Рождественская истерия

Они меня гипнотизируют. Хочу отвести взгляд - не получается. Красные огни, словно дикие звери, смотрят тысячами глаз из темноты. Постепенно, очень медленно, как затухающие искры на углях, они гаснут, погружая всё во мрак. Желтые огни похожи на сотни маленьких солнц из чужой галактики. Но их лучи не греют, только больно режут глаза. И снова тьма поглощает пространство. Синие огни, точно россыпь звезд в бесконечном космосе, с подсказки больного воображения даже складываются в неизвестные доселе созвездия. Но черные дыры, остающиеся на месте погасших светил, сливаются в одну темную пугающую пустоту. И снова всё по кругу: красные, желтые, синие... Уже больше часа я сижу и неотрывно наблюдаю за мелькающей трехцветной гирляндой на искусственной рождественской ели. Определяющим словом здесь является "искусственная". Стильные, подобранные со вкусом украшения, симметрично развешаны на неживом дереве. Но все старания идут прахом из-за держащих всё это великолепие пластиковых иголок на таких же пластиковых ветвях. И пахнут они наверняка пылью. Инстинктивно морщу нос. Воображение - мощная вещь! Мне уже хочется чихнуть. Активно тру переносицу указательным пальцем. Дома сейчас, как и в любое другое рождество, стоит живая ель. Украшения, правда, на ней не такие стильные, нет единой композиции. Но у каждой игрушки, висящей на ветках главного символа праздника, есть свой смысл, своя история. Пара бумажных домиков, которые мама делала сама для нас с братом, чтобы украсить маленькую скромную ёлочку. Они сохранились после множества переездов и теперь занимают свое почетное место на самом видном месте высокой пышной зеленой ели. Большинство украшений были подарены друзьями, часть привезены мною или Шенноном из разных городов мира: хрустальные ангелы из Хельсинки, шелковые фонарики из Пекина, фарфоровые котята из Токио. Но сейчас, в Рождество, я сижу и "любуюсь" прелестным украшением комнаты ожидания больницы Лос-Анджелеса, призванной повышать настроение, на деле лишь навевающей тоску. Провести Рождество в больнице - никто не мечтает о таком празднике. Но повод, который собрал здесь всех моих самых родных людей, заставляет забыть обо всех неудобствах. Шеннон сегодня станет отцом. Шеннон! Станет! Отцом! Сегодня! И, видимо, то, что это случится именно сегодня, виноваты все окружающие меня сейчас люди. И я в том числе! На девятом месяце беременности больно по гостям не походишь. И, буквально в Сочельник, мы с Шенноном решили переместить встречу Рождества к нему в дом, чтобы Стеф не было скучно. Ей действительно не было скучно. Ей настолько не было скучно, что к вечеру Рождества она начала рожать. К этому моменту я уже успел отвезти маму и сам добраться до дома. Когда позвонил брат, я, если честно, подумал, что он требует продолжения банкета. Но взволнованный голос Шеннона, который произнес всего несколько слов, вывел меня из равновесия: - Брат, Стефани рожает, мы едем в больницу. И всё повторятся в обратном порядке, как на обратной перемотке. Я одеваюсь, сажусь в машину, еду за мамой. В больницу мы прибываем не первые. В комнате ожидания уже находятся родители Стеф. Чуть позже приезжают Томо и Вики. Приехав поддержать Шеннона, мы за шесть часов, проведенные в уже ненавистной комнате ожидания, его так ни разу и не увидели. Он ни на шаг не отходит от жены. Выходил только врач-акушер. Говорил, что роды походят сложно. Нам приходится только ждать. Все уже порядком устали. Поговорив на все существующие темы, обсудив уже всё, что можно и нельзя, прочитав все новости, облазив twitter вдоль и поперек, все расселись по мягким диванам и погрузились в свои собственные мысли. Вики задремала на плече у Томо, поэтому он попросил меня выключить верхний свет. Комнату освещают только торшер рядом с креслом, где сидит мама, и та самая пресловутая гирлянда. Все эти семь месяцев, на протяжении которых я знаю, что стану дядей, я не хотел осознавать этого, пытался отогнать от себя мысли о том, что у Шеннона появится кто-то, о ком он будет заботиться так же, как заботился обо мне, будет любить так же, как любил меня, даже сильнее, крепче, будет отдавать всего себя, чтобы оградить от бед, защитить его, уберечь от несчастий. Но сейчас, когда я не могу уже думать совершенно ни о чем, мысли противным липким туманом забираются в мою голову и заполняют собой всё пространство в черепной коробке. Сколько помню себя, я всегда мог рассчитывать на крепкое плечо брата, на его поддержку, на его веру в меня. И теперь этот ребенок забирает его у меня. И осознание этого просто выворачивает меня наизнанку, иссушает мозг, испепеляет сердце. Это гадкое чувство называется ревность. Я не испытывал её, когда Шеннон женился. Никогда не ревновал его к женщинам. Они то появлялись в его жизни, то пропадали, сменяя друг друга. И даже видя, как он любит Стеф, как души в ней не чает, дышит ею, я знал, что она всего лишь женщина, чужая женщина. Но теперь, когда на свет готовится появиться частичка его самого, я нахожусь в полной растерянности. Откидываюсь на мягкую спинку дивана и прикрываю глаза, пытаясь отогнать от себя мысли, роем пчел жужжащие в моей голове, больно жалящие мозг. Ненавижу ждать. Всё бы отдал за то, чтобы никогда никого и ничего не ждать. Усталость начинает отзываться ноющей болью в мелких суставах кистей рук. Стараюсь дышать глубоко и ровно. Будто это поможет! Такая тишина вокруг. Она только угнетает меня. Резко белый свет бьёт в глаза. Я с трудом пытаюсь разлепить их, больно тру пальцами. Я что-то пропустил? Почему зажгли свет? Оглядываюсь по сторонам на моих близких. Вики дремлет на груди у Томо, который в свою очередь тихо посапывает, откинув голову на спинку дивана. Мама уснула с каким-то журналом в руках. Родители Стеф тоже спят в обнимку. Вроде, всё спокойно. Кто же включил свет?... Чувствую на себе пристальный взгляд. На подголовнике кресла напротив меня взгромоздилась невероятно больших размеров белоснежная сова. Впервые вижу такую большую сову. Что здесь делает дикая птица? Она бесстрашно восседает на своем месте, будто здесь находилась всегда, и гордо смотрит на меня сверху вниз, вцепившись острыми коготками в мягкую обивку кресла. - Ребята! - но вместо голоса из горла вырывается хрип. - Вы это видите! - снова вместо звука только сип. Пытаюсь откашляться. Не получается. Глотку сковал спазм. Дышать могу. Говорить - нет. Хочу встать - никак. Ноги словно приросли к полу. Практически не чувствую своего тела. Неужели оно так затекло от сидения долгое время в неудобной позе? Сова с интересом наблюдает за моими тщетными попытками подняться на ноги. Мне кажется, или она улыбается? Что за бред? Как птица может улыбаться? Она просто смотрит своими невероятно большими и бесконечно умными глазами прямо мне в глаза. Смотрит долго, как будто изучает. - Ты откуда здесь? Что за идиотизм? Я уже с птицей разговариваю. Становится жутко под этим изучающим взглядом. Красивая птица, необыкновенно красивая! Перьевой покров её совершенен. Она будто вылеплена целиком из белого снега. Из этой белизны выделяются только черный острый клюв и два огромных желтых глаза. Они так похожи на человеческие. Раз она наблюдает за мной, буду тоже наблюдать за ней. А вдруг она опасна? Если бы хотела напасть, давно бы это сделала. А вдруг она ждет, пока я усну, чтобы наброситься и выклевать глаза? Нет, не может быть! Совы не нападают на людей! Что тогда ей здесь нужно? Может хочет донести какое-то послание? Точно! Письмо из Хогвартса! Где же ты летала, милая, так долго? Твое письмо запоздало лет так на тридцать! Вот так и сидим друг напротив друга и неотрывно наблюдаем, глядя прямо в глаза. Сова первая отводит взгляд, поворачивая голову к двери. Смотрю туда, куда смотрит она. Она что-то услышала? Там кто-то идёт? Никого. Птица снова уставилась на меня и чуть наклонила голову вперед, приобретя при этом грозный вид. - Ну что, ругать меня будешь? – ухмыляюсь, - Может, еще и мысли мои прочитаешь? Смеюсь в голос. Но под этим обвиняющим взглядом становится совсем не смешно. - Что скажешь, птица? – уже шепчу. Совершенно неожиданно она открывает клюв и произносит: - Джаред!- знакомым женским голосом. Тихо, с нежностью. - Джаред!- уже чуть громче и более требовательно. Что? Говорящая сова? - Джаред, очнись! Что это? О чем она? Открываю глаза. Вокруг меня всё тот же полумрак. Надо мной стоит мама и мягко теребит меня за плечо. - Джаред, сынок, просыпайся! - Что? Что случилось? - Приходил врач, сказал, что роды прошли успешно. - Уже? Всё закончилось? Который час? - Час ночи. Обвожу взглядом комнату. Все с тревогой смотрят на меня. - Что вы все так уставились? - Ты так крепко уснул. Мы не могли тебя разбудить. - Я спал? - О, да, Джей, - смеется звонко Томо, - Ты такого храпака тут задал! - Я не храплю,- бурчу я, - Шеннон приходил? - Нет,- коротко отвечает мама. Тут в комнату входит медсестра и включает верхний свет. Все зажмуриваются от неожиданности. Вслед за медсестрой в дверь аккуратно протискивается Шеннон, держа на руках голубое одеяло. "Зачем он одеяло принес?" Улыбка озаряет его лицо, глаза светятся счастьем. Он неотрывно смотрит на этот сверток. И понимание приходит внезапно. Это не одеяло. Это ребенок. - Знакомьтесь, - гордо шепчет новоиспеченный отец, - это мистер Лето! Все присутствующие окружают Шеннона. Женщины начинают всхлипывать, причитать, умиляться. Я невольно остаюсь в стороне от этого праздника новой жизни. Все смотрят на ребенка. Я же смотрю на его отца, пытаюсь прочитать эмоции на его лице, понять, что он чувствует. Будто почувствовав мой взгляд, Шеннон поднимает на меня глаза и подходит ближе, очень близко. - Джей, это мой сын! - его голос дрожит от волнения. Он переводит взгляд с моего лица на сверток, который держит на руках и обратно, - Джей! Я опускаю глаза на ребенка. Он смотрит на Шеннона. Такой маленький. Крохотной ручкой сжимает указательный палец своего отца. Темные реснички и бровки. Темные длинные волосы на крошечной голове. Разве у младенцев бывают такие длинные волосы? Он смотрит на меня. Какие чистые голубые глаза. Вот она. Новая жизнь. Новый человек на этой Земле. Начинаю понимать, что не только для Шеннона этот ребенок станет смыслом жизни. Он и для меня, для всех нас будет центром Вселенной. Он уже стал ею. Всё, что было до него, не имеет смысла. Теперь вся наша жизнь будет крутиться вокруг этого мальчишки. Еще один Лето. Сын моего брата. Мой племянник. Буду баловать его, прикрывать от родителей, когда он что-нибудь натворит. Учить чему-нибудь плохому. Хорошему его должен будет учить отец. Я буду лучшим дядей на свете. - Джаред, ты будешь лучшим дядей на свете! - Да? – неуверенно спрашиваю брата, хотя сам уже во всём уверен. Он, словно читает мои мысли, всё тот же любящий меня брат Шеннон. Только теперь у нас с ним есть человек, о котором мы будем заботиться, любить, будем отдавать себя целиком, чтобы оградить от бед, защитить его, уберечь от несчастий. И всё встаёт на свои места. - С Днем рождения, брат! Точно, сегодня уже двадцать шестое… - С Днем рождения, малыш…