***
Гейл слишком много времени проводит в этой больнице. Он приезжает сюда в середине дня, сопровождая Китнисс. Он терпеливо коротает бесконечные часы ожидания в одинаковых коридорах, полных белого слепящего света и постепенно начинает ненавидеть их. Иногда, но с каждой неделей все реже, он возвращается на первый этаж и стучится в одну из дверей без номера. Он ненавидит эти двери и тех, кто находится за этими дверями. Но продолжает приходить. Иногда даже в неположенное время, когда Китнисс еще находится в Тренировочном Центре. Сегодня он приносит с собой цветы – уродливый веник вялых растений с ярко-розовыми бутонами. Эффи рассеянно ставит цветы в воду. Она похожа на призрака в белой больничной одежде, на ее лице нет больше нарисованной маски и кажется, будто у нее нет лица. Гейл садится на единственный стул и молчит. Он часто приходит сюда помолчать. Его просто тянет сюда магнитом, хотя он не может понять причину желания помолчать в обществе женщины, которую он помнит сильной. - Я знаю, ты осуждаешь меня, - говорит Эффи, не глядя в его сторону. – Но я не виню тебя. Я даже рада, что ты не понимаешь, почему я хочу избавиться от этого. Я рада, что ты никогда не переживешь того, что пережила я. Что мы все пережили. Гейл молчит. Терпеливо выжидает десять минут – срок, который сделал обязательным для себя, будто в качестве какого-то изощренного наказания. Когда Эффи спрашивает о Джоанне, Гейл вздрагивает. Мутные глаза безликой женщины на миг оживают. - Девочке нужно попрощаться, - говорит Бряк шепотом, доверяя Гейлу важную тайну, - она никогда не признается, насколько сильно была привязана к нему. Эффи всех называет теперь «мальчиками» и «девочками», потому что начинает забывать их имена. То, что она говорит про могилу Аврелия, Гейл понимает не сразу. Но спорить с Эффи не начинает. Во-первых, потому что с ней бесполезно спорить. Во-вторых, потому что она уже погрузилась в ненормально крепкий сон, даже не успев лечь. Осторожно он укладывает ее на спину и накрывает одеялом. Он ведет непривычно молчаливую Джоанну на кладбище, борясь каждую минуту с желанием ударить и растормошить ее. Конечно, он не ударит ее сейчас. Ему не хочется вновь становиться врагом номер один, отхватывая столько ненависти от жителей Тренировочного Центра, сколько не отхватывал Пит, будучи неназванным приемником президента Сноу. Позже он возвращается к Эффи, чтобы рассказать о том, что выполнил ее просьбу. Эффи вежливо улыбается, но не понимает, что именно он сделал и для кого. Мутные глаза женщины выводят Гейла из себя, он рвется вырваться из ее палаты уже через две минуты, но его останавливает безумный шепот. - Там была девочка, - Эффи впивается в его руку своими едва успевшими отрасти ногтями, - маленькая девочка со светлыми волосами… - взгляд ее мечется по лицу Гейла. – Но она не девочка, она – монстр, они воскресили монстра! Гейл отцепляет ее пальцы. - Успокойся, - говорит он тихо, боясь испугать ее еще больше. – Пит убил ту девочку, - Эффи кривит губы, и Гейлу приходится исправиться, чтобы не вызвать очередной истерики, - он покончил с тем монстром, Эффи. - Бедный мальчик, - говорит Бряк, успокаиваясь. Она позволяет проводить себя до больничной койки и садится. – Как он себя чувствует? - Он жив, - Гейл не кривит душой. Эффи смотрит в окно, а затем поворачивается к Гейлу. - Кто жив? – спрашивает она с вежливой улыбкой. Гейл хочет хлопнуть дверью, но в этой больнице нет больше дверей, которыми можно хлопать. Идя по коридору он вспоминает, как много сделала Эффи для победы, но не может избавиться от ее отсутствующего лица. Она слабая, такая слабая! Разве могла она, оставаясь сильной, позволить так поступить со своей памятью? Через три дня Эффи перестает узнавать его. Когда это случается, Гейл, будто обезумев, заставляет себя переступить порог в смежную с палатой Мелларка комнату. В комнате нет никого, кроме наблюдателя, но того уже сложно удивить самыми эмоциональными визитами. Гейл подходит к стеклу, глядя на такого же безумного, как и он сам, Мелларка. - Борись, - выдыхает Хоторн и бьет в полную силу по стеклу. – Ты должен бороться, черт тебя дери! Ты должен бороться ради нее! У нее никого не осталось, кроме тебя! Борись! Появившимся в комнате санитарам с отвисшими челюстями Гейл говорит, что все в порядке. Разумеется, ему никто не верит. Он и сам себе, пожалуй, больше не верит. А вечером он окончательно перестает верить себе, доводя Джоанну до нервного срыва. - Очень по-мужски, - констатирует Энорабия. Гейлу хочется придушить ее, но он продолжает смотреть на тонкую белую руку Джоанны, лежащую поверх одеяла. Конечно, он не может увидеть следов от многочисленных уколов, но он представляет их во всех красках и чувство вины становится невыносимым. - Не думал, что ты будешь защищать ее, - парирует он. - Я тоже не думала, что ты будешь защищать ее, - Энорабия закатывает глаза. – В твоих отчетах не было ни слова о том, что она сделала с тем стариком. А потом ты просто из кожи вон вылез, устраивая ее встречу с Пэйлор, - носком туфли Энорабия задевает ногу Гейла. – А еще из нас двоих только ты смотришь на нее с таким явным голодом. Лично меня не привлекают тощие пигалицы. А тебя? Гейл учится игнорировать ее голос. Выходит из рук вон плохо, но Гейл склонен игнорировать слишком многое в своей теперешней жизни, чтобы не тронуться умом, следуя заразительному примеру всех присутствующих.***
Хеймитч пьет так, как будто запасы спиртного в этом городе неистощимы. Даже он сам не может с уверенностью рассказать, по каким злачным местам собирает драгоценные бутылки, имеющие, к несчастью, свойство заканчиваться. Но он достает их, чтобы выпить в одиночестве в собственной спальне или общей гостиной, или даже на крыше, на которой лучше дышится, но на которой ветер пробирает до костей. Хеймитч пьет до потери сознания, чтобы не помнить мечущегося из стороны в сторону Пита, Джоанну, которая если и говорит, то лишь отрывистыми, полными равнодушия фразами, Китнисс, которая и не начинала говорить. Хеймитч хочет забыть их всех, вытравить их лица и их истории из своей головы, чтобы не ломать голову ночами над тем, как начать исправлять ошибки. Хеймитч не может их исправить, у него просто нет сил, и он предпочитает расписываться в своем бессилии, погружаясь в мутный мир, раскачивающийся и тонущий в дымке нереальности. Он может не беспокоиться о Китнисс, рядом с которой видит Гейла чаще, чем ему хотелось бы. Он не может не беспокоиться о Пите, но именно Питу нельзя помочь лишь потому, что все его проблемы внутри него самого, а Хеймитч не победил ни в одной схватке с внутренними демонами, чтобы начать давать советы посторонним. Хеймитч отчаялся быть кому-то нужным. У Хеймитча остался только алкоголь и призраки, шепчущие ему на ухо тысячу раз повторяющиеся проклятия. Хеймитч, признаться, рад даже этой сомнительной компании. Поэтому, когда Гейл появляется в Тренировочном Центре с какой-то незнакомой женщиной, которую упорно называет Эффи, Хеймитч хохочет во все горло, неуклюже принимает вертикальное положение и подходит к мнимой Эффи, чтобы обдать ее запахом перегара и немытого тела и рассмеяться повторно. - Эффи посчитала бы этот цвет волос мышиным, а это платье – чрезвычайно скучным, - фыркает он, осматривая незнакомку с ног до головы. Смутное подозрение посещает его только тогда, когда чужое лицо принимает столь знакомое выражение. Незнакомка поджимает губы и чуть вскидывает голову. Энорабия, наблюдающая за происходящим со стороны, комментирует в своей излюбленной манере: - Его можно считать твоим бывшим. Незнакомка, приятная, хоть и бледная женщина, морщится повторно и оборачивается к Гейлу: - Неудивительно, что я предпочла стереть свои воспоминания. У нее вовсе не писклявый голос, отмечает Хеймитч. Она кажется моложе обычной Эффи лет на десять, и держится иначе, но Хеймитч никогда не видел сопроводительницу Двенадцатого Дистрикта без косметики, жеманства и париков, кроме того единственного раза, когда выволакивал ее едва дышащую из ванной комнаты, но в тот момент ему было не до сравнений. На самом деле, никто из них не видел Эффи Бряк без маски, нарисованной прямо на коже. Быть может, именно поэтому им так сложно увидеть в этой женщине ту, с которой они хорошо знакомы. Гейл проявляет к новой Эффи терпение, знакомя ее со всеми, с кем она уже знакома. Гейл понятия не имеет о подоплеке всех отношений Эффи с окружающими, и поэтому не тратит времени на безуспешные попытки все понять в кратчайшие сроки. Гейл спрашивает Эффи, хочет ли она остаться здесь или же предпочтет вернуться в свою маленькую квартиру, от одного вида которой ее уже не будет бросать в дрожь. И капитолийка предпочитает остаться в Центре, с людьми, которых когда-то знала, но которых совершенно не помнит. И эти люди – искалеченные, презирающие ее за слабость и одновременно лучше других понимающие мотив ее поступка, становятся для нее окнами в мир, от которого она с такой легкостью отказалась. Порой ей кажется, что они мстят ей за то, что она избавилась от ада. Увидев однажды Энорабию, мрачную после всех лечебных процедур, Эффи бросается к ней с объятиями, не догадываясь, что рискует своей жизнью. Вторая стоит, окаменев от удивления, и морщит нос, когда Каролина первой начинает смеяться. - Ты слишком жестока, девочка, - говорит Хеймитч, таки не удерживая улыбки. – Она ведь могла и погибнуть. В качестве подтверждения Энорабия щелкает зубами, но Эффи не вздрагивает и не пытается исчезнуть. Эффи заинтересована зубами той, которую ей заочно обрисовали как ее лучшую подругу, и даже просит открыть Энорабию рот повторно, потому что не успела рассмотреть ряды острейших зубов. - Никогда бы не подумала, что это может быть красиво, - говорит Бряк, пока Энорабия приходит в себя. – Это модно? И, наверное, очень дорого? Я не уверена, что решусь проделать такое со своими зубами… Здесь за здоровье Эффи начинают волноваться все, но обходится без крови. Каролину, начавшую весь этот несмешной спектакль, Эффи называет «вредным ребенком» и гладит по голове, не подозревая подвоха. «Вредными детьми», на самом деле, она может назвать всех своих новых знакомых, кроме Китнисс, которая поглощена происходящим с Питом больше, чем происходящим с собой. - Бедная девочка, - говорит Эффи вполголоса Каролине, - я не помню, любила ли я кого-нибудь так сильно, но я не уверена, что хочу так любить. - Она вовсе не любила его, - отвечает девочка. – Она просто хотела выжить. Внучке мертвого президента приходится объяснить свою злость и пересказать всю историю несчастных влюбленных, но не ту версию, с которой знаком весь Панем, а ту версию, которая была на самом деле. - Бедные дети, - Бряк едва сдерживает ужас. – Они ведь этого не заслужили. Сама она тоже не заслужила этого ада на земле. Ей вечно говорят неправду, приправленную еще большей ложью. Ей не лгут, но их шутки совсем не кажутся смешными. Хеймитч веселится вовсю, угощая бывшую напарницу виски и утверждая, что виски – самый любимый ее напиток. Эффи выплевывает обжигающую жидкость обратно в стакан и аккуратно, двумя пальцами, убирает его ноги с зеркального столика. - Я видела цену этой мебели, - объясняет она свой поступок. - Узнаю прежнюю Эффи, - хохочет Хеймитч и начинает рассказывать пошлые небылицы о том, что творила Эффи в жизни, которую стерла. - Ты такой идиот, Эбернети, - резюмирует Энорабия, когда Эффи пулей вылетает из комнаты, зажимая уши руками и повторяя, что не желает больше слышать подобных вещей. Хеймитч улыбается во все тридцать два зуба, но вовсе не радость заставляет его делать глоток за глотком из очередной чудом найденной бутылки. - Почему это? – спрашивает он, теряя последние остатки разума из-за тумана, заполняющего голову. - У тебя есть шанс исправить все ошибки, которые ты делал по отношению к ней, - Энорабия пьет виски прямо из бутылки, а затем бутылку конфискует. – Но ты продолжаешь вести себя, как пьяная свинья. Хочешь, я угадаю, в чем причина? – Двенадцатый молчит. – Просто так легче. Ты ждешь боли от кратковременного счастья, и эта боль заставляет тебя быть стабильно несчастным. Я полностью разочарована в тебе, Эбернети. Как будто было время, когда она им гордилась. Новая Эффи умеет слушать и умеет молчать. Порой ей приходится сморозить какую-нибудь глупость, но этот проступок ей чаще всего прощают. Эффи умудряется найти подход к каждому живущему здесь. Она просит Китнисс научить ее заплетать длинные волосы Каролины. Внучка Президента покорно соглашается на подобное времяпрепровождение. К слову сказать, это шанс общаться с Китнисс чаще, потому что Китнисс слишком много времени проводит в больнице или в одиночестве. К тому же, Китнисс, теперь доподлинно знающая о последствиях своего охмора, девочку старательно избегает. Эффи не расспрашивает Китнисс о самочувствии, но однажды просит спеть. Китнисс вздрагивает; слышать подобные просьбы ей давно не приходилось, а уж тем более, исполнять их. Но Эффи смотрит с такой надеждой, что у Сойки не остается иного выбора и, неловко прочистив горло, она начинает петь. Сперва очень тихо, шепотом, но с каждой новой нотой будто забываясь. Хеймитч, коротающий свою гнилую вечность в одной из комнат, давится алкоголем. Энорабия пропускает удар компьютерного соперника. Джоанна, уже свалившаяся со своей болезнью, начинает дышать ровнее. Никто не говорит Эффи «спасибо», но все чувствуют благодарность к ней. Женщина без памяти и без привычного лица кажется такой беззащитной и постоянно нуждается в чужой помощи, хотя, на самом деле, помощь нужна всем вокруг. Дни тянутся за днями, однообразно скучными и безрадостными. Китнисс неохотно рассказывает о посторонних вещах, но никогда – о том, что действительно важно. Эффи нарушает неписанное правило и спрашивает Китнисс, не хочет ли та увидеть могилу своей сестры. Сперва Китнисс вспыхивает от злости, но быстро приходит в себя. И соглашается; почему-то при Эффи с внимательным и добрым взглядом ей не стыдно плакать. - Почему ты так уверена, что прощаться – важно? – интересуется Каролина, привыкшая к тому, что похороны в Панеме играют ту же роль, что дни рождения и свадьбы: на них демонстрируют вечерние туалеты, драгоценности и актерские способности. - Она научила меня. Другая я, - отвечает Эффи и показывает девочке сложенный вчетверо лист бумаги, уже обтрепавшийся по краям. – Я самой себе написала письмо. Врачи сказали мне (еще другой мне), что однажды я захочу вернуть то, от чего отказалась. Природа человека, - Бряк улыбается, - забыв все, что я хотела забыть, я забыла и причину, по которой хотела все это забыть. В этом письме я саму себя умоляю не пытаться повернуть время вспять. Получается у Эффи с трудом. Она слишком часто достается лист бумаги и пробегает его глазами. Хеймитч застает ее за этим занятием поздно ночью и не чувствует никакой радости, когда капитолийка вздрагивает, стоит ему только обнаружить свое присутствие. - Подумать только, - говорит он, пытаясь держаться вертикально, - но я согласен со Второй. - С Энорабией? – уточняет Эффи из вежливости. – Она весьма нелюбезна. Хотя, конечно, со мной мало, кто любезен здесь, но Энорабия как-то особенно не любезна. - Я действительно все порчу, - Эбернети оставляет ее слова без внимания. – Но я знаю, почему ты поступила так. И я уверен, что будь у нас всех такая возможность, мы все предпочли бы забыть. - Спешу заверить тебя, что от потери памяти проблем не становится меньше, - заявляет Эффи. – Меня постоянно вводят в заблуждение по поводу тех, с кем знакомят. А еще рассказывают то, что со мной вроде бы происходило, и, боже мой, эту ложь невозможно слушать! - Хочешь, я расскажу тебе о тебе? – Хеймитч собирается сесть рядом с ней, но сперва спрашивает разрешения. Эффи кивает и предполагает, что на нее вывалят очередную порцию невероятной лжи. Но Хеймитч отводит глаза. – Ты была невыносима. Безвкусная одежда, кричащие цвета, парики, которые тебе не шли, и этот писклявый голос, от которого разрывались ушные перепонки… Эффи слушает внимательно, впервые чувствуя свою причастность ко всему происходящему. В какой-то момент она даже позволяет себе любоваться сидящим рядом с ней мужчиной. Ей нравится, как он говорит о своих бывших подопечных. Китнисс Эвердин. Пит Мелларк. Эффи сейчас сложно запоминать имена и лица, но эти имена звучат очень знакомо, и есть в них что-то близкое, что-то, что заставляет ее сердце биться быстрее и чувствовать робкую, но постепенно растущую надежду. Ей позволяют сопровождать Китнисс и Гейла к мальчику, но не пускают даже в комнату с матовым окном. Эффи остается снаружи, прохаживается по коридору, который кажется ей лишь пустым и отвратительно освещенным. Затем Эффи замирает и смотрит на Гейла. Почему-то белый свет заставляет ее вспомнить об одной сказке, сказке, которую по памяти пересказала ей Каролина, терпеливо пережидающая очередную попытку сооружения невероятной прически. - Поцелуй истинной любви? – морщится Гейл, когда Эффи делится с ним своей надеждой. – Что за глупость? Эффи морщится и бьет Гейла острым кулаком по руке. И больше при нем подобных глупостей не говорит. Для подобных глупостей у нее есть Каролина, которая уже научилась делать вид, что не верит в подобные глупости, но еще не потеряла своей наивной веры в чудеса. Когда Эффи заплетает девочке волосы, Каролина по памяти пересказывает все прочитанные ею истории из богатой библиотеки своего деда. Вечерами девочка рисует на белых листах сады Президентского дворца, или то, что успела увидеть во время путешествий со своим дедом за пределы территории столицы. Путешествия эти были очень редкими и проводились в совершенной тайне, но все же случались. О них девочка тоже рассказывает с охотой. Обычно Китнисс не встревает в разговор, устраиваясь в кресле в самом темном углу, но она слышит каждое произнесенное слово. Редко к ним присоединяется Хеймитч, хотя и презирающий все придуманное и написанное в книгах, которые ему редко удавалось читать, но не спешащий разрушить таящееся в сказках волшебство своим цинизмом. Китнисс узнает о том, что такое поцелуй истинной любви, хотя и не верит в любовь. Любовь в ее жизни была лишь способом выживания, поцелуи вымаливали у спонсоров хлеб и воду. Да, они спасали от смерти. Но разве была в них истинная любовь? В них была вера в то, что в истинную любовь поверят другие. Но это было давно, очень давно. Теперь, когда у нее нет надежды, она склонна надеяться пусть даже на призрачный поцелуй. Вслух Китнисс не говорит о своих мыслях ни с кем из присутствующих.***
Только один раз Китнисс заставляет навестить себя болеющую Джоанну. Она надеется, что та не проснется во время короткого визита, но болезненный сон, вызываемый таблетками, отчего-то не спасает Китнисс от неприятного разговора, который она же сама и начинает. - Он любил тебя? – спрашивает Китнисс, пытаясь представить не того Пита, который бьется головой о мягкие стены, выкрикивая проклятия и мольбы. - Нет, - отвечает Джоанна. – Он любил тебя, даже оставаясь равнодушным. - Но он был с тобой, - Китнисс пытается не думать о том, какой смысл вкладывает в свои слова, пытается не представлять, как Пит целует и раздевает Джоанну, как они ночами делят одну постель. - Ты была мертва. Он тоже был мертв, в каком-то смысле, - Джоанна фыркает. – Тебе больно от осознания того, что он был со мной? – Китнисс поджимает губы и хочет наговорить Мейсон гадостей. – Тогда оставь его в покое. Оставь его в покое и останься несчастной. Или же повзрослей. Это все чертова жизнь, Китнисс. Не сказка, в которую не верит даже Каролина. Китнисс изо всех сил пытается повзрослеть. Она проводит день за днем, сидя перед матовым стеклом и наблюдая за Питом, который разговаривает с кем-то, кого на самом деле нет. Она пытается простить его за все, что он совершил. Она пытается не винить его, проклинает жизнь, сотворившую с ними такое. Иногда у нее получается видеть в нем того человека, который дал ей хлеб. Но порой, даже закрывая глаза, она видит только его безумный взгляд. Ей совсем не хочется сдаваться, но его приступы ломают ее психику. Им неоткуда ждать помощи, никто не придет и не спасет их, потому что все и так спасены, всем нужно научиться жить с тем, что уже не получится исправить. Китнисс говорит с Питом. Рассказывает ему о жизни, которую все еще помнит, о жизни, которой на самом деле не было. Об их детях, даже о том, как и почему она согласилась завести детей. Китнисс спрашивает Пита о Джоанне, хотя ее мучает стыд и ревность, но, конечно, не получает ни одного ответа на свой вопрос. В дни, когда Пит нечеловечески спокоен, Китнисс молча плачет. В дни, когда Пит ранит себя, пытаясь пробить своей головой дыру в стене, или пытаясь разорвать сковывающие его руки путы, Китнисс нечеловечески спокойна. Если это новое испытание, она должна выдержать его. Если это испытание не закончится ничем, кроме новой потери, то Китнисс должна привыкнуть к тому, что лишится последнего дорогого ей человека. Их с Питом разделяет стекло, которое не получится разбить, и дверь палаты, которую не открыть без ключа. Но Пит опасен для себя и для всех остальных, поэтому ее оставляют в темной комнате в полном одиночестве только один раз. Пит более-менее спокоен, и Китнисс прижимается к стеклу лицом, наблюдая за Питом, который молчит и лишь оглядывается по сторонам. Руки его связаны, глаза воспалены и не останавливаются на чем-то конкретном. Затем Пит делает один нерешительный шаг в сторону стекла. Оглядывается. Передергивает плечами, пытаясь понять, откуда слышит очередной голос, которого нет. И шумно, как зверь, взявший след добычи, втягивает носом воздух. Китнисс вздрагивает. Пит не может видеть ее, но Пит чувствует ее. - Я знаю, что ты здесь, - говорит он почти спокойно, продолжая приближаться к стеклу. – Почему ты прячешься? Я знаю, что ты здесь, - он замирает, а затем ловит ошарашенный взгляд Китнисс. – Теперь я вижу тебя. И он действительно видит ее; он смотрит только на Китнисс, будто их двоих ничто больше не разделяет. - Я убью тебя, - тихо обещает Пит. Китнисс зажимает рот дрожащей рукой. Чьи-то руки обхватывают ее сзади и тянут от стекла. Ей сложно сопротивляться. Она оглушена, обескуражена, темнота кажется ей спасением, но темнота не поглощает всю ее целиком. Темнота не так благосклонна к ней, как хотелось бы. Пит мечется внутри своей палаты, выкрикивая проклятия и мольбы, но не называя имен. Его голос кажется оглушительным, и даже когда Пит падает на пол и лишь шевелит потрескавшимися губами, Китнисс все равно слышит, что он кричит. - Я убью тебя! Убью тебя! Убью!!!***
В Тренажерном Центре Энорабия прикасается пальцами к плечу Каролины. Девочка уклоняется от прикосновения. Эффи, стоящая у окна, качает головой, прогоняя подступившие к глазам слезы. - Когда надеяться не на что, остается надеяться на чудо. Никто ничего не говорит ей в ответ.