Я никогда не буду твоей

На рассвете она просит его остановиться. Лениво выползающее из-за горизонта солнце окрасило небо на востоке красным, и красный цвет напоминает ей о том, что она видела. И о том, что она должна сделать. Ноэль останавливает машину у обочины; она выходит, хлопает дверцей. Мокрая от росы трава холодит босые ступни. Они отходит от дороги в лес, потягивается. Снимает через голову футболку, расстегивает джинсы. И оборачивается, потому что кожей чувствует его взгляд, устремленный на нее, взгляд, от которого мурашки бегут по телу и все внутри сжимается от какого-то приятно-неприятного волнения. Она называет это предвкушением. – Так и будешь смотреть? Он пожимает плечами. Теперь он реже улыбается, и ей все больше и больше не хватает его улыбки. Она уже начинает думать, что это все было дурной идеей… … но тогда она не знала, как ей еще поступить. А Ноэль… – Ты не просила меня отвернуться, – говорит он. Она фыркает. – А тебя надо просить? Некоторые и без слов понимают, когда можно пялиться, а когда нет. Он не извиняется. Не отводит взгляда и не извиняется, и она вдруг понимает что-то, что-то совсем иное и никак не связанное с Ноэлем, но очень важное для нее. Понимает, что ни разу, ни разу за все время, которое они с Сэмом пытались сохранить отношения, и даже потом, уже после Эмили, он не извинился. Не сказал «прости». Простого, короткого, и для кого-то ничего не значащего «прости». Но для Ли этого было бы достаточно. Просто «прости» - и она простила бы его. Отпустила. Она верит – одно простое «прости», и все бы закончилось. Боль, слезы, незаживающие раны внутри. Она закрывает глаза и пытается дышать. – Ли, – зовет он ее. – Ли. Ей снова не хватает воздуха. Сэм ее камень на шее, а мир вокруг нее – море, и камень тянет и тянет ее на дно, топит в холодной, соленой, горькой воде. – Я люблю его, – она широко раскрывает глаза. – Я люблю его, – и смеется. Своим больным, злым смехом, каким она смеялась всегда. И Ноэль уже очень, очень близко к ней. Она почти чувствует тепло его кожи. Он протягивает руку, и она сжимается. Ждет, что он снова коснется ее, и его наркотическая сила вытеснит из ее сознания все мысли о Сэме, всю боль. Ждет, что он снова коснется ее и превратит в безвольную марионетку, глупую куклу, которую так легко дергать за ниточки. Глупую куклу со счастливой улыбкой на губах. Но Ноэль не касается ее. Тогда она сама делает шаг ему навстречу. – Как это? – произносит она. Зло, горько, насмешливо. – Как это – когда ты можешь заставить всех вокруг делать то, что ты хочешь? Чувствуешь себя богом, да? Ее подбородок вздернут вверх, с вызовом, она смотрит ему прямо в глаза, и их разделяет какая-то жалкая пара дюймов холодного утреннего воздуха. Она словно бы провоцирует его – ну же, дотронься до меня, заставь меня замолчать. – Представь, – отвечает он. Тихо и хрипло, и без улыбки. – У тебя же богатая фантазия, вот и представь себе, как это, когда все, почти все, делают только то, что хочешь ты. Или то, что ты думаешь, что хочешь. Давай. Представь. Она закрывает глаза. – Извини. – Почему? Это же ты. Ты всегда такая. Тебе нравится тыкать всех в лицо, что тебе больно, и тебе нравится это так сильно, что ты предпочитаешь отталкивать всех, кто пытается тебе помочь. – Ты? – презрительно фыркает она. – Пытаешься мне помочь? И снова смеется, тем же сэмовым смехом; смеется потому, что не хочет слышать его слов. – Могу я… – Да, – обрывает его она. – Да, ты можешь делать все, что ты хочешь. Я же тебе должна, правильно? Вот и делай. Я люблю Сэма, – мысленно твердит она. – Люблю Сэма. Ноэль не двигается. Тогда она протягивает вперед руку, тянется к его руке… … но не касается. Ей не хватает сил коснуться его. Ее разум противится этому прикосновению. Все остальное – все ее существо, вся ее сущность – мечтает о нем. – Я никогда не буду твоей, – говорит она. – Никогда. Ты можешь применять на мне свою чертову магию, но я никогда не буду твоей. Это уже буду не я. Тогда он поворачивается и уходит. Оставляет ее одну, полуголую и босую, застывшую на одном месте и не чувствующую холода. Он просто уходит, будто бы ее злые слова попали в цель, и она добилась своего, снова добилась своего, оттолкнула его… … и она вроде как должна была этого хотеть. Она опускается на колени и превращается. … Джейк. Что ты делаешь? – вместо приветствия думает он. Она не чувствует удивления, только его беспокойство – какое-то обреченное, усталое беспокойство. Это слишком в характере Ли поступить как-то так, чтобы Джейк хотя бы удивился. – Что ты творишь? Я возвращаюсь в Ла Пуш, – упрямо отвечает она. – Мне нужно поговорить с Сэмом. И что ты ему скажешь? Скажу, что Пол… Она не хочет говорить «мертв». Она не хочет даже думать «мертв», но этим словом пропитаны все ее мысли. Этим коротким, но емким словом, с привкусом сырой кладбищенской земли и горько-соленых слез. Джейк понимает. Это не конец света, – настаивает он. Для тебя – нет. И она превращается обратно – прежде, чем Джейк успевает ей что-либо приказать. Она прощается. … Ноэль сидит на капоте своей машины, так же, как и в их вторую встречу. Она останавливается перед ним. –У меня есть одно незаконченное дело, – она встряхивает головой и продолжает, – …я его выполню, а потом ты сможешь делать со мной все, что хочешь. Устраивает?