Выбор

      Сириус смотрит на себя в зеркало – смотрит, и не узнает. То есть, нет – все в нем по-прежнему: волосы, лицо, руки, его тело – ничего это не изменилось. Но он бегает глазами по своему зазеркальному двойнику, окровавленные от ссадин пальцы пачкают кафель раковины, руки соскальзывают с бортиков, в голове шум и полнейшая неразбериха, а он все смотрит, ищет: что же не так?       Дыхание сбивается, он слышит свой пульс глухой барабанной дробью в голове, тупая боль как от пореза ножа разносится с кровью по венам, но он ее не чувствует: Сириус вообще ничего не чувствует, все его «я» сконцентрировано на глазах, на немом, застывшем в них крике, не своем – чужом крике; он эхом разносится в его голове, отдается от стенок черепа и глухое «Сириус» в сознании, оглушенное сотнями криков становится последней каплей.       Ладони соскальзывают, он не держится на ногах и опускается на мутно-серый кафель задрипанной ванны штаба Ордена.       И только отзвук этого тихого «Сириус» голосом Кэт отчетливо стучится в его висках, только он и вопрос: «как мне теперь жить дальше?»

***

- Кэт! Кэти! Да стой же ты!       Сириус бежит за ней сквозь чащу леса, то и дело спотыкаясь о ветки и корни деревьев. Он слышит смех Кэт, видит ее силуэт сквозь листву, улыбается сам, но не может догнать.       Он нагоняет ее только обратившись в большого пса, преграждает дорогу и Кэт падает прямо на траву, заливисто смеясь и теребя пса за ухом.       Сириус перекидывается в человека, смотрит на Кэт не без удивления; ему очень хочется отвести взгляд: то ли от стыда за совершенное, то ли от озадаченности отсутствием обычной реакцией на измены.       Вот так они и сидят на поляне, залитой ярким солнцем. За ними – стена леса, а перед - безграничная свобода, равнина, поросшая травой по колено, окруженная такими же изумрудными и бескрайними холмами с деревянными домиками и аккуратными лужайками вокруг них. Над ними – небо, бесконечное, голубое небо.       Кэт щурится от яркого солнца, солнечные зайчики играют на ее коже, а когда она хитро улыбается, то сама становится похожей на солнце. Сириус не мастер красивых речей, но сейчас ему кажется именно так. Он уверен, что получил бы по голове учебником за такие слова, поэтому молчит – Кэт и так все знает.       Ветер играет с ее волосами, и она как будто ждет чего-то, но выглядит настолько безмятежной, что и поверить трудно. - Ты что, совсем не сердишься на меня?       Голос хриплый после долгого молчания. Кэт смотрит на него с усмешкой, но он не боится услышать от нее фразу в духе: «давай останемся друзьями», нет. Мозер – не Мозер, если позволит себе так просто сдаться. Он влюбился в нее именно за это.       Кэт хватает его за отвороты черной рубашки, тянет на себя и целует. А потом смеется: - Один раз живем, Блэк, и не в самое лучшее время, чтобы тратить его на обиды.       Улыбка исчезает с ее губ и на минуту Сириусу кажется, что в глазах его Кэт мелькает грусть. Он притягивает ее к себе, обнимает, и выдыхает куда-то в макушку: - Прости.       Они чертовски молоды, за плечами не такая уж и плохая жизнь, а впереди – долгая и счастливая, невзирая ни на какие трудности грядущей войны. Они свободны, как свободны птицы, вольны, как ветер, и их жизни подчинен весь мир: они сами творят их, и жизнь, и мир – это в их власти.       Есть только «сейчас» и только «здесь» - это поле, солнце над головами и их любовь. И это то, что останется навечно – с ними, в их сердцах. - Как будто у меня есть выбор, Сириус!       Кэти снова смеется, и он закрывает глаза.

***

      Реальность вышибает Сириуса, когда он уже в который раз падает на пол, выброшенный омутом памяти из собственной жизни.       Сириусу кажется, что он ослеп – как ослепла к чувствам его душа, - так всегда первые пять минут, когда яркий свет минувшего еще слепит разум своей пеленой.       Сейчас ночь, в штабе Ордена тихо, и эта тишина давит на Сириуса, ему нужно совсем не это, ему нельзя вспоминать. Он не позволяет себе этого ни утром, ни днем, ни в свободное время. Но ночью убежать от этого невозможно.       Ночь – это время Кэт. Время, когда он позволяет своему огрубевшему сознанию быть вместе с ней, пусть таким образом, когда он пытается забыться, в очередной раз вливая в себя коньяк и включая в своем стареньком плеере AC/DC на полную громкость. ‘Cause I’m back Yes I’m back Yes I’m back in Black*       Сириус не умирает, не убивается. Он вспоминает день, когда втащил Кэт во все это, когда она согласилась и стала членом Ордена, когда пошла за ним без оглядки.       Думал ли он тогда, что все это обернется вот так?       Конечно, не думал. Он не знал и не представлял. Единственное, что управляло им – желание геройствовать и защищать.       Как оказалось, именно это управляло и Кэт тоже.       Иначе бы она никогда не вышла на поле боя, - для нее финального, последнего. Она бы не защищала так рьяно все, что дорого ей.       И даже когда Кэт упала, пораженная сначала круциатусом, затем и авадой, в ее глазах был этот блеск – блеск геройства, они горели до самого последнего момента, до последнего ею сказанного «Сириус». Он видел сам и слышал – она умирала на его руках под шум заклятий и крики остальных, - видел огонь геройства, огонь бешенного, слышал невероятной силы отчаяние в ее голосе, это все было тогда и в нем самом.       «Знаешь, Бродяга, если когда-нибудь я умру, а я умру, я бы хотела умереть на поле боя. Это самое лучшее, что могло бы случиться».       Он ненавидит ее за эти слова – нет, он не может ее ненавидеть, - сжимает ладони в кулаки. Если бы ты знала, Кэт, что так все и будет.       «Мы свободны, Сириус, до последнего свободны и вольны выбирать. И наш выбор будет всегда единственно верным».       И только сейчас он сомневается в правдивости этих слов.       Его выбор – и выбор Кэт; был ли он единственно правильным?       И Сириус отвечает.       Да, был.