За синими реками, за дальними горами

*** За стеной шумели лиственницы, источая волны сладковато-пьянящего запаха. Где-то в глубинах леса, что обступал город, надрывалась кукушка, обещая мне долгую жизнь. Долгую жизнь... Я вздохнула и носком туфельки столкнула с мраморной ступени камушек. Позвякивая, он проскакал вниз и зарылся в песок. Долгая жизнь, сотканная из серых, похожих друг на друга дней - нужна ли она мне? "Царские дети, Забава, - прозвучал у меня в голове скрипучий голос папеньки, а перед глазами отчетливо нарисовался его сухощавый согнутый палец, - царские дети испокон веков женились и выходили замуж за тех, на кого укажут их родители. Так было, так есть и так будет всегда. Негоже противиться обычаям предков. Вот увидишь - когда-нибудь ещё скажешь мне спасибо!" От этих речей меня всегда пробирал озноб. В детстве подобные разговоры не воспринимались всерьез, но теперь, когда на месте моего жениха замаячил приглянувшийся папеньке претендент, эта тема стала угрожающе реальной. Будущее, встающее передо мной, не сулило ничего хорошего. Я вздохнула и столкнула ещё один камушек. Сзади натужно вздохнула тяжёлая дверь, ведущая в царский дворец, и на меня пахнуло въедливым запахом чеснока и лошадиного пота. А вот и претендент собственной персоной. Лёгок на помине! - Чего это ты, Забавушка, на крыльце сидишь, как простая сенная девка? - прогудело колоколом за спиной. Меня передёрнуло от этих льстивых речей: знаю я его - ласковые слова говорит, а у самого глаза злющие и холодные, как у змеи, которая за корягой притаилась. - Тебя только не спросила, Полкан, - сухо сказала я, поднимаясь и одёргивая сарафан. Полкан был похож на кряжистый пень, обряженный в богатый соболиный кафтан и увенчанный толстыми красными губами. Когда он говорил, они шлёпались друг о друга, как жирные рыбы, выброшенные на берег, и разбрызгивали вокруг слюну. При мысли о том, что такими губами он ко мне может потянуться, я всегда вздрагивала от отвращения. - Полно тебе сердиться, Забавушка, - прогудел "жених", протягивая ко мне руки. - Не к лицу тебе это. Полюби меня, Забавушка, я тебя золотом осыплю, будешь ходить в мехах да шелках, с серебряных тарелок есть... - Зачем пришел? - перебила я его: не в силах я была долго слушать все эти велеречия. Полкан нахмурился, и, как мне показалось, со злостью взглянул на меня. - Папенька твой изволил звать тебя, - сбавив тон, прошлёпал губами он. - Только поторопись, к нему заморские гости пожаловали. Нехорошо будет на глаза им показываться. Заморские гости? Я насторожилась, но виду не подала. Нечасто к нам наведывались посланцы иных земель. Раз в полгода, а то и реже приезжали купцы из соседней страны, привозили шелка и пряности, разворачивали разноцветные шатры прямо под окнами царских палат. В такие дни папенька особенно усиливал охрану, и меня не выпускали дальше терема, и всё, что мне оставалось делать - сидеть, пригорюнившись у окна, и вздыхать, глядючи на пёстрые, как невиданные бабочки, палатки, вокруг которых шумел народ. Бывало, ветер доносил до моего терема диковинные ароматы, которые источали груды привозных пряностей с названиями, певучими, как музыка: кардамон, корица, ваниль... Неужели опять купцы пожаловали? Но они никогда не искали встреч с папенькой. Полкан смотрел на меня, не мигая, беззвучно пожёвывая губы. От омерзения я передёрнула плечами и, не глядя в его сторону, поднялась и вошла в палаты, горделиво вскинув подбородок. *** Папенька сидел, сгорбившись, на деревянном троне, некогда присланном моему деду от поверженного на Ледяном озере противника. В знак уважения, так сказать. По бокам его застыли, вытянувшись, рослые стрельцы, на фоне которых папенька, не потрудившийся облачиться в свою громоздкую мантию, смотрелся особенно щупло. В такие моменты сердце начинало щемить от жалости к родителю. Он недурной человек, я знаю, неплохой царь, и желает мне только добра. Только отчего же он так слеп, когда речь заходит о его собственной дочери? Как бы осторожно я ни прикрывала дверь, она всё равно скрипнула. Царь вздрогнул, поднял голову, и его лицо просветлело. - А, Забавушка, доченька... Проходи. Он сделал знак стрельцам, и те покинули зал, чеканя шаг. Далеко они не ушли, в этом я была уверена; скорее всего, встали за дверью - а то вдруг напасть какая с надежей-царем приключится? - Вы звали меня? - напуская на себя смиренный вид, спросила я. Царь шумно, по-стариковски, вздохнул, встал и вытащил из кармана полотняной рубахи золотую подвеску с изумрудами, выполненную в виде березовой веточки с листочками и подвешенную на кружевно-тонкую цепочку. - Нравится, Забавушка? Я замерла от восхищения и смогла только кивнуть. - Это матери твоей, царствие ей небесное, - с толикой грусти сказал папенька., - Завещала она отдать это тебе, когда кровиночке исполнится шестнадцать и будет она выходить замуж. Обмирая от невиданной красоты подвески и с грустной нежностью вспоминая маму, я не сразу уловила в его словах плохо скрытый намёк. Уловив же, нахмурилась и уставилась на папеньку, чувствуя, как внутри опять всё закипает. Ответом мне был взгляд невинный, как у дитя малого, преисполненный искренней любви. Однако провести меня было уже сложно. - Я сказала вам, папенька, что за Полкана замуж не пойду! А вы купить меня побрякушкой вздумали? - сердце облилось кровью, когда я обозвала так мамину драгоценность, но вместо меня кричал гнев. В этом я вся - сначала скажу, потом начинаю раскаиваться в своих словах. Не во всех, правда. - Доченька, - вкрадчиво заговорил царь-батюшка, протягивая ко мне руки. Я бойко отпрянула в сторону, - ну чего ты как дитя неразумное. Где ты ещё такого завидного жениха встретишь? - Очень завидного, - тоскливо сказала я. - Пень корявый, только и умеющий, что губами шлепать да деньги считать! Тьфу, аж смотреть на него противно! - Полкан, может, на лицо и не красавец, да с лица воду не пить! - ишь ты, папенька злиться начинает, раз голос повысил. - За ним как за каменной стеной будешь! - Я его не люблю! - Любовь! - взвился царь, тыча в меня длинным пальцем. - Какая ещё любовь, когда нужно о благополучии страны думать? Из Полкана замечательный царь выйдет, а ты со своей любовью засидишься в перестарках, вон, уже восемнадцатый годок катит! Пойдешь за Полкана? - Не пойду! - упрямо топнула я ногой. - Ни за какие коврижки! Ни за какие побрякушки! - А я говорю, пойдешь! - А я... Тут дверь приоткрылась, и один из стрельцов с ужасно виноватым видом заглянул внутрь. - Не вели казнить, великий государь, - испуганно сказал он, - только гости заморские уже прибыли и ждут. - Вот принесла же нелегкая! - в сердцах выругался батюшка и сердито сказал мне. - Ступай в свой терем, потом поговорим. Мне очень хотелось посмотреть на заморских гостей, да показываться царевне на глаза иноземцам - дело неслыханное. Но желание было сильнее, и я, направившись к дверям, улучила момент, когда батюшка отвернулся, напяливая свою несуразную сине-красную мантию и пряча мамину подвеску, и скоренько спряталась за огромным тканым узорчатым ковром, что висел на правой стене. Папенька как-то купил его у заезжих купцов. Моей хитрости папенька не заметил. Поправив на голове корону, он приосанился, стукнул посохом об пол и зычно крикнул: - Зови! *** Двери распахнулись. Первым в царские покои зашёл, конечно же, Полкан, выпятив громадный живот и задрав голову. "Как только шапка от эдакой спеси не свалится", - подумала я с сильной неприязнью. Полкан степенно пересёк зал и занял место по правую руку от папеньки. Следом зашли семеро царских бояр, усевшихся на лавки по стенам; стрельцы, вставшие по обе стороны от трона, и, наконец, заморские гости. Их было трое, и, стремясь разглядеть каждого в деталях, я едва не выдала своё укрытие. А смотреть было на что! Никогда прежде я не видела таких диковинных господ. Слыхала я, конечно, от гусляров, что за морем водятся и люди с песьими головами, и гигантские коты, и летающие ящеры, но про то, что бывают такие люди, никто не рассказывал. Один из них, тот, что посередине стоял, был натуральной лягушкой. Самой настоящей - зелёной, с выпученными глазищами, и скользкой. Только лягушка эта была в человеческий рост, стояла на задних лапах и зачем-то носила богатый кафтан заморского покроя - длинный, тёмно-синий, подвязанный тонким пояском. Шлёпающие лягушиные лапы выглядывали из того, что я сначала приняла за широкую белую юбку до пола, но потом поняла, что это штаны. Зрелище было столь диковинное, сколь и смешное, и, стараясь не выдать себя неосторожным смехом, я принялась зажимать рот ладонью, и отвлеклась от разглядывания. Тем временем гости дошли до середины зала, остановились и поклонились батюшке, упёршись ладонями и лапами в колени. Папенька и все остальные были столь изумлены появлением огромной ряженой лягушки, что даже не ответили сначала на поклон, и лишь потом кое-как покивали. Лягушка повернулась к своим спутникам и что-то быстро заговорила. Голос у неё был скрипучим и квакающим, а язык - престранным, никогда не слышала такого языка. Хорошо, что её спутники оказались людьми. Пусть и тоже диковинного вида, но людьми. Правда, с узкими, как щели, глазами, и чёрными, как вороньи перья, волосами, подстриженными не по-нашему. Оба и напоминали воронов - в чёрной же одежде: узком кафтане и штанах. На ногах у них были не то короткие сапоги, не то какая-то иная странная обувь, невиданная в нашем царстве раньше, а на поясах висели длинные узкие сабли. Вернее, наверное, это были сабли. Тот, что стоял слева от лягушки, был более коренастым, чем второй, с широким лицом и несколькими волосинками на подбородке. "Неужто бороду отпустить не мог?" - подивилась я. Сей иноземец напомнил мне некоего диковинного зверя, уж сама не знаю, почему. Второй же был повыше лягушки, да и фигуру имел более складную, а лицо более приятное, только сердитое какое-то, словно не по своей воле он прибыл к нам. Смотрела я на него, смотрела, как вдруг почувствовала, будто сердце кольнула крохотная иголка. Что за чудеса? Тем временем лягушка умолкла, и коренастый обратился к папеньке. По-нашему он говорил не очень разборчиво, но понять его можно было. - Государь-сан, мы прибыли к вам с поклоном от великого сегуна, Токугавы Шикешиге. - От кого? - слабым голосом поинтересовался батюшка. Остальные закивали, по всей видимости, тоже не поняв ни единого из последних слов. Коренастый заметно смутился. - Великий сегун, правитель земель Эдо... - Царь ихний, - услышала я громкий шепот Полкана, склонившегося над папенькой. Тот облегчённо вздохнул, а я заметила, как по лицу того иноземца, что стоял ближе ко мне, скользнуло отвращение. Неужто ему тоже Полкан не понравился? - Передавайте вашему...как там бишь его...сегуну наш поклон, - важно заговорил папенька. - Так что же, вы только с поклоном и прибыли? Коренастый повернулся к лягушке, молча пучившей глаза на папеньку, и быстро сказал что-то на своём языке. Да он же толмач! Лягушка забавно наморщилась, и они с коренастым заспорили, размахивая руками и притопывая ногами друг на друга. Это было ужасно смешно, и я очень боялась, что могу не выдержать и выдать себя громким смехом. Тем временем в разговор вступил второй спутник лягушки. - Государь-сан, - заговорил он низким хриплым голосом, от которого меня пробрала дрожь. Да что же это такое?! - Великий сегун желает торговать с вашей страной. В Эдо есть много хороших товаров, а взамен нам нужны пушные шкуры. Он не так коверкал слова, как коренастый, да и держался более внушительно. От меня не укрылось, какая алчность загорелась в глазах Полкана при последних словах иноземца, и он торопливо заговорил, не дав папеньке вымолвить и слова: - Торговля - это замечательно! Видишь ли...э-э...как там тебя? - Что? - в голосе заморского гостя даже послышалась растерянность. - Звать тебя как? - подал голос папенька, и мне вдруг стало стыдно за такую непочтительность перед иноземцами. - Хиджиката Тоширо, - ответил заметно сбитый с толку гость, и я сочувственно вздохнула. Ну и затейливые же у них у всех имена! Папеньку это тоже смутило, и Полкан, которому, похоже, всё было нипочем, вновь подал голос: - Видишь ли, о таких вещах сходу не договариваются. Не по-людски это. Обождите денёк, отдохните у нас, а завтра мы с вами и цены обсудим, и всё-всё-всё! Он вновь принялся пожевывать губы, потирая мясистые руки. Царь согласно кивнул. Иноземец, чьё имя я так и не смогла запомнить, нахмурился ещё пуще, повернулся к лягушке и коренастому, которые уже прекратили спорить, и передал им слова Полкана на своем языке. Лягушка что-то возмущённо заквакала, но коренастый быстро шагнул вперёд, заслонив её, и быстро отвесил поклон. - Мы согласны, государь-сан. - Вот и славненько! - обрадовался папенька и повелительно подозвал к себе стрельцов. - Проводите наших гостей заморских в красные палаты да проследите, чтобы они устроились с комфортом. Перешёптываясь между собой, иноземцы удалились в сопровождении стрельцов. Вслед за ними потянулись и бояре, а я продолжала зачарованно смотреть вслед одному из заморских гостей... - Что думаешь, Полкаша? - вдруг услышала я голос папеньки и, вздрогнув, замерла. - Обмозговать это надо, государь-батюшка, - колоколом прогудел голос Полкана. - Разреши попозже к тебе зайти? - Ступай, - устало сказал царь, и, судя по тяжёлому топоту, Полкан удалился. Гулко хлопнула дверь. Беспрестанно вздыхая, папенька принялся стаскивать с себя мантию. И надо же было так случиться, что именно в этот момент мне в нос залетела пылинка! Не успев остановиться, я громко чихнула и обмерла от ужаса; царь подскочил на месте и испуганно выкрикнул: - Кто здесь?! Стража! - Не надо стражи, папенька! - вскричала я, выбираясь из-под ковра. - Это я, Забава. Уж простите меня, не утерпела, так любопытно было хоть одним глазком на гостей иноземных взглянуть! Батюшка уставился на меня, словно лешего увидел, а затем не то сел, не то упал на трон.