Он не хотел

Он не хотел её зачасовывать. Он не хотел зачасовывать Диану Фрезер, железную ключницу и… фею. Ярис плохо был знаком с Остальскими легендами и мифами, да и странным ему казалось узнавать о волшебных историях другой планеты, в то время когда настоящее волшебство создаётся самим часовщиком. Но даже для него она была кем-то… волшебным. Он не хотел её зачасовывать. Её, Диану, с такой переменчивой улыбкой. Иногда её улыбка была робкой, тогда, кто её никогда не видел. Иногда улыбка была задорной, когда она была в кругу друзей, и фея всегда смеялась… громко, искренне, счастливо… Её улыбка никогда не была просто маской, как у Маришки Резниковой, Елены Мортиновой, как у Дейлы Огнёвой… Никогда её улыбка не была злой и торжествующей. У неё была такая улыбка, которую не забудешь даже перед смертью. Он не хотел зачасовывать её. Фею, которая грустит один день в году. Ярис хорошо запомнил этот день. Диана превращалась в русалку и скрывалась под толщей воды. Но не только вода скрывала её, её скрывал кокон собственных мыслей и переживаний. Ключнику хотелось бы узнать хотя бы часть этих мыслей, разделить эти переживания, подбодрить её. Но вместо этого он оставался незримым спутником Дианы Фрезер, молчаливым и угрюмым. Такого Яриса она никогда бы не заметила. Он не хотел зачасовывать её, удивительную фею с чарующим голосом. Диана пела так, что хотелось слушать вечно. Её голос – лучше любого зачасования. Этот голос, он завораживает, парализует и лучше бы над ним прочертили крест и он оказался зачасован навсегда, чем услышал её ещё один раз, потому что Ярису казалось, что он сходит с ума. Он не хотел её зачасовывать. Её, Диану, которая была так удивительна в образе русалки. И на миг, подумалась ключнику, что если бы он переплывал озеро, то пропал бы в объятиях этой русалки, сгинув на дне самого глубокого озера на Эфларе. И никогда бы не пожалел об этом. Ярис Чаклош не хотел зачасовывать Диану Фрезер. Ему пришлось. И не было ни одной ночи, когда угрюмого часовщика не мучили воспоминания о фее и о том, что он совершил. И как же до злости обидно было понимать, когда он погибал, что он никогда не сможет ей сказать этого злосчастного и простого слова «прости». Мёртвые не просят прощения. И мертвым уже не отпускают грехи.