На крючке

4.04.11.       Такое положение дел продолжалось до начала апреля, когда вся группа снова собралась в студии для дальнейшей записи вокала. Этот внезапный вызов с самого начала застал Анетт врасплох: она получила по электронной почте письмо-вызов уже фактически «сидя на чемоданах», собираясь лететь в Стокгольм. Теперь же выяснялось, что через два дня ей с сыном уже нужно быть в Хельсинки. «Ну, Холопайнен!» – гневно подумала Ользон.       – Что ты себе позволяешь?! – вокалистка влетела в студию, как ураган.       – Что такое? – Маэстро, вращаясь на чёрном офисном стуле, непринуждённо повернулся к ней.       – Ты не мог предупредить меня о записи хотя бы за неделю?! – Лицо её пылало от гнева. – Я еле успела повидать сестру и мать – и уже снова должна лететь с грудным ребёнком сюда!       – Решение было принято 31-го марта, и уже 1-го апреля все музыканты получили письма на свои электронные ящики, – нагло улыбаясь, ответил Холопайнен. – Не думаю, что ты не получила своё приглашение.       – Получила, – вынуждена была согласиться шведка. – Но кто принимал это решение? Почему я не в курсе? Ты даже не позвонил мне!       – Я звонил, – нарочито серьёзно произнёс Туомас, – но твой телефон был отключен.       Клавишник умело отбивал каждый её удар: все его доводы либо никак нельзя было доказать, либо, наоборот, они легко подвергались проверке. Осознав, что ей нечего поставить ему в противовес, в порыве безысходности вокалистка крикнула:       – Холопайнен, что такого я тебе сделала? Зачем ты издеваешься надо мной?!       – Не понимаю, о чём ты, – небрежным тоном произнёс музыкант. – Я всего лишь вызвал тебя на работу, как и всех остальных, а ты всего лишь должна была вовремя прибыть на своё рабочее место и выполнить свои святые обязанности.       – Мои святые обязанности – воспитывать сыновей! – бросила ему в лицо Ользон. – И, между прочим, твой стал плохо спать по ночам из-за всех этих перелётов!       На лице Туомаса не дрогнул ни один мускул – или он так старательно скрывал свои эмоции. Композитор встал со своего кресла и, обойдя пластиковый журнальный столик, подошёл к женщине сзади.       – Анетт, я понимаю твоё негодование, – начал он сочувственно, – совмещать воспитание детей с работой в студии – весьма непросто. Но и меня пойми: сроки поджимают, вокал толком не записан, про сведение и окончательное оформление альбома я вообще молчу. Всем сейчас нужно изрядно напрячься, а тебе – особенно, ведь ты голос группы. Или ты уже передумала с нами работать?       Маэстро пошёл ва-банк, точно зная, что она не сорвётся с крючка. Это понимала и сама вокалистка, поэтому тихо ответила:       – Нет, не передумала.       – Вот и славно! – с мерзкой улыбочкой ответил Холопайнен, проведя женщине по волосам. От этого прикосновения у неё внутри всё перевернулось, но, не подав виду, она направилась в кабинку для записи вокала.