Журавлики

      Лондонская зима, почти столь же неприятное явление, как и лондонская осень. Сочельник, а за окном плюсовая температура и моросит неприятный дождь. Вместо пушистого белого снега лишь надоевшая слякоть. Даже украшенные к Рождеству искусственные елки опустили лапы от отчаяния. Угрюмо стояли фигурки Санты. Казалось, что еще чуть-чуть, и они начнут утирать текущую с их носов воду.       Где-то в недрах квартиры что-то бабахнуло и со стороны кухни послышались ругательства, прерывая меланхоличные размышления. Джон с досадой задернул шторы. Кто бы сомневался, что при такой погоде Шерлок останется в хорошем расположении духа. За последние полторы недели он превзошел даже собственный лимит сарказма. Иногда Джону усиленно казалось, что он нужен в этой квартире только лишь для того, что бы было на ком срывать злость за неудавшиеся эксперименты и нераскрытые дела.       Впрочем, раскисать было нельзя. Плохая предрождественская погода еще не повод, чтобы растекаться по дивану страдающей плесенью. Уж Джон-то знал. В Афганистане, где ему тоже довелось встречать Рождество, были вместо холодного снега только палящее солнце и скрипящий на зубах песок. И даже там они с сослуживцами, смеясь и подначивая друг друга, пели традиционные рождественские гимны.       Джон прошел на кухню. Вот уж правда, что дождливая погода будит воспоминания. В воздухе четко чувствовался запах гари, но самого кудрявого виновника на месте не оказалось. Неужели настолько задумался, что пропустил уход Шерлока? Вообще-то, это больше по его части. Чайник весело засвистел на плите. Горячий кипяток покрыл край кружки маленькими капельками конденсата, а постепенно заваривающийся напиток становился все темнее и темнее.       Оставаться на неуютной кухне, превращенной в миниатюрную химическую лабораторию, совершенно не хотелось и, захватив с собой чай и вазочку с печеньем, Джон передислоцировался в гостиную. К тому же тут так уютно щелкает дровами камин.       На глаза внезапно попался листок бумаги. Обычный белый листок принтерной бумаги. Наверное, Шерлок взял, чтобы сделать какие-то записи, но увлекся очередным экспериментом. Что тут такого? Обычное дело. Только воспоминания – штука не из простых. Когда-то, кажется, это было тысячу лет назад, хотя прошло всего два года, Джон провел в госпитале четыре месяца. Раненная рука ни как не хотела нормально функционировать. И вот тут, как бывает только в фильмах, пришла ОНА. Юная медсестра, только-только выпустилась из колледжа. Веселая девчонка с лучистыми серыми глазами. Если бы Джон тогда так сильно не был зациклен на себе и своей боли, то, возможно, они бы даже начали встречаться. Ей явно нравился невысокий капитан. Но была боль, было отчаяние и полное нежелание налаживать отношения с окружающим миром. Однажды вечером, когда Джона терзал очередной приступ, она пришла к нему в палату. На кровать тогда упали ножницы, листы бумаги и аккуратно присела она сама. Искусство оригами – древнее искусство складывания фигурок из бумаги. Казалось, что может быть проще? Но первую неделю не получалось ничего. Она смеялась и говорила, что со временем придет навык, что это поможет развить мелкую моторику рук, вернет подвижность пальцам. Тем более, такое занятие убивает любую скуку и поднимает настроение. Она была поистине мастером. Она... Имя со временем стерлось из памяти, да и не так уж оно важно. После выписки Джона из госпиталя они больше никогда не встречались. Главное, что в памяти остались четкие, как фотографические снимки, воспоминания движений ее рук, складывающих одну за другой колкие фигурки. Неосознанно, поддавшись изменщице памяти, Джон тянется за этим одиноко приютившимся на журнальном столике листом бумаги. И сразу же в голове звучит ее смеющийся голос. - Смотри, Джон. Сначала надо сделать квадрат, а потом сделай сгибы. Да, да, вот так! А теперь с другой стороны повтори то же самое.       Пальцы чувствуют шершавость бумаги. Согнуть, разогнуть, прогладить сгиб ногтем. Все эти движения в свое время были доведены до автоматизма талантливой юной учительницей. Джон даже ловит себя на мысли, как он мог опять жить столько времени без этого. Острота бумажных краев – проведи резче и поранишься – сродни погоне с Шерлоком, когда ты как будто балансируешь на лезвии ножа под названием Жизнь. У нее журавлики всегда были разными: в гнезде, с хохолком, машущие крыльями. Джон научился делать только одного, классического, белого, как первый рождественский снег.       Появление Шерлока Джон, вновь задумавшись, пропускает. Тот врывается в квартиру подобно урагану местного значения, что-то выкрикивая, планируя... и внезапно умолкает, наткнувшись взглядом на покачивающего крыльями от сквозняка белого журавлика. Диван скрипит, прогнувшись под его весом, и какое-то время квартирную тишину больше ничего не нарушает. Даже противный стук дождя по подоконнику куда-то исчез. Кажется, никому из них не хочется первым нарушать это уютное молчание. Но идиллию, как всегда в их технологический век, разрушает звонок мобильного Шерлока. Звонит Лестрейд. У него новое дело, в котором без гениального детектива не разобраться ни как, и вообще конец года, зачем портить статистику нераскрытым делом... Но Шерлок, недослушав, просто выключает телефон. И это настолько удивительно, что Джон продолжает молчать.       До вечера они не проронили ни слова. Даже не пожелали друг другу привычных спокойных снов. А утром за окном порхали снежинки. И это было настолько невозможно, чудесно и сказочно, что Джон готов был поверить в существование высших сил. А на журнальном столике, рядом с его вчерашним журавликом лежала записка. Автору не нужно было даже подписываться. Только у Шерлока Холмса в этом доме мог быть такой рваный, несущийся по бумаге почерк. Ты знал, что журавлики – это символ надежды? С Рождеством, Джон. P.S. Я тоже хочу надеяться.