Одиночество

Она подошла к окну. Дождь шел, уже второй день, не переставая. Тучи не расступались ни на минуту, солнце не показывало свои лучи. Весь Буян казался каким-то холодным, мокрым, мрачным, пустым и очень неприятным местом. «Капелька, капелька…,- она грустно – нет, даже горько! – усмехнулась.- Капелька…» Интуитивно закуталась в яркий цветастый плед, поежилась от холода. В Тибидохсе батареи ни к черту – вернее, их нет совсем – а по замкам, как мы все знаем еще из истории Средневековья за шестой класс, часто бродят сквозняки. И вообще там неприятно. Полосатый шарф, подаренный когда-то академиком, тяжелым грузом вяло болтался на ее шее и ни капельки не согревал, хотя ранее, как только она тянулась к нему, он приятно обволакивал и грел. Он был таким же теплым, ласковым и родным, как и сам академик. Она шумно вздохнула. Да, был. Так что же поменялось? Растопила камин. Тепла от него – если вдуматься – ноль, но зато красиво. И не так одиноко. Посидела на диване. Обычно они вдвоем всегда так сидели: она прижалась к нему, он положил ей свою руку на талию, зарылся лицом в ее рыжие волосы, словно в пуховую подушку. Она снова шумно вздохнула. Надо же, а шелковые подушки и покрывало все еще пахнут ее духами. Он говорил, что они ей чрезвычайно идут. Эти духи, пахнущие корицей, яблоками и ванилью – «Родной дом», кажется, так называется – тоже его подарок. Он любил такие приятные, казалось бы женские, мелочи – подушки, шарфы, духи и считал их лучшими подарками для нее, для любимой женщины. Для Меди. Она встала и вновь подошла к окну. Она уже и не помнила, когда последний раз плакала и жаловалась – да и было ли такое?! – и на душе заскребли кошки. - У него никогда не хватает времени на меня,- жаловалась она дождю. Неодушевленные предметы – лучшие слушатели, хотя сейчас ей казалось, что дождь – живой.- Абсолютно ни секунды. Я уже не помню, когда мы с ним просто прогуливались по парку. Хотя нет, помню, в мой день рождения. Это было два месяца назад. Конечно, во всем виноват Бессмертник!,- вспомнив Кощеева и его ухаживания за ней, она усмехнулась.- Ник завалил его работой, документацией… У него же ученики, школа, работа… Да он женат на своей работе!,- последнее замечание было произнесено с особой горечью и сильно царапнуло сердце.- Так вот каково это, одиночество!.. Она раскрыла окно, и ветер ворвался в ее комнатку, растрепал более-менее причесанные рыжие волосы (конечно, змеям это не понравилось, но хозяйка не обращала на них никакого внимания), высушил внезапно потекшие слезы… Она подставила раскрасневшееся лицо холодному буянскому ветру, а капли дождя смешались со слезами… - Я все равно люблю его! И мне все равно, мне плевать!..,- ее голос сорвался на крик, и был он полон боли и отчаянья, что было отнюдь непривычно слышать от такой женщины, как она… Дождь откликнулся ей эхом и еще жалобнее застучал по старой черепице… ** Академик почувствовал какую-то тревогу, хотя не мог бы объяснить по какому именно поводу. Просто ему вдруг стало страшно. Он поспешил в ее комнату, к счастью, дверь оказалась открыта. С каждым шагом беспокойство росло, наверное, никогда ранее он не ощущал большую тревогу. Полосатый шарфик был переброшен через окно, и ветер трепал его вязанные кисточки на концах. Рядом лежала записка, написанная стройным каллиграфическим почерком, так обычно пишут девочки-отличницы: «Я тебя люблю. Если мне нет места в твоей жизни, я могу уйти. Прости, я не вынесла одиночества, ты же знаешь, это не в моих правилах. Твоя Меди»… Ветер гулял по пустому и мигом осиротевшему помещению. Без Меди – законной хозяйки этих хором – комната стала нежилой, холодной, мрачной. И неприятной. Воздух стал свинцовым и каким-то особенно тяжелым. А вокруг витал запах корицы, яблок и ванили… Ее любимые духи. «Родной дом», кажется, так называется…