***
- Эмма, - он тихо зовет меня, и я приподнимаю голову, которая до этого покоилась у него на груди. Он смотрит на меня обеспокоенно, проводит рукой по волосам, накручивает прядь на палец и слабо тянет на себя. Я податливо наклоняюсь и быстро целую его в губы. - Что? - Меня пугает эта перемена в его настроении и то, как он отводит глаза. –Киллиан, что-то случилось? - Я хочу видеть ее, Эмма, - он резко поднимается и хватает меня за руку. – Я хочу увидеть свою дочь. Дикий страх множеством иголок пробирается под кожу, и я цепенею. - Даже не думай. – категорично отрезаю я. - Ты не можешь… - Могу, - перебиваю я его и пытаюсь вырвать свое запястье из стального захвата его пальцев. Безуспешно. Я нутром чую, что этот разговор ни к чему хорошему не приведет и предпочла бы молча забыть об уже сказанном, но он ни за что не отступит. Когда вообще эта дикая мысль засела в его голове? - Я не позволю тебе впутать свою дочь в паутины этой лжи. Его взгляд мрачнеет, а лицо искажается от злости. Я разбудила демона, которого вряд ли смогу усмирить. - Киллиан, - я пытаюсь говорить тише и мягче. – Ты хотя бы представляешь, какие последствия может понести эта встреча? Я знаю, о чем говорю. Если ты увидишь ее, то не сможешь смириться с той мыслью, что тебе придется отпустить своего ребенка. Ты не сможешь справиться с этим, как когда-то не смогла справиться я. Я лихорадочно пытаюсь вспомнить, что чувствовала, когда чуть не отдала Генри тринадцать лет назад. Что сподвигло меня тогда, восемнадцатилетнюю девчонку без кола, без двора и со смутным будущим, оставить ребенка себе? Нил сидел в тюрьме за кражу, а я всю беременность скиталась по людям, которые согласны были приютить девочку, обиженную судьбой, и думала о будущем, словно о страшном кошмаре. Что заставило меня тогда пойти на такой рискованный шаг? Я просто увидела его, почувствовала связь, которую не в силах были разорвать никакие преграды, никакая бедность и осуждение со стороны окружающих. И я ни на минуту не пожалела, что приняла это решение. Мне хватило только взглянуть на своего новорожденного сына, чтобы переосмыслить всю жизнь. Именно это меня и пугает. Боюсь, что Киллиан не сможет противостоять инстинктам, которые заложены в нас самой природой. - Я и не хочу с этим справляться. Я устал, Эмма. – Он ослабляет хватку и смотрит на меня почти отчаянно. Нашим странным отношениям уже три года. Три года лжи, интриг и порочной страсти. Почему теперь, спустя столько времени, он говорит о том, что устал? Эти слова ставят меня в тупик и почти мгновенно откликаются жгучей злостью. - Ты устал? – раздраженно спрашиваю я. - Да. - Ты хочешь, чтобы все это закончилось? - Хочу. Я встаю с кровати и оглядываюсь в поиске своей одежды. Он, молча и неподвижно, наблюдает за тем, как я одеваюсь. - Хорошо. Будь по-твоему. – С этими словами я решительно разворачиваюсь к выходу, но не успеваю и шага сделать, как снова слышу его голос, преисполненный болью. - Разреши мне все исправить. Я сам поговорю с ним, попытаюсь объяснить, возьму всю вину на себя. – Он говорит так, будто знает заранее мой ответ, который не заставляет себя долго ждать. - Что ты скажешь ему? Что дочь, которую он воспитывает, ему не родная? Что он, как последний кретин, не замечал, что его жена три года ходила налево прямо у него под носом? Это убьет его, Киллиан! – и словно гром среди ясного неба, меня поражает тот факт, что мысль о его смерти неожиданно согревает меня изнутри. Я осознаю, что искренне хочу смерти своего мужа. Крепкие объятья отвлекают от черных мыслей и успокаивают зарождающуюся истерику. - Мы найдем выход, – обещает он и целует меня в лоб. И я верю ему, верю безоговорочно. Через разбитые окна к нам крадется рассвет. Потухла последняя свеча, оставляя после себя запах гари и серую дымку, что тут же растворилась в воздухе. Эти бесценные мгновения плохи лишь тем, что приближают момент нашего расставания. Он прощается со мной и обещает, что к следующей нашей встрече все изменится, а я... Я не уверена, что готова к этому.Часть 1
13 января 2014 г. в 23:34
Каждый шаг, отдаляющий меня от кровати мужа, причинял дикую боль. Я словно шла по лезвию ножа. Хотя, почему словно?
Каждую ночь я благодарила бога, в которого в дневное время суток не верила, за то, что у моего благоверного такой крепкий сон, но тем не менее старалась двигаться бесшумно. Возможно, боялась разбудить свою совесть, которая под покровом ночи была практически при смерти.
Каждое утро чувство вины разъедало изнутри, травило, прижимало тяжелой плитой к земле, лишая возможности глубоко дышать. Из-за этого меня преследовало острое ощущение физического увядания, словно я была сорванным цветком. Я проклинала себя, как только могла... как самого страшного врага. Я пыталась себя ненавидеть, и с каждым днем у меня это получалось все лучше и лучше. С восходом солнца и до того момента пока оно не закатится за горизонт, я так же ненавидела его. Я ненавидела нас.
Каждую ночь тьма, что таилась внутри меня, сливалась с мраком вокруг, и становилось легче. Но рассудок не оставлял попыток усмирить возрождающиеся вихри эмоций, которые буквально выталкивали меня из кровати, направляя за порог дома, в ночь.
Здравый смысл и в этот раз потерпел фиаско, а обиженная гордость снова кинулась на меня, оставляя на душе зияющие раны, которые я так умело игнорировала.
Как только прохладный воздух касается лица, вся эта фантомная боль перестает для меня существовать. Остается очень мало времени. Глупо тратить его на самобичевание. Для этого впереди целый день.
Я пытаюсь идти размеренным шагом, но понимаю, что вот-вот и сорвусь на бег. Тишина вокруг самая что ни на есть мертвая, но меня она не пугает, а скорее наоборот - утешает. Эта тишина - часть моей жизни.
Когда до заветной деревянной двери остается лишь шаг, я замираю и перевожу дыхание. Я не спешу входить, наслаждаясь внутренним напряжением, гулким биением собственного сердца и той жалкой минутой, на которую хватает моего самообладания, чтоб вдоволь упиться немым ожиданием.
Как только понимаю, что грань между блаженством и безумием становится слишком тонкой, хватаюсь дрожащей рукой за холодную дверную ручку. Звонкий щелчок и протяжный скрип оповещают его о моем приходе, и я мысленно проговариваю причину своего опоздания, хотя знаю, что он ни за что об этом не спросит.
Косые тени, рождаемые пламенем свечей, пляшут на стенах небольшой гостиной. Свечи не являются причудой его романтичной натуры или уж тем более моей. Этот дом давно стоит нежилой, и, следовательно, квартиры в подаче электричества не нуждаются. Света хватает лишь на то, чтобы разглядеть силуэты, и мне это нравится. Создается впечатление будто все, что здесь происходит - нереально.
Теплые, мягкие губы касаются моей шеи, и я невольно закрываю глаза, застыв всем естеством в предвкушении.
- Я уже думал, что не увижу тебя сегодня, - шепчет Киллиан, зарываясь лицом в мои волосы и крепко обнимая меня со спины.
- Я не хотела приходить, - хрипло отвечаю я и пытаюсь прочистить горло. Прочистить от осадка лжи, что осел в глотке.
Он молчит и снова касается моей шеи, целует почти невесомо. Это самый длинный диалог, что состоялся между нами в последнее время.
Я вырываюсь из кокона его рук и разворачиваюсь. Смотрю на него виновато. Из-за меня у нас осталось только пару часов, а это значит, что на долгие прелюдии времени нет. Но когда он рядом любые условности исчезают. Он пишет сценарий наших встреч, мне же остается следовать его прихотям.
Уловив в моем взгляде неуверенность, мой любовник хищно улыбается и порывисто притягивает к себе, до боли сжав пальцы на талии. Я по велению внутренних порывов тянусь к его губам и медленно закрываю глаза, а в следующее мгновение чувствую, как реальность растворяется в бесконечном поцелуе. Исчезает все, кроме сладко-терпкого вкуса его губ, и щетины, которая больно колет и царапает нежную кожу моего лица.
Мы падаем вниз, и когда я вжимаюсь всем телом в твердую холодную постель, наше падение не заканчивается. В такие моменты мы упиваемся грехом, который до этого изводил и не давал перевести дух ни на минуту. Мы наслаждаемся этим падением и стремимся упасть как можно ниже.
Одежда летит в разные стороны, поцелуи становятся глубже и требовательней, а близость тел отзывается сладкой болью. Киллиан жуткий собственник, и, поскольку его я могу быть только во тьме ночной, он берет меня в полной мере, без остатка.
Я шепчу его имя в темноту и широко открываю глаза, выгибаясь всем телом под требовательными ласками. Каждый мой стон он сцеловывает с моих губ. Я не могу видеть его небесно-голубые глаза, но знаю, что они темнеют от неутолимого желания.
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.