О Долге и Терпении

Было жарко, душно, знойное, жесткое полуденное солнце било в глаза и оставляло везде глубокие тени. Румпельштильцхен и Белль молча шли по сухой, пыльной дороге. Его волосы клеились ко лбу от пота, раскаленная земля прожигала подошву башмаков, льняная рубашка липла к спине. Разбитую руку нещадно саднило, нога ныла и пульсировала тупой болью от непрерывной ходьбы без передышки. Мысли, одна другой отчаяннее, роились у него в голове, как мошки над сгнившим яблоком. На полпути к дому, не в силах, казалось, ступить и шагу, он свернул с дороги к лесной опушке, манившей долгожданной тенью и прохладой. Белль последовала за ним, влекомая его рукой, в которой он держал ее поясок, косичку из трех тонких пеньковых веревок. Выйдя из города, Румпельштильцхен хотел дать ей идти самой, но как только он отпустил ее предплечье, она остановилась, как вкопанная, отказываясь идти, если только он не тянул ее за собой сам. Румпельштильцхен зашел за ближайшее дерево и свалился на землю, неловко вытянув больную ногу. Он осмотрел кисть – струйки запекшейся крови пропадали в рукаве, при каждом неосторожном движении из рассеченной кожи выкатывались новые темные капли, держать посох было мучением. Рука распухла, и при попытке пошевелить пальцами его пронзила острая боль. Румпельштильцхен боялся представить, как он дойдет домой с болезненно реагирующей на любое движение ногой и, особенно, как ему придется сегодня прясть. Мысль о сегодняшнем вечере погрузила его в еще большую безнадежность, чем разбитая рука. Еще сегодня утром у него впереди была, можно сказать, счастливая жизнь, он размышлял о том, что скоро Бей будет жить в хорошем доме вместо их лачуги, будет каждый день есть мясо и, вместе с Дороти, они смогут поставить на ноги обоих мальчишек. В мгновение ока все его планы рухнули, оставив его ни с чем. Вместо того, чтобы шагнуть в новую, тихую и спокойную, безбедную жизнь, Румпельштильцхен покатился в бездну. Сегодня он приведет девчонку домой, и им придется разделить оставшуюся похлебку уже не на двоих, а на троих. Он с ужасом отгонял от себя мысль о том, что рука сломана, и прясть он не сможет – тогда они все умрут от голода, не дожидаясь дня солнцестояния. И ему придется идти к Дороти, в надежде на помощь, и рассказать обо всем, что случилось, не умерев от стыда. Он не думал, что ей придется по нраву его догадка о том, что это дело рук ее любимого зятя. Он понял, что Белль до сих пор стоит рядом с ним, там, где он отпустил ее поясок. - Сядь… Отдохни… - глухо побормотал Румпельштильцхен и потянул ее вниз за подол платья. Девушка без возражений села рядом. Едкое чувство стыда нахлынуло на него. - Прости, малышка, тебе ведь тоже нелегко пришлось. Губа как распухла, тебе, наверное, больно говорить? Белль молчала, только скосила взгляд на него. Румпельштильцхену стало стыдно за этот позорный прилив жалости к себе, ведь, по сравнению с этой несчастной, ему стоило улыбаться и радоваться теплому дню. Избитая до крови, босая, наверняка не видевшая ни крошки еды или воды уже не один день, одинокая, всеми презираемая, теперь еще и отданная в руки виденному один раз в жизни деревенскому посмешищу. Что его беды? Он достал из сумки фляжку с водой, откупорил пробку здоровой рукой, и, внезапно смутившись, протянул ей. Белль выхватила из его рук флягу и торопливо прижала ко рту. В ту же секунду крепко зажмурилась от боли, тихонько заскулив, и отстранила флягу. Переждав боль, она снова поднесла ее к губам, и аккуратно приноравливаясь пить так, чтоб не было больно, почти полностью опустошила бутыль и протянула обратно. Румпельштильцхен допил до дна, чувствуя металлический привкус крови. Он попытался снова встать на ноги, чтобы продолжить путь. Кисть и колено кричали от боли, отдохнувшие от нее за короткий отдых. Постояв с полминуты, собираясь с духом для оставшейся части пути, Румпельштильцхен оглянулся на Белль. В одну крохотную, ничтожно малую секунду его захватила мысль просто уйти, оставив ее здесь. Она бы нашла дорогу к своей лачуге, продолжила жить своей жалкой жизнью, а то и заблудилась бы где-то в лесу, сгинув навсегда. Румпельштильцхен, не медля, схватил ее поясок, побудив ее встать, и решительно повел ее дальше, к дому, немилостиво хромая. Что бы все они ни думали, он не обречет беззащитное существо на гибель ради того, чтобы облегчить себе жизнь. Он провел их по дальней дороге, несмотря на желание поскорее упасть, чтобы не привлекать к ним лишнего внимания селян. Белль все так же покорно плелась за ним, ведомая на пояске, будто ручной олененок королевы в пышном саду. Заведя ее в дом, Румпельштильцхен тяжело опустился на свое соломенное ложе, намереваясь отдохнуть минутку перед тем, как решать, что делать дальше, и закрыл глаза рукой, глубоко вздыхая. Когда он снова открыл глаза, очертания квадратного покосившегося окна сияли оранжевым светом на противоположной стене, знаменуя закат. Румпельштильцхен резко поднялся из своей неудобной позы, в которой невольно заснул, и обыскал глазами комнату. Взгляд его наткнулся на Белль, сидящую на полу, обхватив колени руками и покачиваясь. Румпельштильцхен слышал, как блеют и топают овцы в загоне, это означало, что Бей уже пригнал овец и побежал на урок. Если бы он додумался заглянуть в дом, то застал бы мирно дремлющего Румпельштильцхена и, откуда ни возьмись, его леди. У него был еще по меньшей мере час, прежде чем Бей вернется с урока. Сейчас же ему нужно было позаботиться о них двоих. Он с осторожностью согнул и разогнул ногу, с облегчением ощущая, что боль утихла вдвое, успокоившись за пару часов глубоко сна. Но рука распухла еще больше, стала красной и дико болела. Румпельштильцхен оглянулся на Белль. Глядя на копну каштановых волос, он вспомнил про подарок Бея – золотую атласную ленту, и инстинктивно нащупал ее в кармане жилета – цела ли. Совсем недавно Дороти снабдила их несколькими средствами собственного приготовления: заживляющей мазью, смазывать вечные царапины и сбитые коленки Бея, несколькими пучками трав, для отваров, и хорошим мешком ромашки и мяты для чая. Румпельштильцхен достал мазь с полки, набрал миску воды из медного чайника, и вернулся к девушке. Медленно, чтобы снова не вызвать приступ боли в колене, он сел на пол перед Белль. Она смотрела, устало полуприкрыв глаза, на яркий квадрат уходящего солнечного света на стене. Он коснулся ее подбородка, принуждая повернуть лицо к нему поудобнее. - Ох Белль… Зачем же ты дралась со стражниками? – сочувственно спросил Румпельштильцхен. – Что ты, худенькая такая, могла им сделать? Он склонил голову набок, ожидая ответ, но вспомнив, с кем разговаривает, встряхнул головой. В прошлый раз, когда он увидел ее впервые, она хотя бы разговаривала, казалась милой чудачкой и вызывала улыбку. Сегодня же она в апатии молчала, шла, словно в тумане, и выглядела жалко и даже жутко. Намочив кусок чистой ткани в воде, он принялся стирать засохшую кровь с ее щеки и подбородка. Поняв, что теперь одна часть ее лица кажется в два раза светлее другой, чертыхнувшись, он смыл грязь и дорожную пыль со всего лица, ушей и шеи девушки. Взяв теперь кусочек необработанного хлопка, припасенного как раз для такой работы, он принялся за ее разбитые губы. Синие глаза так же неотрывно следили за его лицом, как недавно за стеной. Румпельштильцхен поежился от пристального взгляда. Тщательно обработав раны, он задумался над ее предплечьями, покрывшимися багровыми синяками, стоит ли их мазать тоже. Об остальных частях ее тела он предпочел не думать. Взглянув снова на лицо девушки, он увидел, как она облизывает губы, лакомясь мазью из сливочного масла, пчелиного воска, смолы и овечьего жира. Румпельштильцхен снова выругался, нанес новый слой и, дотянувшись, взял со стола деревянную ложку. - Кусай, – чувствуя себя невероятно глупо, сказал он. Девушка послушно открыла рот, хватаясь зубами поперек ложки. «Так-то лучше», думал он, «пусть так посидит, пока лекарство впитается. Хорошо что зубы целы». Румпельштильцхен встал и пошел разжигать очаг в темноте резко наступивших сумерек. Теперь надо было что-то делать с рукой. Дверь резко распахнулась. - Папа, я до… Бей так и замер с открытым ртом. Уж что бы он не ожидал увидеть в их маленьком домике, но не их леди Белль! Тем более, сидящую на полу с ложкой в зубах. - Бей?... – Румпельштильцхен замер в растерянности, стоя на колене над дровами с кресалом в руках. Появления сына застало его врасплох – он даже не подумал о том, как рассказать ему о случившемся, и о чувствах Бея насчет пополнения в семье. - Папа, что она здесь делает? – мальчик обрадовался гостю в доме, но удивление переполняло его во сто крат сильнее. - Бей… это… - Румпельштильцхен не знал, совершенно не имел понятия о том, как объяснить все Бею, да что там Бею – себе. - Папа? – мальчик встревоженно подошел к отцу. – Папа, что случилось? Ты можешь мне все рассказать! Конечно, думал он, конечно могу. Его Бейфаер был самым умным и добрым мальчиком, и с кем еще, как не с сыном он может поделиться. Румпельштильцхен пересел на лавку и похлопал по деревяхе рядом, призывая сесть. Он рассказал мальчику все, упуская, правда, неприятные подробности, не желая расстраивать мальчика еще больше, чем требуется. Бей задумчиво смотрел на Белль, так и не сдвинувшуюся со своего места рядом с матрасом Румпельштильцхена. Закончив свой рассказ, он с облегчением выдохнул, и тут же услышал громкий звук с треском захлопнутой двери. - Что это было, Бей? – всполошился он. - Меня Дороти домой отводила…Она, наверное, слышала все. Румпельштильцхен застонал от отчаяния и нахлынувшего озарения. Мало того, что он, видимо, навсегда лишился дружеского расположения единственного способного на это человека во всей деревне, его соседки, но и оставил ее в беде – он вспомнил, почему же именно она задумала все это. - Не переживай, Па, - утешал его Бей, - она тебя еще простит, она добрая и не держит зла. Ты только извинись как следует, хорошо? Румпельштильцхен молча кивнул. Бей помог ему обработать руку, чуть не плача, когда заматывал кисть чистой материей. «Хоть бы не перелом», - загадывал мужчина, понимая, что сегодня к прялке он не подойдет, и надеясь на улучшение к утру. Третью тарелку пришлось искать далеко в запорошенном толстенном слоем пыли сундуке Милы. Румпельштильцхен с удовлетворением отметил, что некоторые ее вещи еще вполне целы и моль до них не добралась, и можно будет переодеть Белль во что-то при надобности. Но тарелка с похлебкой остывала на столе, перед неподвижной Белль, которая послушно села за стол, к которому ее подвел Румпельштильцхен, но к еде не притронулась. Когда они уже опустошили свои тарелки, а ее все еще оставалась нетронутой, Бей с готовностью доел ужин. Хозяин дома же мрачно вспоминал оставшиеся запасы еды. Лишнего матраса у них не было, поэтому две их собственные были сдвинуты вместе, чтобы Белль тоже могла поместиться. Румпельштильцхен уложил девушку в середину, Бея к стене, и затушил очаг и свечу на столе. Сам он устроился с внешнего края импровизированного ложа, спиной к Белль, и старался отогнать от себя рой мыслей и страх от того, что сумасшедшая девушка сейчас лежит на его постели, совсем рядом с его сыном. Вскоре он уже слышал тихое сопение Бея, отправившегося в свою страну снов. Но он не мог заснуть, чувствуя затылком пристальный взгляд Белль. - Они сказали… - раздался хриплый, глухой голос сзади. Румпельштильцхен мгновенно развернулся. - Они сказали, что отдадут меня в жены мужчине, который будет владеть мной. Поэтому я дралась. Это был ответ на его вопрос, сообразил он. Долго же она решалась ответить, подумалось ему с грустью. - Почему же ты не дерешься со мной? – спросил он недоуменно, ведь он был тем самым мужчиной, которому отдали ее в жены и вечное владение. Ответом ему были закрытые глаза Белль и тишина.