* * *
Кэт вспомнила — после этой странной истерики Данте уложил ее к себе на колени. — Будет лучше, если я за тобой присмотрю, — сказал он тогда. — А то ты в таком состоянии и до туалета не дойдешь. — Не смешно, — Кэт куталась в толстовку, чувствуя, как в комнате становится зябко. — А я и не шутил. Ложись давай. Стоило Кэт послушно пристроить голову на коленях парня, как ее плечи укрыло что-то большое и теплое. Плащ Данте. — Одеял тут нет, но я думаю, и плащ тебя устроит. Кэт кивнула, чувствуя, как по телу разливается тепло. Еле чувствуемое, приятное ощущение, которое она не испытывала довольно давно. Стараясь не потревожить раненое плечо, девушка устроилась поудобнее и ощутила, как теплые пальцы Данте гладят ее по голове: — Расслабься, Кэт. Все хорошо. Она повиновалась — и практически мгновенно уснула.* * *
Он был готов винить себя за все случившееся. Когда Кэт плакала навзрыд, прижавшись к нему, Данте чувствовал себя полным придурком. Придурком, неспособным ничего сделать. Он был растерян и взволнован, понимая, что со всей сложившейся ситуацией нужно разбираться именно ему самому. Включая Кэт — уставшую, обессиленную и брошенную единственным человеком, которому она доверяла. Впрочем, уже не единственным. Данте не знал, насколько сильно Кэт ему доверяет, но предполагал — после произошедшего она вряд ли подпустит к себе кого-либо на пушечный выстрел. Но в таком состоянии, в котором сейчас была Кэт, нельзя ее бросать. К черту, он бы в любом случае ее не бросил. Она стала слишком… близка к нему, как бы глупо это ни звучало. И сейчас Кэт плакала, пытаясь унять всю ту боль, что ей пришлось пережить. Судя по всему, она не плакала очень давно. Видимо, боялась показать, насколько ей на самом деле больно от всего случившегося. Данте прекрасно ее понимал — ему тоже было больно, в некоторой степени даже страшно. Но он привык сдерживаться, переносить свою боль в ярость, а ярость — в драки с демонами. Но Кэт ведь так не может. Поэтому он решил помочь ей — осторожно обнял, стараясь не задеть раненое плечо, старался гладить ее как можно осторожнее, словно держал в руках маленького и хрупкого ребенка. На ум настойчиво лезли слова братца о том, что люди хрупки, как дети, но Данте посылал эти мысли к чертовой матери. Сейчас его волновала только Кэт, прижавшаяся к нему с немой просьбой о помощи. Наконец девушка всхлипнула последний раз и подняла на него взгляд покрасневших глаз: — Прости, я… — Забей, — Данте чуть улыбнулся. — Как ты себя чувствуешь? Кэт на миг отвернулась, словно прислушиваясь к своим ощущениям. Или подбирая подходящий ответ. — Устала, — пробормотала она, обратив внимание, что ее руки сжали майку Данте. Отдернула руки, словно боялась обжечься: — Ты не будешь против, если я пойду к себе? — Буду, — Данте даже не стал раздумывать над ответом. — Да и куда ты пойдешь? Здесь только одна комната. Не давая Кэт опомниться, он провел ее к дивану. Сел и похлопал по сидению рядом с собой: — Будем спать вместе. — Прости, что? — Кэт… — Данте тут ощутил, насколько сам устал от всего этого. — Не тупи. Трахать я тебя сейчас не собираюсь, особенно с твоей раной. У меня спецпредложение — можешь воспользоваться мной, как подушкой. — Прости… — Не прощу, пока не ляжешь. Давай. Будет лучше, если я за тобой присмотрю…* * *
Когда-то Кэт боялась огня и людей, зная, что они могут причинить боль. Теперь она понимала — огонь может и согревать. Обнимать бессонными ночами, оберегая и защищая. Будто невзначай касаться ладоней, надеясь на ответное прикосновение. Ласково гладить по щеке и шее, шепча на ухо что-то успокаивающее. Огонь мог и обжигать. Но не болью, а частым, взволнованным дыханием, обжигающим кожу, заставляющим Кэт прижиматься ближе, обнимать сильнее, стонать громче. Она не противилась этому чувству — принимала его, так же ласково касаясь тела Данте, улыбаясь в ответ на его улыбку, гладя по голове. Данте целовал ее все нежнее, иногда покусывая кожу на шее, оглаживал все тело Кэт, осторожно обводя шрам на плече и ожог на щиколотке. Девушка вздрагивала и тихо постанывала, двигаясь в одном ритме с Данте, осторожно и размеренно. Огонь доверия согревал их обоих.