Not give up

Вождь племени, прямой, с натянутыми до ломоты звонкими, острыми струнами внутри, бледный, как снег на воротнике его шубы, вышел на постамент. Он окинул взглядом собравшееся перед ним племя и вздохнул так глубоко, что немного колыхнулись прядки каштановых волос, обнажая скулы. В тусклом голубоватом блеске снега под его ногами скулы казались заострившимися, будто вождь голодал несколько недель, и ещё больше это ощущение усиливали почерневшие, слишком ярко, слишком взбудоражено блестящие глаза. Рядом с левым глазом виднелась небольшая насыщенно-алая царапинка, ещё сочившаяся кровью. Мужчина резким движением вытер кровь рукавом, и по толпе внизу пробежался едва различимый ропот. Вождь глубоко вдохнул в себя воздух. Хама замерла, не решаясь пошевелиться, да что там, даже вздохнуть: она знала, что сейчас он начнёт говорить. — Моё племя… Мои друзья, моя семья! На нас обрушилась великая беда. Напало племя огня. Хама сжала кулаки, и зрачки её резко расширились, затмевая влажным тёмным блеском серо-голубую радужку. В глотке у девушки резко пересохло. Племя огня издавна внушало ужас всем остальным народам, но она никогда не думала, что объятые огнём руки дотянутся однажды до её родной земли. Когда Хама была маленькой, её мать говорила: «Нет, милая, до нас война не дойдёт, я тебе обещаю. Это всё равно, как если бы пошёл чёрный снег!». Пожалуй, Хама могла бы рассмеяться, вспомнив эту фразу, вспомнив нежданную мамину проницательность… Но слишком сухо, слишком горько было в горле. Девушка отчего-то была уверена, что так же сухо, так же горько в горле у вождя, но он, сильный, смелый мужчина, никогда не выдавал, что подобные слабости ему тоже не чужды. Хама хотела бы однажды стать такой же. Быть может, слова, срывающиеся с губ вождя, помогут ей в этом? — Нам не остаётся ничего, кроме как сражаться. Но неужели, — девушка заметила тонкую улыбку, мелькнувшую на его лице, — неужели кто-то из вас хотя бы подумал о бегстве? Не думаю. Более того, уверен, что предателей среди нас нет! Последнее слово прозвенело по залу, отражаясь от ледяных стен — будто зазвенела сталь меча, брошенного наземь. Под шубой Хама вдруг почувствовала себя очень маленькой. По её телу разбежались мурашки, заставляя зябко повести плечами и с трудом вдохнуть в себя морозный воздух полярной ночи. Голос вождя зазвучал тише и мягче, будто на блестящую сталь с глухим шелестом упал тяжёлый бархат. Мягкость его голоса (но отнюдь не тона) смягчала остроту его металлического взгляда, но отнюдь не гасила её. — Мы будем сражаться за нашу свободу. Маги огня ещё пожалеют, что связалось с нашим племенем! Да, у них есть оружие, у них есть корабли, у них есть огонь… Но у нас есть нечто гораздо большее. Хама замерла, дрожа от до странности приятного волнения. Она подалась вперед, не отрывая от вождя расширенных блестящих глаз, и крылья её тонкого носа трепетали от неровного, быстрого дыхания. Она готова была поверить любым словам, что сейчас сорвутся с уст вождя, поверить — и сделать их своей молитвой, своим знамением, своим заклятием. Вождь окинул своих людей пристальным взглядом. — Маги воды никогда не сдаются. Тяжело дыша, Хама ввалилась в большое, просторное иглу, которое служило воинам племени воды лазаретом, и сразу же упала на колени, точно подкошенная. Её волосы растрепались и свисали на лицо неопрятными рваными прядями, часть из которых была подпалена — к ароматам болезни, крови и смерти, что царил в иглу, примешался запах палёного волоса. На её бледном лице виднелись пятна сажи, а шубу украшали багровые цветы, и это была отнюдь не изысканная вышивка. Изо рта её вырывался горячий пар, девушка мутным, мечущимся взглядом глядела кругом и никак не могла подняться или что-нибудь сказать, хотя то и дело раскрывала рот — но из него вырывалось лишь отрывистое хрипение. Впрочем, лекарям и не требовались слова, всё было ясно и так: наступление воинов огня шло уже третий час, и Хама была в рядах защитников племени. Не спрашивая ни о чём, юную воительницу подняли с пола и положили на лежанку. Чьи-то руки уверенным, привычным жестом рванули застёжки шубы, и Хама как-то отрешённо подумала, что ох не в таких условиях она хотела бы впервые почувствовать это: мужские пальцы, изучающе скользнувшие по животу, тёплое дыхание… Тихое «да что ж они за нелюди такие!» и резкую боль, когда пальцы целителя неосторожно коснулись края раны. — Осторожнее! — хрипло вскрикнула Хама, ощущая, как горячая слеза прочерчивает широкую влажную дорожку по её виску, чтобы вскоре запутаться в волосах. Руки её рефлекторно дёрнулись, готовясь исполнить приём, который сковал бы запястья незадачливому доктору, но тот — снова привычно и уверенно — перехватил её и прижал ладони к лежанке. Над девушкой нависло бледное, измученное, но полное мрачной решимости лицо молодого мужчины, на щёку Хаме упала прядка его волос, мокрых от пота. Маг воды несколько секунд глядела на него болезненно блестящими глазами. Как в тумане девушка видела, как усталое выражение лица человека, которому приходится видеть подобное каждый день с утра до ночи, сменяется другим — мягким, сочувствующим, но по-прежнему усталым, даже… Тоскливым. — Прости, — всхлипнула Хама, пытаясь утереть слёзы со щеки плечом. — Прости, мне больно… «Это не оправдание! — девушка глубоко укусила себя за нижнюю губу. — Тем, кто остался на берегу, тоже больно, а ты здесь лежишь и не даёшь себя вылечить, чтобы быстрее вернуться к ним! Признайся, ты трусишь, хочешь остаться здесь, в относительной безопасности, хотя бы немного! — она вцепилась пальцами в шкуру под собой, лицо исказилось в болезненной, озлобленной гримасе. — Несчастная трусиха, вот ты кто, понятно?! Даже хуже. Ты сдалась, Хама. Сдалась…» Руки целителя заученными движениями вытягивали из неё боль и жар, но и то, и другое продолжало клокотать внутри. Чтобы немного успокоиться, забыться, девушка закрыла глаза — и почти сразу же услышала негромкий мужской голос: — А где Ульрих? Я не видел его со вчерашнего дня. — Убит. — Что?! Как это могло случиться... А Игрэм? — Тоже. Хама услышала сдавленный выдох через стиснутые зубы — так вздыхают обычно, чтобы сдержать слёзы или злобу. — Как только у вождя сердце не разорвалось посылать в бой четырнадцатилетних учеников?! — Мор-ралист недоделанный… Ты бы лучше подумал о том, что магов в племени осталось считанные единицы. Как мы дальше отбиваться будем, спрашивается? — Прекрати, не ори, тут раненые. Как можем — так и будем, — послышался ещё один выдох, теперь уже громкий и откровенно вымотанный. — Выбора у нас всё равно нет. — Ты прав. Мне только девчат жалко… Одни девчонки против этих тварей. Хама вздрогнула от отвращения, услышав громкий звук схаркивания на пол. К горлу на мгновение подкатил тошнотворный комок. Голос второго мужчины прозвучал жёстко, как скрежет доспехов воина огня по льду. — Они — не девчонки, они — маги племени воды. Есть разница. …но в следующее мгновение этот неприятный и резкий звук показался Хаме сладкой птичьей трелью. Целитель, закончив лечение, отошёл к другому раненому, не попрощавшись, только ещё раз проверив рану. На смуглой коже Хамы остался тонкий шрам и, застёгивая шубу, девушка машинально коснулась ткани ладонью в том месте, где он находился. Шрам ещё немного чесался, но это была чепуха. Ей было пора возвращаться на поле боя. Ведь она — маг воды. Она никогда не сдаётся. Крысы, её маленькие друзья, её милые марионетки, смотрели ей вслед своими крошечными глазками, и Хаме хотелось рассмеяться от сладкого ощущения: она может в любой момент проникнуть в тело любой из этих маленьких тварей и заставить её делать то, что она хочет. Что угодно. Она будет полностью в её власти, как безвольная кукла, крошечный зверёк, полностью повинующийся её воле, он сделает всё, что она прикажет… Но в этом не было необходимости. У Хамы теперь была другая игрушка. Коренастый, плотно сложенный молодой солдат огня с грубоватым, но приятным лицом, он мог бы показаться ей красивым мужчиной, он был даже немного похож на вождя их племени… А может, он же его и убил, оставив Канну и её сына, крошечного Хакоду, без отца?! Или его брат. Или его отец. Его друг. Его соплеменник. Нет! Таких понятий для племени огня не существует. Брат, отец, друг, даже соплеменник… Всё это слишком человечно для этих жестоких монстров. Да, возможно, этот тюремщик и не убивал. Возможно, он даже не был на поле боя. Да, да, конечно, это возможно. Но он такая же тварь, как они все! Такая же! Гнусная! Жестокая! Тварь! Он не заслуживает ничего, кроме смерти, жестокой, мучительной смерти — такой же, какой один за другим погибали её друзья, такие же маги воды, как она сама! Маги воды… Губы Хамы растянулись в улыбке. Не-е-ет, нет… Они не заслуживают такого звания. Они не маги воды. Нет. Они не могут ими быть. Потому что они сдались! Все они! Все, кто сидит в этих клетках под потолком и смотрят на неё глазами, полными ужаса! Они сдались! Они ни разу не попытались сбежать, взбунтоваться, они смирились со своей судьбой, они стали безвольными, послушными куклами в руках огненной нации! «Вам так нравится быть куклами? — подумала Хама, и глаза её вспыхнули металлическим острым блеском: это отражалась в голубизне полная луна. — Что же… Отлично… Отлично. Превосходно!» Смеясь, она медленно подняла руки, ощущая, как тело наливается жизнью, тёплой, горячей, красной жизнью всех тех, кто сейчас — Хама знала это — ощущает, как в теле появляется странная вяжущая слабость, которая постепенно превращается в паралич… Резкое движение костлявых рук — и под аккомпанемент нестройных возмущённых и болезненных возгласов сразу десятки голов врезались в решётки своих клеток, оставляя на металле алую влагу. Влагу?.. Точно, конечно, влагу… Как она сразу не догадалась… Вломившихся на крики пленных солдат Хама встретила звонким, по-прежнему юношески-звонким серебряным смехом, а ответом ей послужил возглас, полный ужаса. Первого же солдата маг воды сбила с ног потоком чужой крови. Она прорвала артерии какого-то парня из дальней клетки, и теперь он корчился на полу, захлёбываясь кровавой слюной. Сердце его отстукивало последние секунды жизни. Но сердце Хамы планировало биться ещё очень, очень долго. Она выберется отсюда. Вырвется любой ценой, положив вокруг себя сколько угодно трупов, использовав сколько угодно чужой крови… Да если понадобится, то и своей! Ведь она — маг воды! Она никогда не сдаётся.