Привычка выживать

Питу не снится кошмар. С трудом он открывает глаза, и мир предстает перед ним искаженным, подернутым какой-то белесой поволокой. Голова раскалывается, слишком много ярких и серых картинок вдруг вспыхивают и гаснут. Следом все видимое пространство становится ослепительно белым. Пит пытается пошевелиться, но обнаруживает широкие ремни, которыми он крепко пристегнут к кровати. Президент Сноу, в привычном костюме и с неизменной белой розой в петлице, чуть наклоняет голову. - Я рад, что ты выжил, мой мальчик. Сквозь зубы Пит буркает что-то в ответ, и Джоанна ногой спихивает его с кровати, бурча, что не готова просыпаться так рано. Пытаясь прийти в себя после удара о пол, Пит вертит головой по сторонам, ища то ли Президента, то ли широкие ремни, только что сильно стискивающие ребра, но, к счастью, не находит ни того, ни другого. На самом деле, после такого странного пробуждения впору подойти к зеркалу и спросить, а не сошел ли я с ума, но Пит так не поступает. Пит идет на кухню готовить ненасытной во всех отношения Джоанне Мейсон завтрак. Растрепанная после сна, разнеженная хорошей ночью Джоанна больше не лезет к своему соседу с кулаками или острыми предметами. Нежности от нее, конечно, тоже не приходится ждать, да Пит и не собирается. Рядом с ней не хочется быть нежным, и утренний поцелуй их превращается в очередное горизонтальное безумие, и завтрак остывает на плите невостребованным. - Больше не ставь на стол варенье, - просит Мейсон со смехом. Теперь ее волосы липкие и пахнут земляникой. - Надеюсь, проблем с душем больше не возникнет? Проблем с душем не возникает.

...

На улицу они выбираются только под вечер, абсолютно счастливые и полные жизни. Идут на какой-то странный фильм, в капитолийском стиле, все еще с трудом выживаемом из моды. Джоанна серьезно просит не держать себя за руку, и смеется на самых неподходящих моментах, и со всех сторон на них двоих шипят редкие пришедшие вспомнить о своем прошлом жители столицы, и им, чужакам, приходится уйти, держась за руку, и непонятно, кто из них двоих на самом деле первым нарушил поставленное правило. - Ты с самого начала хотел меня, - подначивает Мейсон, когда они выбираются на смотровую площадку, одну из немногих уцелевших, и смотрят на город, только начинающий свое тяжелое восстановление, но уже по-прежнему прекрасный. Пит даже спорить не собирается, зная, насколько это бесполезное занятие. - О, ты впечатлила меня еще в лифте, - отвечает он, и они опять смеются, и будто не было ни пыток, ни Квартальной бойни, ни смертей, полностью перечеркнувших для них двоих любое понятие нормальной жизни. Они выпивают в баре и гуляют до самого рассвета, что бы прийти домой, но не лечь спасть. И усталость приятная, расслабляющая, и жизнь будто перестает казаться такой серой, напичканной таблетками и уколами, и темные воспоминания как-то незаметно уходят в сторону. Они танцуют, дышат, бесятся, как малые дети, и их не волнует совершенно ничего из того, что происходит вокруг, хотя происходящее активно вторгается в их жизнь, слишком далекую от совершенства. Пит рисует. Карандашами, красками, иногда маслом. Джоанна каждый вечер висит на телефоне, созваниваясь с доктором Аврелием, как он и просил. Конечно, им установили самый неудобный, самый старый телефонный аппарат, с кнопками и длинным телефонным проводом. Конечно, Джоанна, разговаривая, не может сидеть на одном месте, и бродит между тысячей дверей этой квартиры. А после от злости едва не разрезает запутавшийся между дверьми провод и с возмущением отдает трубку Питу, умудрившись залезть в масло и пальцами, и телефонной трубкой. Аврелий на том конце провода поразительно спокоен. - Ты расскажешь мне, как она себя на самом деле чувствует? – интересуется довольно строго. Пит смотрит на Джоанну, которая бьется в истерике на полу. Буквально только что были испачканы маслом только ее пальцы, но прошло слишком много времени – и в масле вся она сама, все стены, к которым она успела прикоснуться, и даже пол. - Лучше, чем я ожидал, - признается Пит. – А почему вы спрашиваете это у меня? Доктора, похоже, веселит этот вопрос. - У нее я спросил, как себя чувствуешь ты. Джоанна ответила, что тебя не следовало выпускать из больницы, потому что ты – психически нестабильный тип, и, если я пришлю сейчас же отряд военных со шприцами в руках, она даже откроет им дверь. И напоит их чаем. И даже помашет тебе рукой, трогательно стоя у подъезда, - Пит качает головой. Джоанна уже просто лежит на спине, и смотрит на свои руки. У нее не очень хороший взгляд; будто пальцы ее выпачканы не маслом, а кровью, и Пит на секунду прикрывает глаза, вспоминая, что все они слишком больны, чтобы просто так выздороветь. – В тот раз я ей отказал, - продолжает между тем доктор. – Или следует поступить так, как она советует? - Нет, не думаю. Хотя вы можете зайти к нам на чай. Сегодня будут сырные булочки, - слова как-то сами собой срываются и летят в пустоту. - Сырные булочки, - размеренно повторяет Аврелий на том конце провода. – Те самые, которые так любила Китнисс Эвердин? – кажется, он вовсе не собирался в сегодняшней беседе упомнить имя этой общей знакомой, в настоящий момент мертвой, но упоминание ее может являться очередной проверкой. - Я тоже люблю сырные булочки, - обиженно восклицает Джоанна в трубку и пытается подняться. Пит протягивает руку, и теперь он тоже испачкан маслом. А еще начатая картина безвозвратно залита водой. Мейсон, хоть и не пьяна, имеет определенные трудности со своей координацией. Услышал ее вопль, доктор предпочитает согласиться и тему не развивает, бормочет что-то о своей занятости на работе и отключается. - Ты что, правда, пригласил этого мозгоправа на чай? – Пит получает несильный толчок под ребра. - Он не согласился, - отвечает Пит задумчиво. – Эй, а кто будет распутывать провод? - Все-таки умный мужик, этот доктор, - с уважением отвечает Джоанна и показывает своему сожителю язык. – Прости, я занята, мне нужно принять душ, - и виляющей походкой удаляется из комнаты. По крайней мере, услышав слова «душ» и «вода» она не забивается в угол и не скулит от страха. На следующий день к ним заявляется Эффи. Она все так же напоминает пестрого попугая. Но Пит не пытается поймать ее безразличный взгляд, и вполуха слушает, как бывшая сопроводительница рада была им помочь с квартирой, в которой они уже успели обжиться. - А подружку тоже все устраивает? – спрашивает она с каким-то напряжением. Джоанна, появляясь на кухне в неглиже, нежданной гостьи не смущается. Игриво щиплет Пита за пятую точку и стаскивает с подноса кусочек жареного мяса. - Все устраивает. Более чем, - отвечает на вопрос, так и повисший в воздухе. Пит чувствует себя не очень уютно, но жизнь с Джоанной Мейсон учит его стоически выдерживать подобные выходки и реагировать на них нейтральным выражением лица. В конце концов, здесь никто никому ничего не должен. Эффи, изящно поставив чашку с чаем на стол (чашка гораздо больше тех, к которым она привыкла в своей прошлой жизни, поэтому жест выходит скорее карикатурным). Чуть прищуривает свои будто заново нарисованные глаза с огромными ресницами, и говорит очень сдержанно: - Рада, что ты сухая. Плутарх говорил, что у тебя порой возникают какие-то проблемы с водой. Имя Плутарха не впервые звучит в этой квартире из уст Эффи, но в этот раз наступает какая-то оглушительно вязкая тишина. - Не такие проблемы, которые мешают мыть посуду, - отшучивается Пит, - и я очень рад этому обстоятельству. - А больше Плутарх тебе ничего не рассказывал о моих проблемах? – так же прищурившись, и сильно сжав кулаки, уточняет Джоанна обольстительным голосом. – Например, о том, какие неудобства я испытывала, исполняя очередную фантазию нашего министра… - Джоанна пока помоет посуду, - перебивает Пит, - а я пока покажу Эффи свои новые картины. Разбитая посуда – та цена, которую Пит готов заплатить за спасение жизни безучастной ко всему разрисованной женщины, которая почему-то не имеет никакого чувства самосохранения. Сегодня у Эффи теплые руки, а не ледяные, какими они были в первую их встречу. Показывать среди картин пока нечего, поэтому Пит показывает свои эскизы в блокноте - вид города, восстанавливающийся мост, закат с обзорной площадки, рассвет из окна их квартиры. Эффи смотрит очень внимательно, сперва на эскизы, потом на пальцы Пита. Она отчужденно думает о том, что эти пальцы очень часто ломали, ломали и сращивали, чтобы ломать вновь и вновь. Потом, будто очнувшись, она переводит свой взгляд на Пита. Тот смотрит недоуменно, будто только что проснулся и вот-вот поймет что-то очень важное, но Эффи не позволяет ему этого сделать. Эффи картинно всплескивает руками и говорит о том, что было бы чудесно, если бы Пит решил свои картины продавать. - Продавать? – переспрашивает Пит. – Но разве сейчас на них найдется покупатель? Мысль о том, что картины, которые для него не имеют никакого значения (картины, на которых не изображена Китнисс Эвердин), кто-то может купить сейчас, в тяжелое и безденежное время, кажется ему кощунственной, но Эффи торопится успокоить его в обратном. - Конечно, большинство капитолийцев сейчас столкнулись с неприятной новой реальностью, но они ведь и прежде работали. Не зарабатывали на жизнь тяжелым трудом, для этого были безгласые и уроженцы дистриктов, но они скоро смиряться и с этим. Плутарх постарался пустить в эфир ролики, которые поднимают общий дух. Да, после революции никто не сможет вернуться к прежнему образу жизни, но те, кто жив, должен радоваться каждому дню, - она будто зачитывает текст с карточки, с одной из тех, которые сама отдавала Питу во время Турнира победителей. – Я даже искала добровольцев, которые выступили бы в этом ролике. Получилось очень убедительно, - Пит с трудом удерживается от скептической гримасы, но от него в этом мире ничего не зависит. - Все, что делает Плутарх Хевенсби, получается очень убедительным, - заявляет Джоанна. Она успела одеться и расчесаться, а вот успокоиться еще не успела. Эффи хлопает ресницами и ждет продолжения. Не дожидается, и говорит о программе по восстановлению города, благодаря которой каждый житель, не способный прокормить себя, получил возможность работать. Конечно, оплата не такая уж большая, чаще всего едой, которую бывает очень сложно купить даже при наличии денег, но это лучше, чем ничего. Капитолийцы очень благодарны своему министру, а уж знатные капитолийцы ему просто преданы. - Почему? – спрашивает Пит. Джоанна закатывает глаза: неужели тебе все разжевывать нужно, мальчик с хлебом? - Плутарх еще с Койн заключил договор, похожий на тот, который с Койн заключила Китнисс, - Эффи старательно проговаривает это имя, и, кажется, что она не произносила его очень, очень давно, так давно, что уже забыла, как именно следует его произносить. – В том договоре тоже были оговорены те, кого должны были оставить в живых после завершения революции. Они, их семьи, а в некоторых случаях, даже их состояние, оставалось под запретом. Плутарх аргументировал свой выбор тем, что эти люди были против правления Президента Сноу, и даже отчисляли часть своих доходов, чтобы помогать повстанцам. - Выгодно для двух сторон, - едко замечает Джоанна. – Но договор был заключен с Койн, а не с Пэйлор. Неужели все договоры, которые заключает Плутарх, действуют как с мертвыми, так и с живыми Президентами? Эффи хлопает ресницами быстро-быстро. Ресницы такие длинные, что еще немного и в комнате образуется сквозняк. Пит обреченно закатывает глаза и, извиняясь, что-то говорит про уставших от безделья бывших победительниц Голодных Игр. - В этом городе что, закончились все развлечения? – интересуется Джоанна с прежней неприязнью. - Думаю, вы с Питом можете прийти на вечеринку, которую устраивает один из министров, – Джоанна спрашивает, новый или старый министр, но этот ее вопрос игнорируется. Там будут рады увидеть таких знаменитостей. - Очередной показ экзотических революционеров? – язвит Джоанна. - К твоему чувству юмору там все, должно быть, уже привыкли, - парирует Эффи с прежней вежливостью, не поднимая голоса. – Но тебе все равно нужно будет выспаться перед мероприятием. Иначе твой яд тебя же и отравит. Пусть Джоанна любит ответные удары, она не показывает вида, только подходит ближе, и говорит Эффи на ушко: - К счастью, мне не позволяют выспаться, - и подмигивает Питу, который терпеть не может подобных ситуаций. Когда Джоанна комнату покидает, Эффи интересуется (с прежним безучастным выражением лица), как он вообще может жить с подобной женщиной? Подобная женщина, обладающая уникальной способностью к подслушиванию, отвечает сама, очень громко и очень отчетливо: - Он не просто со мной живет, он еще со мной и спит! Вопросов больше не поступает. Эффи, смирившись с неизбежным присутствием рядом с Питом Джоанны Мейсон, торопливо прощается, и даже обнимает своего бывшего подопечного, вкладывая в его руку небольшой огрызок бумаги. Пит не видит ответов на все возникшие вопросы, Пит молча смотрит, как Эффи покидает его квартиру, и ему становится невыносимо находиться здесь. В глубине души он надеялся, что все закончилось, ему не нужно больше играть и быть кем-то, кем быть он не хочет. Он надеялся, все забудут про него, как про несчастного влюбленного, оставят его в покое, как капитолийского переродка, вычеркнут его из жизни, как душевнобольного. Но зажатая в его руках бумажка возвращает его на сцену. Опять без его собственного желания. Но теперь – без Китнисс Эвердин. Одного. В комнату Джоанны он заходит с задумчивым выражением лица, еще не зная, нужно ли втягивать Джоанну в ту трясину, из которой они оба хотели вырваться. Джоанна переодевается для прогулки, улыбается уголком своих губ, не стесняясь его присутствия. - Эта крашенная кукла не так плоха, как я думала, - говорит она оживленно. – Ее зубки остались при ней даже после тюрьмы и сожительства с Плутархом. Хотя, конечно, она зря так чтит его. Она на него работает, но подобное подобострастие… Джоанна замирает, когда Пит вдруг обнимает ее и утыкается носом в ее шею. Огрызок бумаги, содержащий только два предложения, написанных неразборчиво, перекочевывает к ней, но вслух она ничего не комментирует, шутливо отстраняясь и набрасывая на плечи одну из теплых кофт. Пит, скрестив руки на груди, ждет ее реакции. Джоанна расслабленно потягивается, зевает; сложно понять, когда именно она читает записку даже при пристальном наблюдении. Но Пит наблюдает, Пит замечает отточенные движения той, что участвовала в заговоре против собственной воли еще перед Квартальной Бойней. То, что написано на бумажке, врезается Питу в память. Два предложения. «Никому не верьте». И «Хеймитч срочно должен вернуться». Пауза затягивается, Джоанна делает вид, что не может вспомнить, о чем говорила. - Она на него работает, - повторяет легкомысленным тоном, - но подобное подобострастие может стоить ей слишком дорого, - и опускает глаза. Пит думает, что в его жизни слишком много Джоанны Мейсон. Он помнит, что она была похожа на тайфун, на стихийное бедствие, перед которым у него не было шанса устоять. Зачем она появилась в его жизни? Следить за ним для Аврелия? Или все-таки для Плутарха? Эффи просит их двоих никому не верить. Но Пит все равно сомневается. Он не может верить Джоанне Мейсон, потому что глупо верить человеку, который ведет себя самым непредсказуемым образом. Он не может верить себе, потому что за плечом Джоанны Мейсон он видит Президента Сноу в безупречном пиджаке и с белой розой в петлице. И мертвый Президент, склоняя голову в знак приветствия, улыбается своими полными губами. - Надеюсь, мой мальчик, теперь ты готов узнать всю правду. Пит Мелларк не готов узнать всю правду. Пит Мелларк никогда не будет готов. Поэтому, чтобы не слышать этого вкрадчивого голоса, он целует Джоанну, как будто в последний раз, заставляет себя и ее забыться в объятиях друг друга. Сейчас беспамятство, пусть временное, кажется ему лучшим выходом из всех существующих как в прошлом, так и в настоящем, ловушек. Впрочем, мертвый Президент может ждать вечность.