Пари

Эффи в какой-то момент захотелось пойти в вагон с прозрачными стенами. Стараясь не шуметь, сопровождающая вышла из вагона-ресторана и прошла к концу поезда, туда, где он заканчивался толстым бронированным стеклом. Капитолийка не спеша вошла внутрь и подошла к стеклу. За окном было уже темно, так что ничего не было видно. Из-за разницы температуры внутри и снаружи поезда, стекло запотело. Куратор вздохнула. Воспоминания, нахлынувшие в этот её своеобразный «вечер прощания» словно вернули её на несколько лет назад. В тот самый год, когда она заключила глупое пари с наставником Двенадцатого Дистрикта и проиграла. В ту ночь, когда она была безумно счастлива рядом с ним. В груди сладко защемило. Она вдруг впервые за все эти годы подумала, что было бы, если бы ей дали возможность переиграть тот эпизод своей жизни и все изменить? С некоторым страхом, Эффи, подумав, решила, что поступила бы точно так же. Лучше один раз ошибиться и жалеть об этом, чем никогда не попробовать и все равно жалеть. К тому же, сейчас, по прошествии стольких лет, женщина ни о чем не жалела. Да, поначалу, увидев Хеймитча через год после той ночи в поезде, сопровождающая чувствовала себя не в своей тарелке. Сперва она стыдилась его и даже избегала возможностей остаться с ним наедине. Не то, чтобы она его опасалась, нет. Просто Эффи боялась откровенного разговора с ним, который, как она думала, обязательно должен был состояться. Однако время шло, а ментор вел себя так, словно ничего не происходило. Постепенно и сама капитолийка успокоилась, но, чем больше она наблюдала за безразличием Эбернети, тем больше злилась на него. Она понимала, что её задевает его отношение к ней, но не хотела этого показывать. Потому и начала цепляться к каждому шагу ментора. Девушка критиковала его манеры, его чрезмерную тягу к алкоголю, его неряшливость. Она выискивала в нем то, что можно выдать за недостатки и высмеивала эти его качества, хотя в глубине души понимала, что для нее по сути не имеет значения как он ведет себя за столом, как выглядит или сколько виски выпивает за день. Годы шли, менялось и отношение мисс Тринкет к своему коллеге. Она все больше осознавала, что не может злиться на него, что хотела бы помочь ему справиться со своими бедами, но точно знала, что ей это не под силу. Единственные, кто смог повлиять на Хеймитча, оказались их любимые подопечные, «несчастные влюбленные». Они смогли вернуть наставнику Двенадцатого Дистрикта веру в будущее. Эти дети смогли заставить его поверить в то, что еще не все кончено. Они вытащили его из трясины безнадежности, что затягивала мужчину с каждым днем все сильнее. И капитолийка была им за это благодарна. Они и самой Эффи показали, что самое главное в жизни. Сопровождающая привязалась к этим троим из Двенадцатого Дистрикта. Она их всех полюбила по-настоящему. Они стали для нее семьей. Настоящей семьей, такой, какой у правильной и строгой мисс Тринкет не было и никогда уже не будет. Женщина протянула руку и вывела на запотевшем стекле слово «семья». Куратор облокотилась на перила, полукругом обрамлявшие вагон по периметру. Она смотрела, как капельки воды, скопившиеся в дорожках оставленных её тонкими пальчиками, собираются вместе и струйками скатываются вниз по стеклу, как слезинки. Эффи смахнула такую же непрошеную слезу со своей щеки. Сопровождающая вздрогнула, ощутив прикосновение теплых ладоней к своим плечам. Она не слышала, чтобы кто-то входил в вагон. Признаться, капитолийка даже предположить не могла, что кто-то еще, кроме нее не спит в столь поздний час. - Почему не спишь? – тихо спросил Хеймитч. Он накрыл ладонями напряженные плечи куратора и мягко сжал их. - Не спится, - отозвалась капитолийка. От прикосновений чуть грубоватых шершавых ладоней мужчины по телу сопровождающей пробежала приятная дрожь. Эффи прикрыла глаза, наслаждаясь приятным теплом, разливающимся по телу. – А ты почему по поезду бродишь? – поинтересовалась она. Поведение Эбернети немало удивило женщину. В последнее время она не раз замечала, что наставник «голубков» ведет себя довольно непривычно по отношению к ней. Он все реже подкалывал капитолийку. Она уже и забыла, когда он в последний раз грубил ей, насмехался над её столичным образом жизни. Да и вообще, куратора удивляло его чересчур терпимое и даже в какой-то мере внимательное отношение к ней. Куратор на миг задумалась, что, наверное, не стоило позволять мужчине такие вольности. Однако в следующий же момент она напомнила себе, что это, возможно их последняя встреча. По крайней мере, вот так наедине, они точно уже не встретятся. Тогда какой смысл волноваться о том, что уже через несколько часов не будет иметь никакого значения. - Сухой закон, - небрежно бросил Эбернети. Он и сам не знал, как его занесло сюда. Хеймитч собирался пойти к себе, но сперва решил поговорить с Эффи. Войдя на кухню и не обнаружив там капитолийку, ментор решил, что она ушла в свое купе. Он не решился беспокоить её и направился к себе, но заметил свет в самом конце поезда, в вагоне с прозрачными стенами. Он был уверен, что найдет её там. И не ошибся. Он некоторое время стоял за порогом открытой двери и наблюдал за женщиной. Она неторопливо выводила на стекле какой-то узор. Хеймитч не спешил прерывать её. Когда сопровождающая закончила, он смог, наконец, разобрать, что она нарисовала. Это оказалось слово. Такое простое и такое важное слово «семья». Эбернети давно уже забыл, что оно значит. Долгие годы после смерти своих родных он боялся привязываться к людям, потому что знал, что все они подвергаются смертельной опасности, находясь рядом с ним. Он и от Эффи держался как можно дальше лишь для того, чтобы уберечь её от опасности. Ментор внезапно вспомнил, что ей пришлось пережить во время революции. Стараясь сдержать накатившую вдруг злость, он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он пытался её от всего оградить и не смог. А сейчас… сейчас в его власти было изменить и её и свою жизнь. Нужно было только набраться смелости и поговорить. Вот только как начать? Ментор решил действовать по обстоятельствам. Вот только теперь думал, что напрасно надеялся на свое благоразумие. Вид Эффи, такой милой и родной, легкий аромат её неизменного цветочного парфюма, её мягкая кожа, шелком ласкающая грубоватую ладонь мужчины не позволяли сосредоточиться на разговоре. В памяти Хеймитча то и дело проносились отрывки той безумной ночи. Он внезапно ощутил, что безумно хочет повторения того сумасшествия. - Не думала, что это может тебя остановить, - с легкой усмешкой в голосе проговорила женщина. Она с сожалением ощутила, как руки Хеймитча соскользнули с её плеч до запястий, а затем и вовсе исчезли, оставив за собой лишь дорожку мурашек. - Меня не это останавливает, - пробормотал мужчина. Он подошел слишком близко, оказываясь прямо позади куратора. Сдерживать свои чувства оказалось не так просто, как можно было подумать. Вагон со стеклянными стенами, ночь, мерное постукивание колес по шпалам, Эффи, такая красивая и настоящая, вся эта ситуация… Хеймитч словно вернулся на несколько лет назад, в точно такую же последнюю ночь в поезде. - А что? – спросила женщина. Она чувствовала его тепло, а её собственное тело отзывалось на его близость приятной дрожью. Вместо ответа, Эбернети обнял женщину за талию и притянул к себе. Ментор довольно улыбнулся, услышав тихий вздох, сорвавшийся с губ капитолийки в тот момент, когда её спина уперлась в его грудь, а его руки скользнули с талии чуть выше, под самую её грудь. - Не надо, Хеймитч, - прошептала куратор. Она была напряжена, но пыталась скрыть трепет своего тела. Эффи все еще пребывала в том романтичном настроении, которое ей навеяли воспоминания о прошлом, но все же нашла в себе силы выразить протест. - Почему? – невинно поинтересовался ментор. Зарывшись носом в светлые волосы женщины, он вдохнул их свежий аромат. - Пожалуйста… - пробормотала сопровождающая. Она чувствовала, что теряет контроль над собой. Как и много лет назад, её тело хотело подчиняться ему. - Тебя это заводит? – спросил Хеймитч немного хриплым голосом. Задавая вопрос, он как-бы ненароком коснулся губами чувствительной кожи у самого края уха. Ответом на его вопрос стал короткий приглушенный стон капитолийки. Мужчина, удерживая Эффи за талию одной рукой, пальцами второй откинул мягкие светлые пряди её волос на один бок, открывая для себя шею женщины. Он почувствовал, как она вздрогнула в тот момент, когда его губы коснулись нежной кожи на её шее. - Хеймитч, перестань, – с придыханием пробормотала капитолийка. - Ты этого хочешь? – спросил ментор. Его теплое дыхание щекотало нежную кожу сопровождающей, вызывая волну мурашек. Эбернети резко развернул охнувшую от неожиданности Эффи к себе лицом и заглянул в небесно-голубые глаза. Во взгляде женщины читалось смятение, нерешительность и… желание? Хеймитч подался вперед и недолго думая, поцеловал столичную красавицу. Безумный, страстный, жаркий, этот поцелуй не остался без ответа. Мисс Тринкет уже давно не была той испуганной наивной девчонкой, которая боялась сделать что-то не так. Едва губы мужчины завладели её устами, как она сама подалась вперед и, обхватив ментора за шею, ответила на его призыв. - Хеймитч, мы это уже проходили, - прошептала куратор, как только ментор разорвал поцелуй. Дыхание её было прерывистым, а сердце колотилось так, что казалось, стук его разносится по всему поезду. Эффи по-прежнему обнимала мужчину за шею. Кажется, она и вовсе забыла о необходимости отстраниться от него. - Я не прочь повторить урок, - ответил Хеймитч. Он все еще не выпускал женщину из своих объятий, радуясь тому, что и она не спешит уходить. Несколько секунд, взгляд глаза в глаза. Этого хватило, чтобы понять, что и она не против повторения того давнего урока. Как и много лет назад, купе сопровождающей стало временным прибежищем необычной парочки. Если тогда Хеймитч был с Эффи почти нежен, то сейчас ни о какой осторожности не было и речи. Тем не менее, его отрывистые, чуть грубоватые ласки, доставляли женщине неземное наслаждение. Она запоздало поняла, что и сама далеко не отошла от партнера. Капитолийка покрывала плечи мужчины отрывистыми, короткими поцелуями, с силой вцеплялась в его светлые волосы, натягивая пряди тонкими пальчиками, прижималась к нему все сильнее, будто стремясь раствориться в дорогом ей человеке. Она словно хотела за эти несколько часов выплеснуть все чувства, что копила в себе долгие годы. Она хотела любить и быть любимой, пусть всего одну ночь. Она знала, что на все последующие годы ей останутся лишь воспоминания об этой ночи, и хотела взять от этих нескольких, оставшихся до рассвета часов столько счастья, сколько возможно. *** Хеймитч проснулся от того, что тихо посапывавшая в его объятиях женщина резко вскочила, сбросив его руки с себя. В купе было темно. До рассвета время еще было, поэтому мужчина возмутился, недовольный ранним и вдобавок внезапным пробуждением. Эффи сидела лицом к ментору и прикрывалась простыней. - Да ладно, детка, брось! После того, что ты вытворяла ночью, прикрываться как-то глупо. Тебе не кажется? – хриплым ото сна голосом пробормотал Эбернети. При воспоминании о прошедшей ночи он не смог сдержать довольной улыбки, чем еще больше разозлил капитолийку. Мисс Тринкет сверкнула злобным взглядом и тут же залилась краской, еще больше развеселив Хеймитча. - Зачем ты разбудила меня в такую рань? – поинтересовался ментор. Он приподнялся и устроился в кровати полусидя, опираясь спиной о мягкое изголовье. - Иди к себе, - проговорила сопровождающая. Проснувшись в объятиях Эбернети, капитолийка вспомнила, что на этот раз они в поезде не одни и испугалась, что Китнисс или Пит могут увидеть их. Нет, она не стыдилась связи с их ментором, напротив, была бы рада, если бы смогла поведать всему миру о своих чувствах. Только о каких чувствах можно говорить, когда на самом деле, все, что было у Эффи – это пара ночей, проведенных с наставником Двенадцатого Дистрикта. И пусть это были самые лучшие ночи в её жизни, но так нельзя. Она не хотела, чтобы дорогие ей люди думали плохо о ней и о своем наставнике. Наверное, это глупо, беспокоиться о такой мелочи, после всего, что они пережили, но по-другому куратор не могла. Китнисс и Пит ведь для нее не просто подопечные, они её семья. Да и сам Хеймитч вряд ли пожелал бы, чтобы их отношения стали достоянием общественности. - Зачем? – невинно поинтересовался Эбернети. Не смотря на ранее пробуждение, мужчина пребывал в прекрасном расположении духа, что было на него совсем не похоже. - Уходи. Китнисс или Пит могут что-нибудь заметить, - пояснила сопровождающая. Она все еще прикрывалась простыней, стыдливо отводя взгляд. - Ты стыдишься? – вдруг вмиг посерьезнев спросил ментор. Он никак не ожидал, что после всего, что между ними было, Эффи стыдиться его. Однако ничего другого предположить не мог. - Нет, - поспешно ответила капитолийка. Она подняла голову и посмотрела на мужчину голубыми глазами, в которых не было ни намека на сожаление. - Тогда в чем дело? – не унимался ментор. Он пытался понять, что твориться в голове капитолийки. Это был не первый раз, когда Хеймитч не мог понять, что в очередной раз нашло на куратора, но именно сейчас ему как никогда хотелось знать, о чем она думает. - Так ведь уже было. Тогда ты тоже ушел. Я тогда смирилась, а сейчас… Хеймитч, капитолийцы не настолько бесчувственны, как тебе кажется. Мне тяжело, пойми ты это! – воскликнула мисс Тринкет. Женщина не смогла сдержать порыва чувств под пытливым взглядом Эбернети, обращенным к ней. - Это было тогда, - проговорил мужчина. Он подался немного вперед, приближаясь к Эффи. Хеймитч понимал, что дальше тянуть нельзя. Нужно поговорить обо всем сейчас. Сейчас или никогда. - Уходи, Хеймитч, пожалуйста, - тихо пробормотала женщина, отводя взгляд. – Для тебя это всегда было лишь игрой, а я… - проговорила она. Куратор прикусила губу, словно пытаясь физически создать преграду признанию, рвущемуся наружу. - Эффи, если ты хочешь, я уйду, - спокойно и совершенно серьезно проговорил ментор. – Но для начала, ты меня выслушаешь. Это не игра… и тогда это не была игра. Вначале да, но потом… той ночью, это не было частью пари. Мы оба действительно хотели быть вместе и были. И сегодня тоже. Никто и ничто не обязывало тебя, да и меня тоже проводить эту ночь вместе, - выговорил Хеймитч, не дожидаясь ответа капитолийки. - Я прошу тебя. Не мучай меня. Если бы это было чем-то большим, чем… Ты бы не ушел, - дрогнувшим голосом прошептала женщина. В словах Хеймитча, Эффи в кой то веки слышалось то, что она втайне мечтала услышать многие годы. Однако она боялась поверить в то, что этот разговор не очередная её фантазия. Она боялась, что ей все это только кажется, что на самом деле все, что говорит Эбернети, имеет иное, более привычное для него и простое значение. Женщина боялась, что сама все надумала. - Да, тогда я ушел. Так было нужно. Прости, - ответил мужчина. Он видел, что Эффи расстроена и взволнована и тщательно подбирал слова, чтобы сказать все, что хотел. - Если для тебя это действительно было важно, почему нельзя было хоть слово сказать? Хоть одно слово? – сорвалась капитолийка. Не желая показывать свою слабость, она смахнула со щеки непрошеную слезинку, сделав вид, что просто убирает упавший на лицо локон. - Так было нужно, поверь, - повторил Хеймитч. Он чуть придвинулся к сопровождающей, но она тут же подалась немного назад. Ментор чуть отодвинулся, давая женщине возможность успокоиться. – Тогда ты бы не поняла. Это было слишком сложно. Вся эта ситуация с Играми, Сноу, Капитолием. Сейчас ты понимаешь, просто не хочешь верить. Ты ведь понимаешь, я не мог позволить себе какие-бы то ни было серьезные отношения. Эффи, да пойми ты, моя семья не своей смертью умерла! Они погибли из-за меня! - закипал Эбернети. Он впервые за последние несколько лет так открыто говорил о своих чувствах и не с кем-нибудь, а с ней. Это было странно, непривычно, ново и ужасно трудно. - Меня предупреждали, что так будет с любым, кто будет мне дорог. Такова цена победы в Голодных Играх. Победитель становится собственностью Капитолия и президент вправе контролировать его жизнь и жизни его любимых людей, - проговорил мужчина и посмотрел на сопровождающую. - Но как же другие победители? Они ведь не ставят крест на своей жизни? – пробормотала Эффи уже спокойнее. Она никак не могла понять, почему Хеймитч говорит о дорогих и любимых людях и при чем тут их отношения. Точнее, она понимала, но боялась поверить и снова ошибиться. - Видимо я не настолько сильный. Я не мог позволить, чтобы из-за меня страдала ты. А может, я настолько эгоистичен, что просто не хотел, чтобы у Сноу были хоть какие-то рычаги давления на меня? В любом случае, я не хотел даже представлять, что может с тобой случиться, если президент поймет, что ты для мня не просто очередное увлечение, - выпалил Эбернети. Он отвел взгляд. Мужчина одинаково боялся увидеть в глазах капитолийки и понимание с сожалением и прощением, и неприятие с осуждением. - Не каждый может поступиться своими потребностями и… чувствами в угоду благополучию другого человека, - тихо проговорила куратор. Отвечая, Эффи и сама заметила, с каким особым придыханием и трепетом проговорила слово «чувства». Она ощутила, как в тот же миг к щекам прилила краска, словно она сказала что-то неприличное. На деле же, капитолийка просто боялась… снова боялась, что ошибается, что ни о каких чувствах не может быть и речи, что все это очередная игра, в которой как обычно, нет победителей. - Не знаю, - отозвался ментор. Он пытался разобрать, что было в этой фразе женщины: то ли восхищение и одобрение, то ли констатация его слабости. Хотя, второе вряд ли. В её голосе слышались нежность и какой-то странный трепет, от которого в заледеневшем сердце наставника Дистрикта Двенадцать пробуждалось приятное тепло. - А что изменилось сейчас? – спросила мисс Тринкет. Она отчаянно желала услышать ответ ментора, но и в то же время, боялась, что узнает что-то такое, что её разочарует. - Все. Теперь я могу сказать открыто, что хочу, - проговорил мужчина. Ему тяжело давалось откровение, но он уже все для себя решил, и пути назад не было. - И что же? – тихо, почти шепотом пробормотала куратор. Голос её предательски дрогнул. Она совсем забыла о том, что еще пару минут назад стыдилась даже взглянуть на ментора, и сейчас неотрывно наблюдала за каждым его движением. - Ты нужна мне. Поверь, - проговорил Хеймитч. Ему нелегко далось это признание, но еще труднее было представить реакцию Эффи. - Не надо, Хеймитч, - пробормотала капитолийка. Она быстро отвела взгляд и опустила голову, чувствуя, как сердце в груди вмиг забилось так сильно, что отдавалось пульсом в висках, а по телу пробежала волна дрожи. Ей мучали сомнения и страх. Женщину тревожила неизвестность. Она робела перед возможными переменами в жизни. - Я не скажу, что я люблю тебя, потому что я не знаю, так ли это. Я забыл, что это такое, не помню, какое чувство называют любовью, но я точно знаю, что ты нужна мне. Я хочу каждый день видеть тебя рядом, любоваться твоими небесно-голубыми глазами, слышать голос со столичным акцентом, видеть улыбку на твоем лице. Порой мне кажется, что я зависим от тебя. Я не могу представить, что тебя нет рядом. Теперь, когда опасения за твою жизнь больше не терзают меня, я не могу заставить себя отказаться от тебя. Я не знаю, как и когда это случилось, но ты нужна мне. Я не лгу, - проговорил Хеймитч. Закончив свой монолог, он облегченно вздохнул. Ментор и сам не ожидал от себя такой многословности. Еще начиная этот трудный разговор, он не знал, что и как говорить, но все оказалось намного проще. Все, что было нужно сказать, он выпалил на одном дыхании. Он просто говорил то, что чувствовал, и это оказалось так легко и просто. Эффи вглядывалась в серые глаза напротив и не находила в них ни намека на ложь. А может она просто видела то, что хотела? Кто знает? Но все это стало неважно, когда Хеймитч приблизился и поцеловал женщину. - Мы подъезжаем к Дистрикту. Скоро проснутся ребята. Тебе пора, - прошептала женщина, как только Хеймитч прервал поцелуй. Капитолийка тяжело дышала и чуть не плакала. Она не знала, правильно ли поступает и боялась ошибиться. - Значит это твое решение? – тихо спросил мужчина. Он почувствовал, как сердце в груди сдавила подкатившая тоска. - Я же должна одеться? Иначе наши «голубки» нас не поймут, - проговорила куратор. Она хитро улыбнулась, взглянув на ментора. - То есть? – воодушевился Хеймитч. Игривая улыбка на лице Эффи никак не вязалась в его воображении с отказом. - Мне надо подумать, - пробормотала капитолийка. Она вдруг в один миг стала сосредоточенной и серьезной. Ментор поднялся с кровати и принялся одеваться, подбирая с пола разбросанную одежду. Эффи продолжала сидеть на прежнем месте, наблюдая за тем, как мужчина одевается. Хеймитч в глубине души надеялся на другой ответ, но здравый смысл твердил, что иначе и быть не могло. Она напугана. Слишком неожиданно было его признание после стольких лет напускной холодности. Видимо, слишком сильно в её сердце засела обида на его постоянные насмешки и попытки вызвать её неприятие. Он лишь старался оградить её от опасности, а в итоге и защитить не смог и уничтожил то немногое, что еще могло вернуть и его самого и её к относительно нормальной и в какой-то мере, даже счастливой жизни. Радовало только то, что она обещала подумать. Быть может, еще не все было потеряно. - Я пойду, но ты помни, мне как воздух нужна одна взбалмошная капитолийка, - проговорил мужчина. Он улыбнулся, взглянув на взъерошенную светлую макушку Эффи и вышел, оставив женщину наедине со своими мыслями. Как только дверь купе за ментором закрылась, капитолийка выпустила из рук простыню, которой прикрывалась все это время. Она закрыла лицо ладонями и тяжело вздохнула. Сколько ночей она мечтала о том, что он позовет её с собой. Вот так вот неловко и неясно, как он один умеет. Она и в своих снах и в глупых девичьих мечтах никогда не представляла, что он признается в любви. Нет, тогда это был бы не Хеймитч. Он не сказал такое привычное и банальное «Я тебя люблю», но чувства, которые калейдоскопом промелькнули в его серых глазах, были намного ценнее, чем простые слова. В его глазах Эффи могла увидеть гораздо больше. В своих мечтах она всегда уходила за ним. Просто не могла по-другому. А сейчас она испугалась. Во снах все просто… можно прожить целую жизнь за одну ночь, а наутро окажется, что и дня не прошло. Это просто. Это удобно. Это не страшно. А реальность… реальности женщина боялась. В реальности все гораздо сложнее. В жизни все оказалось страшнее, чем в мечтах. Страшно было принимать решение, тяжело бросать все, одним махом перечеркивая полжизни. Капитолийка боялась того, что последует за её возможным согласием. Революция не прошла даром. Это ведь тоже были перемены. Но они мало хорошего принесли в жизнь мисс Тринкет. Перемены… это всегда опасность. Но это шанс начать все с чистого листа. Сколько раз она мечтала об этой возможности, сидя в одиночестве в своей столичной квартирке долгими холодными вечерами? Сколько раз она просыпалась со счастливой улыбкой на лице, надеясь, что очередной сон был реальностью и она теперь не одна? И сколько раз разочаровывалась, понимая, что счастливая жизнь рядом с любимыми людьми – всего лишь плод её фантазии? Как бы там ни было, и что бы Эффи не решила, выйти из вагона все равно придется, поэтому она поднялась с кровати и направилась в душ. Теплые струи воды расслабляли тело и отвлекали от тяжелых мыслей. Капитолийка полностью погрузилась в себя, отрешившись от всего мира. Она позволила себе на время забыть о трудном решении, которое ей предстоит принять. Женщина часто так делала, просто давала мыслям течь своим чередом, не останавливаясь на чем-то конкретном. Проверенный прием сработал и на этот раз. Выйдя из душа, сопровождающая точно знала, что приняла верное решение. По крайней мере, она хотела в это верить. Эффи надела одно из своих привычных ярких платьев и причесала растрепавшиеся после сушки феном волосы. Она взглянула на часы и поняла, что времени на сборы у нее осталось совсем немного. Однако она не волновалась, для того чтобы собраться сегодня ей не нужно было нескольких часов. Она была уже почти готова, осталось только захватить кое-какие важные вещи. Куратор вышла из купе и, перед тем, как идти к команде Двенадцатого Дистрикта, зашла в вагон с прозрачными стенами. Мисс Тринкет подошла к стеклу, к тому месту, где ночью так аккуратно и старательно выводила слово «семья». Окно сейчас не было запотевшим, но оставалось достаточно холодным, ведь поезд остановился только несколько минут назад. Капитолийка приблизила лицо к прозрачной стене и несколько раз выдохнула через рот. От теплого воздуха стекло вновь запотело, и на нем едва заметно проступили очертания чуть кривоватых, расплывшихся букв, складывающихся в знакомое «семья».