В огне

Вокруг ни одной птицы. Говорят, они всегда улетают, почуяв опасность. Первые два дня собаки вовсю лаяли, перекликаясь где-то вдали, но сейчас их всех перестреляли. Ни единого живого существа, ни единого движения. Одни лишь деревья продолжали плавно качать ветками, и почти слышались мрачные скрипучие голоса, будто бы один за другим повторявшие: «Убирайтесь. Уходите, убегайте. Дальше, дальше отсюда, глупые». Аля иногда представляла, каково это — остаться в почти полном одиночестве, в месте, где нет людей, где нет никого. Это походило на сон. Сказочный больной сон погруженного в бред уставшего разума, получившего шанс отдохнуть несколько минут. Она закрывает глаза, в блаженстве слушая мир вокруг. Мир по-прежнему шумит, но шумит не грубо: не скрипом колес, не разговорами, не воем моторов. Жизнь тут продолжается сама по себе, течет, как река. Жизнь вздыхает с облегчением в этом маленьком мире без людей. Але кажется, будто она может услышать, как прорастает трава сквозь асфальт. Паша обнимает ее сзади и прижимается шершавой щекой к ее щеке. Она говорит: — Жаль, нигде не найти радио. Мы с тобой могли бы станцевать прямо на улице. Мы же теперь пара, а ты все еще не пригласил меня на медленный танец. — Мне не нужна музыка, чтобы танцевать с тобой, — шепчет он ей в ухо. А затем подхватывает на руки и кружит в импровизированном вальсе. Аля задирает голову к небу и смеется так громко, как только может. Ее смех отражается в темных окнах и звучит на каждой пустынной улице. Город вокруг блестит в лиловом тумане и рассыпается на тысячи осколков. Этот город уже начал разлагаться и дышать смрадом из черных провалов окон. Но Але тут совсем не страшно. Она здесь в своей стихии. Белоснежная легкая бабочка порхающая в воздухе без страха быть сбитой камнем или пойманной сачком.  У Паши руки теплые, крепкие и грубые. А прикосновения нежные и осторожные, словно Аля — дорогая фарфоровая кукла. В его руках она защищена от любой опасности. Жаль, не представится возможности познакомить Пашу с отцом. У Али в мечтах отец смотрит на него чуть прищурившись, а потом, хмыкнув, жмет руку. Они садятся пить чай с тортом. Дедушка все называет Пашку «женихом». Папа с притворной строгостью грозит мальчишке-солдату. А затем, в коридоре, смотрит как на родного и просит заботиться о его дочери. У Паши под кожей беснуется пожар. Его кости, кровь и органы уже почувствовали жар смертельного пламени. Дикие искры бегут по венам. Сейчас они затихли, словно львы, готовящиеся разодрать горло пасущейся антилопе. Но совсем скоро огонь вновь разгорится. Начнет выжигать и уничтожать жизнь, а затем вырвется наружу, превращая человека в обгоревшую головешку. Они живут моментом. Тонут в море смеха, любви и эйфории. Но Смерть уже свила гнездо в каждом из них. — Паш, пообещай, что еще сыграешь мне на пианино. Обязательно. Как только вернемся в Киев. Она кладет голову ему на колени. Солнце наполняет полуденным жаром пустые площади. Паша и Аля сидят, не шевелясь. На тихой и теплой улице им кажется, что город навеки принадлежит им. Отставший от группы турист целится объективом фотоаппарата в полуразрушенные вершины многоэтажных домов. Прямо за его спиной пролетает легкое дуновение ветра, неся за собой льющийся нотными переливами смех. От испуга мужчина роняет фотоаппарат и резко оборачивается, разглядывая выпученными глазами залитые солнцем деревья. Никого. Он подбирает аппарат и стремглав уносится прочь, нагоняя свою группу. Тут нет никого, кроме них. Ему всего лишь показалось.