидим так, наблюдая за догорающим закатным небом и переговариваясь в полголоса. Потом оба начинаем зевать и нехотя встаем, чтобы спуститься на свои этажи и разойтись по комнатам. Полусонные, мы бредём к лифту, и едем вместе до седьмого этажа. Дальше я еду один и, когда выхожу рядом со своими комнатами, вижу, что свет уже нигде не горит. Не спеша, иду в спальню, но когда прохожу у комнаты Энни, вижу тонкий луч света, пробивающийся из-под её двери, значит, девушка ещё не спит. Вдруг я слышу какой-то странный звук и останавливаюсь, чтобы убедиться, что не ослышался. Звук повторяется, и я теперь точно уверен, что за дверью кто-то плачет. - Энни? – я подхожу к двери и прислушиваюсь. – Всё хорошо? Всхлипы прекращаются, и воцаряется тишина. - Энни, это я, Финник. Что случилось? Я слышу, как она приподнимается на кровати, и замираю, чтобы не напугать её. - Ты плачешь? Секунду мне кажется, что она не ответит. - Тебе показалось. Подхожу совсем близко к двери и берусь за ручку. - У меня отличный слух. Можно мне войти? - Я же сказала, что всё хорошо. Спокойной ночи, Финник. Мои губы сами по себе расплываются в улыбке. - Я же слышу. Энни, правда, не надо меня обманывать. Расскажи, что случилось. - Я в порядке. - Помнишь, что ты сказала мне в поезде? – я прижимаюсь лбом к двери и закрываю глаза. – Я одинок. И ты одинока. Мы должны помогать друг другу, когда нам тяжело, – в комнате воцаряется тишина, и я продолжаю: – Нельзя быть одному, когда на душе плохо. Ты помогла мне тогда. Позволь помочь тебе сейчас. Несколько секунд Энни хранит молчание, а потом я слышу лёгкие шаги босых ног по полу и щелчок отодвигаемой задвижки. Энни робко выглядывает из-за приоткрытой двери, и я замечаю, что глаза у неё покраснели от слёз. - Ты прав, мне сегодня как-то особенно одиноко. Можешь зайти. Я прохожу в комнату и сажусь в кресло, на которое указывает девушка. Сама она забирается на кровать и укрывает ноги краешком одеяла. Потом тыльной стороной ладони протирает глаза и вымученно улыбается. - Вот, теперь я совсем не плачу. - Не надо притворяться, Энни. Пожалуйста, не закрывайся в себе. - Я не закрываюсь, – она опускает глаза. – Мне немного неудобно, что я тебя отвлекла. Может, ты все-таки пойдешь спать? - Только когда удостоверюсь, что с тобой всё в порядке. - Всё в порядке, - повторяет Энни, но вдруг её плечи начинают дрожать. – Просто, знаешь… Я тут поняла, что я как-то не хочу умирать, – она пытается улыбнуться, но ничего не выходит. Что-то сжимается в моей душе, и я, повинуясь внезапному порыву, встаю с кресла и чуть ли не бегом бросаюсь к ней. Сажусь рядом на кровать и притягиваю её хрупкое тельце к себе. Глажу по волосам и бормочу что-то успокаивающее, и она, наконец, перестаёт себя сдерживать. Плачет Энни беззвучно, но я чувствую, как дрожат её плечи и как моя рубашка становится мокрой от горячих слёз. - Ну, же, Энни, не надо, – я убаюкиваю её и стараюсь говорить как можно мягче. – Ты не умрёшь, я обещаю. - Дома столько всего, что ещё нужно сделать, – она словно не слышит меня. – Нужно ловить рыбу, нужно плести сети и продавать их. Нужно ухаживать за могилой родителей. Кто позаботится об этом, если меня не станет? Я закрываю глаза. Сам я не понаслышке знаю, что такое одиночество и как тяжело бывает в доме, в котором не осталось никого, кто был бы тебе дорог. Мы оба – несчастные сироты, потерявшие родителей, с одной лишь разницей, что Энни нашла в себе силы жить дальше. Моя же душа умерла, когда не стало отца, а Игры заставили перестать чувствовать. - Энни, – я беру её за плечи и заставляю поднять на меня глаза, - я обещаю, что вытащу тебя с арены. Ты сильная, ты справишься, ты сумеешь выжить. Она качает головой. - Я совсем не сильная, Финник. Я не смогу справиться с тем, что свалится на меня с первым ударом гонга. Мои родители умерли у меня на руках, и знаешь, я чуть не сошла с ума от горя и от переживаний. Я слишком сильно чувствую. Арена раздавит меня. - Послушай, – я смотрю прямо в сине-зелёные глаза, – ты не должна так думать. Я сделаю всё возможное, чтобы помочь тебе. Потому что иначе я до конца своих дней буду винить себя в том, что такой невинный и беззащитный человек, как ты, погиб из-за меня. Я обязан вернуть тебя домой. - Нет, - она высвобождается из моих рук и садится прямо, напряженно вытянув шею, - а как же Аэрон? Финник, ты не можешь помогать мне одной. Ведь у него дома такая большая и дружная семья, которой он нужен, и которая с нетерпением ждёт его! Ты должен дать ему шанс вернуться! – Я клянусь тебе, что не оставлю Аэрона умирать, - тихо говорю я и опускаю глаза.- Но и тебя я бросать не собираюсь. Вы оба должны бороться за свои жизни, хорошо? Энни хочет что-то ответить, но я не даю ей сказать ни слова: - А теперь, ложись-ка спать, – не слушаю её слабых возражений и, словно маленькую, укладываю на подушки. Накрываю одеялом до самого подбородка и ободряюще улыбаюсь. – Вот так-то лучше. Завтра трудный день, тебе нужно хорошенько отдохнуть. И я ни слова не хочу больше слышать о том, чтобы помогать одному Аэрону. Она слегка улыбается сквозь слёзы. - Спасибо тебе. - Не за что, – я поворачиваюсь к двери. – Наверно, мне пора. - Финник, - она приподнимается с подушки, - мне очень неудобно просить, но… - Что? – мое сердце сжимается. - Не мог бы ты… - она явно смущается, – не мог бы ты побыть со мной? Пока я не усну? - Конечно. Я сажусь обратно на кровать и поправляю на ней одеяло. Энни поворачивается на бок и поудобней устраивается на подушке. - Расскажи мне что-нибудь. Я немного теряюсь. - Что рассказать? Она пожимает плечами. - Что хочешь. Несколько секунд сижу в смущении, а потом меня осеняет, и я начинаю говорить. Рассказываю Энни о своём первом дне на море с отцом. Вспоминаю, с каким восторгом ступил на дно лодки, на которой он обычно ходил рыбачить, как осторожно, чтобы не порвать, распутывал сеть, пока отец грёб подальше от берега. На несколько минут я снова чувствую себя тем четырехлетним пареньком, который ещё ничего не знал о мире, окружавшем его. Для меня тогда не было ничего важнее той лодки, несущей меня по волнам к неизведанным, и потому немного страшным, далям. Ловля рыбы казалась таким увлекательным занятием, что я не мог осознать своего счастья и был страшно горд тем, что отец разрешил мне пойти с ним. Рассказываю Энни, как поймал первую в своей жизни форель, и как чуть не свалился за борт от счастья. Домой мы вернулись поздно, мокрые и счастливые. Мама тогда обругала нас обоих: меня за невнимательность, отца за неосторожность, но было видно, что на самом деле она не сердится, а только очень боится за меня. - Я сплела сегодня сеть, - вдруг говорит Энни, - подвесила её к потолку и залезла внутрь. И прыгала минуту. Она не порвалась, и я даже удостоилась одобрительных взглядов. Я смотрю на неё, и внезапно начинаю смеяться. - Ты молодец. Им, наверняка, понравилась твоя… кхм, креативность. - Я сама знаю, что это глупо, - Энни тоже смеётся, - но ты просил удивить их, а мне больше ничего в голову не пришло. Я тебя перебила, прости. Продолжай, пожалуйста. - Да в общем-то всё, – я пожимаю плечами. – Это один из немногих моментов, когда я был по-настоящему счастлив. - Я рада, что ты поделился со мной, Финник. Это странно, но я тоже рад. Никогда и никому я прежде этого не рассказывал. Даже Мэгз знает, что мне нелегко говорить о детстве, поэтому мы ни разу не затрагивали эту тему. А теперь, выговорившись, я даже чувствую какое-то облегчение. Энни, наконец, закрывает глаза. Понемногу её дыхание выравнивается, и я наклоняюсь, чтобы убрать прядку каштановых волос с её щеки. -Прости меня, – не открывая глаз, вдруг произносит девушка. – За то, что я тогда расплакалась и ушла. Мне очень жаль, что я не такая, как все трибуты, и что тебе приходится заставлять меня бороться. Но я не могу измениться. Правда, прости. - Ничего, Энни. Это я должен просить прощения. -Нет, - она улыбается, - ты замечательный. Спасибо за всё. Хочу сказать что-нибудь в ответ, но она как будто уже снова спит, поэтому я молчу. Через полчаса, убедившись, что девушка больше не думает просыпаться, встаю с кровати и бреду к выходу. Тихо закрываю за собой дверь и иду к своей комнате. Сегодняшний день был бы таким же ужасным, как и все дни в Капитолии, если бы не этот разговор с Энни. Что-то изменилось во мне, и я сам не знаю что. Ещё больше выросло желание защитить девушку от гибели, но вместе с тем оно стало еще неосуществимей. Шестерка за индивидуальный показ не сослужит Энни хорошую службу, но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы привлечь к ней внимание капитолийцев. Почему-то я знаю, что теперь моя жизнь и жизнь Энни Кресты неразрывно связаны. Погибнет она – и я погибну вместе с ней. Сейчас, как никогда, я чётко осознаю, что с этого момента моя жизнь посвящена одной цели – защитить и уберечь эту девушку от всех опасностей, которые будут подстерегать её в любую секунду. Потому что чувствую, что нуждаюсь в ней так же, как она во мне. Мы оба одиноки, а значит можем стать надежной опорой друг другу. Маленькая несчастная сиротка из Дистрикта-4 будет жить.