Каникулы для Грейнджер.

Люди безумны, когда влюблены. Именно с этих слов начинается история Фреда Уизли и Гермионы Грейнджер, двух удивительно непохожих, но невероятно влюбленных друг в друга волшебников. — Знаешь, Фред, — говорит девушка, стоя перед зеркалом, тщетно пытаясь собрать свои волосы в пучок, — я никогда бы на такое не решилась. Нет, ты только подумай, надо иметь поистине бунтарский нрав, чтобы сделать это. И к тому же, это, наверняка, больно… Уизли, развалившись на кровати, сонно наблюдает за девушкой, крутящейся у туалетного столика. Только начинает светать, всю ночь они не спали, и сейчас на Фреда наваливается та самая приятная усталость, уносящая в царство Морфея будто по мановению волшебной палочки. Но он смотрит, как Гермиона, его маленькая Гермиона в огромной футболке стоит перед зеркалом и управляется с волосами, из-под полуприкрытых век, довольно улыбаясь. — Мы вообще об одном и том же, а, Герм? — усмехается Уизли, — пирсинг — вещь не настолько страшная. Иди уже ко мне, я замерз. Мне грустно и одиноко от мысли, что рядом крутится Гермиона Грейнджер, а я лежу в этой постели почти обнаженный и на меня не обращают ни малейшего внимания. Гермиона улыбается-жмурится, и на носу, покрытом веснушками, появляются забавные морщинки, которых раньше Фред никогда не замечал. Прекратив попытки усмирить копну непослушных локонов, она плюхается на кровать, и Уизли сразу же сгребает ее в свои большие и теплые объятия, зарываясь носом в тяжелые волнистые пряди, вдыхая аромат чего-то ванильного и пьяняще-сладкого, присущего только ей. — Спи, — буркает он. — Но солнце уже встало… — слышится ее голос, она пытается высвободиться из его рук, но Фред держит мертвую хватку. — И вообще, я всю ночь обращала на тебя внимание. — Мне этого ма-а-а-ло! — по-кошачьи тянет Фред. — Твои волосы мне нисколько не мешают, — поцеловав девушку в макушку, Фред закрывает глаза. — Ты ведь тоже хочешь спать, признайся. Ты устала за ночь. — Мерлин, как пошло, — смеется Гермиона, устраиваясь поудобнее. — В этом нет ничего пошлого, моя леди. Это повод для зависти, всего лишь. Можешь даже подружкам растрепать, — он усмехается, и Грейнджер легко толкает его под ребра. — Самовлюбленный болван, — шепчет куда-то в ключицу она. — Подумать только, парень Гермионы Грейнджер — самовлюбленный болван! Я сдам эти слова как заголовок для статьи Рите Скиттер. А пока, спокойной ночи, любовь моя, — Фред все же слышит это и смеётся. — Спокойной ночи. Засыпать под утро у них уже вошло в привычку, и Джинни уже даже начала подшучивать о причине ее недосыпа, когда они вдвоем сидели в саду и Гермиона то и дело выпадала из разговора. Прошла неделя с отдыха на озере, а нить, которая опоясывала запястье Гермионы, уже давно стала красной, и это не ускользнуло от глаз Фреда. Он дарил ей нелепые полевые цветы и катал на велосипеде, на котором научился ездить с помощью самой Грейнджер. Дни они проводили в поисках интересных занятий и помощи Молли, а вечерами читали вслух книги, подолгу целовались и плавали в пруду. Понемногу забывалось все, что произошло, казалось, так давно. Она жила на полную катушку, так, как хотелось: ела все, что казалось аппетитным, училась плавать и кататься на метле, осваивала садоводство и мирилась с шуточками братьев, менялась внутренне, позволяла себе меняться и внешне. Гермиона цвела, как весенняя магнолия в саду у миссис Уизли, и все это замечали. Она улыбалась искренне, и что-то менялось в ней, будто прежняя Грейнджер потерпела крушение, оставив, как последнюю песню что-то новое и неизведанное, но прекрасное и удивительное. — Ты все еще думаешь… О том дне? — осторожно интересуется Фред. Они сидят неподалеку от Норы, устроившись под холмом с бутылкой вина и смотрят на звезды, которые сегодня почему-то кажутся парню особенно удивительными и яркими. Уизли отчетливо осознает, что сейчас ворошит то, что Гермиона старательно пытается забыть, но почему-то не собирается переводить тему. Девушка молчит, отводя взгляд к небу, и он терпеливо ждет ответа, легко поглаживая ее запястье. — Иногда, — после длительного молчания отвечает Грейнджер, и голос ее звучит спокойно, без надрыва. — Но уже не в том свете. Я вспоминаю куда более приятные моменты, например, твою крестную и то прекрасное платье, а еще прогулку на катере. И тогда тоже светили звезды, я помню. Они были такими яркими, — она смотрит на Фреда, слегка улыбаясь и прерывается, но спустя мгновение продолжает, сжимая его ладонь. — Знаешь, за это время я поняла одно — случилось огромное количество моментов, благодаря которым я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете, и они стоят того, чтобы на их фоне изредка происходило что-то из ряда вон выходящее. Жизнь пройдет мимо, если я закроюсь в комнате и не буду впускать в свою голову ни одной мысли помимо той, что я бесплодна. Но… Если бы не ты, я бы, наверное, давно свела счеты с жизнью. Мое существование оборвалось бы, не будь рядом ты, Фред. Нет, не так, — она усмехается и заправляет прядь волос за ухо. — Ты, Фредерик Гидеон Уизли, любовь всей моей жизни, спас меня. — А ты спасла меня, — едва слышно начинает Фред, а потом добавляет, улыбнувшись, — Гермиона Джин Грейнджер. Та самая маленькая девочка, которая поступила на первый курс факультета Гриффиндор и в которую я беспамятно влюбился, будучи мальчишкой. — Как много романтики для одного Фреда Уизли. Будто тебя аммортенцией опоили, — девушка смеется, и Фред смеется тоже. В такие моменты он понимает, что вокруг нее выстроен весь мир, вся чертова галактика. И как такое возможно? Как такой маленький человек с таким сильным сердцем может заставлять его плавиться, обдавая жарким палящим огнем. А Грейнджер смотрит на него пьяными от усталости глазами и улыбается. Где-то внизу живота у Гермионы больно колет, но ни один мускул на лице ее не дёргается. Она тянется за поцелуем, и горьковатый привкус ее губ дурманит разум и заставляет подчиняться каждому ее вздоху. Боль тут же отпускает, а Фред притягивает ее все ближе, углубляя поцелуй, опаляя жарким дыханием. Поцелуи всегда перерастают во что-то большее. — Гермиона! Гермиона! Фред! Гермиона! — слышится где-то рядом голос, но влюбленные не придают ему никакого значения. — Ох, Гермио…на. Простите. Буквально в паре метров оказывается никто иной, как Рон, и Фред, отстранившись, сердито смотрит на него. Щеки девушки краснеют, но благо темнота это удачно скрывает. — Что-то случилось? — недовольно спрашивает Фред, а Гермиона, закрыв лицо руками, беззвучно смеётся. И от ее смеха Фред тоже усмехается. Бедный братец, застал такую сцену, ему наверняка неловко. — Мама звала пить лимонад, — как-то скованно отвечает Рон. — Мы скоро будем, Рон, — говорит голос Гермиона, подняв голову. Рон спешно трансгрессирует, а девушка, перебравшись на колени к парню, снова целует его, опустив руки на шею. Быть может, однажды все кончится. Быть может, кончится скоро и очень неожиданно. А может, вообще будет длиться вечно и не кончится никогда. Но сейчас Гермиону Грейнджер это совсем не волнует. Она позволила себе то, о чем когда-то говорила только шепотом и тихо фыркая, а сейчас, удобно устроившись на коленях самого, как ей казалось, прекрасного и светлого человека на свете, Гермиона понимает, что все идет так, как нужно. Может быть, не совсем правильно, глупо и нелогично, но жизнь сейчас доставляла ей удовольствие, несравнимое ни с чем. Целовать губы Фреда Уизли сладко и очень-очень приятно. Чувствовать его тепло и наслаждаться нежными, почти зефирными ласками — невероятно. И, если признаться, влюбляться в такого парня, как он, словно в воду прыгать. Не знаешь, что тебя ждет, но в одном ты уверен на сто тысяч процентов — пока ты не коснулся дна, можно ни о чем не беспокоиться и не задумываться. И в эти секунды, когда дно совсем рядом, а воздуха в легких еще достаточно, осознаешь безграничную свободу и беспредельное счастье, охватывающее тебя резко и неожиданно. Главное, чтобы дно не оказалось опасным. Но разве от Фреда Уизли можно ожидать такого?..