Привет

* Я упустила тот момент, когда Одиночество вросло в меня и пустило корни по самое сердце. И, кажется, я упустила не только это. Одиночество было холодным и очень красивым. Оно носило черное шелковое платье и ходило по квартире совершенно бесшумно. Одиночеству нравился зеленый чай и растворимый кофе. По настроению… какая ирония. - Отвали, - я почти брезгливо сбрасываю с плеча его руку. Одиночество устало вздыхает, а после - послушно и почти обреченно уходит в другой угол комнаты. Нам не о чем разговаривать. Точнее, мне нечего ему сказать. И нечего предложить. Разве что тот же чай или кофе. Звенел телефон, и Одиночество испуганно вздрогнуло. На часах 6:30. Я усмехаюсь. Всего лишь будильник. - Не бойся, - говорила я беззлобно, почти успокаивающе. С тех пор как Одиночество поселилось в моей квартире, тишина комнат казалась почти стерильной. Тишина с каждым днем становилась всё более горькой, плотной и концентрированной. Такой, из которой так просто не выбраться, если выбраться вообще. К моей щеке прикоснулось и тут же прилипло что-то прохладное и гладкое – бумага? Одиночество пригладило её, едва не сплавляя с кожей, и ласково рассмеялось. Я растерянно стянула бумажку с щеки. Поперек ядовито-желтого канцелярского стика красовалась надпись: «Безысходность». Одиночество приклеило абсолютно такие же мне на плечи, на мамину кружку, компьютер, обои, вазу… я смотрела на яркие бумажные квадраты и думала о том, что я снова что-то упускаю. Будильник опять звенел – прошло пять минут, сигнал повторяется. Одиночество уже предсказуемо его не боится, продолжая заниматься своими делами. Из каждого угла комнаты рвалась неизменная «Безысходность», а мне нестерпимо хотелось заплакать. Я упустила тот момент, когда Одиночество вросло в меня и пустило корни по самое сердце. И, кажется, я упустила не только это. В дверь неожиданно постучали. Глухо, громко – так, что стук было отчетливо слышно во всей квартире. Одиночество вздрогнуло. Замерло. Я подошла к порогу и посмотрела в глазок, но ничего не увидела. За дверью кто-то был, и этот кто-то точно закрывал глазок пальцами. Я стояла в нерешительности, думая над тем, что, наверное, не стоит открывать. Во-первых, опасно, а во-вторых… Одиночество забилось в угол, глядя загнанной ланью. Ближайший ко мне стик «Безысходность» держался некрепко и, наконец, упал с настольной лампы на стол. Полоски света причудливо легли на его края, оставив незасвеченным только «…ход…». Я смотрела на эти три буквы и понимала, что именно постоянно упускала из виду. В дверь снова постучали, и я решительно открыла её. - Привет, - сказал знакомый голос. Сердце пропустило удар. ...ход... По ту сторону порога на меня смотрели знакомые глаза, по ту сторону порога знакомые руки нервно сжимали ручки дорожной сумки. Я смотрела неверяще и хотела плакать еще больше. Нужно было срочно что-то сказать, что-то сделать, и руки сами потянулись к знакомым плечам и шее. Руки сами обняли, а тысяча глупых суетливых мыслей в голове сами трансформировались в невольное и неконтролируемое: - Привет… Будильник всё еще продолжал звенеть, а Одиночество судорожно закрывало уши руками. Еще одна ночь подошла к концу. - Привет.