Право на надежду

Прошло двадцать лет с момента расформировки Черного Ордена. Его больше не существовало. Все документы, связанные с деятельностью этой организации, были уничтожены. Личности всех участников засекречены. Война кончилась. Память о ней угасла в людских сердцах. Экзорцисты, искатели – их больше не существовало. Их никогда не существовало. Люди поверили в то, что никогда на свете не было акума и Ноев, не было неизвестной им войны. *** Итано Хидэки шел по усыпанной желтыми листьями аллее. Осень уже вступила в свои права. Моросил мелкий, противный дождь. Черный плащ Итано был забрызган грязью. Это было довольно странно, если учесть, что грязи в городах больше не существовало. Вернее, ей не откуда было взяться. Вокруг – сплошной асфальт. Асфальтированные дороги, тротуары, аллеи, площади. Идеально ровный асфальт... Идеальные небоскребы вдоль идеальных дорог, такие же серые, как идеально серый асфальт. Слепые небоскребы смотрели на людей слепыми серыми окнами. И только по вечерам в них зажигались огни. Желтые, как осенние листья. Итано Хидэки ненавидел эти небоскребы, ненавидел этот идеальный асфальт, ненавидел... Он просто ненавидел. Он ненавидел все. Ненависть – главное чувство Итано. Ненависть – единственное чувство Итано. Сегодня Хидэки был на окраине города. Да, у этого города еще была окраина. Он еще не был так огромен, как Новый Токио. Его население составляло всего лишь миллион с лишним человек. Это и привело Итано сюда. Мужчина бежал из большого города сюда. Он ненавидел толпы народа. Он задыхался в огромных городах. Конечно, в этом городе тоже было много народа, но несравнимо меньше, чем в Новом Токио. На окраине было хорошо. Там не разгоняли туч. Поэтому дождь хлестал по одинокой фигуре в черном плаще, одиноко стоявшей посреди абсолютно голого поля. Здесь никто не пялился на твой странный плащ. Яростный ветер сорвал с Итано капюшон и трепал его длинные волосы. Здесь Хидэки чувствовал себя свободным. Не было ненависти, не было воспоминаний. Была только пустота. Холодная, окрыляющая пустота. Здесь Итано забывал... Забывал, что когда-то его звали Юу Канда. Что когда-то он работал на Черный Орден. Что когда-то в битве он победил Ноя Удовольствия – Тикки Мика. Что когда-то всегда при нем был муген. Что когда-то в его жизни были люди, за которых он чуть не отдал жизнь... Он ненавидел свои воспоминания. Он ненавидел свою жизнь, свое прошлое. Он был воином, он сражался. Он шел вперед. А что он получил? Ради чего сражался? Война кончилась, но жизнь продолжалась. Но это была больше не жизнь Юу Канды, непобедимого мечника. Это была жизнь Итано Хидэки – человека, единственным чувством которого была ненависть. Их бросили. Их выбросили. Экзорцисты, служители Бога, никому стали не нужны после войны. Наоборот, их сочли опасными и отобрали Чистую Силу. Канда долго не мог смириться с этим, но что он мог? Ненавидеть... У каждого был свой путь. Но Юу потерял свою дорогу, когда из его рук забрали муген. Как будто из груди вынули сердце... То, что Канда умел лучше всего, — сражаться. Но война кончилась. Мир, каким его знал парень восемнадцати лет Юу Канда, кончился. Начался новый мир. И в этом мире сейчас жил потерявший свою дорогу тридцативосьмилетний Итано Хидэки. Простой служащий огромной кампании. Потерявший и потерявшийся... Он не видел Аллена, Линали, Кроули, Лави и остальных с того самого дня, когда они вместе, плечом к плечу смотрели, как догорает замок – их идея, их дом. Тогда они все умерли. В тот день их имена стали другими. Разными стали их судьбы. Он не искал их. Он ненавидел их, так как они – часть его ненавистного прошлого. Прошлого, в котором у него еще была надежда. *** Итано шел по идеально ровному асфальту. Над ним возвышались серые небоскребы. Сегодня ненависть сжимала сердце невероятно сильно, как никогда. Даже привычное лекарство — прогулка на окраину – не помогало. Хидэки было плохо. Так плохо, что ему хотелось умереть. Обступали призраки прошлого. Серое, идеальное, серое, рыжее, серое, идеальное, серое... Серое. Аллен. Рыжее. Лави. Идеальное. Линали. — Ненавижу!!! Ненавижу!!! — крик, жуткий крик вырвался из груди Итано. Сердце разрывалось. Что-то черное застилало глаза. Двадцать пустых последних лет душили воспоминаниями, пустыми... Восемнадцать первых лет жизни резали воспоминаниями на куски. Резкий разрыв в области сердца. Смерть? Глаза закрываются. В груди разливается холод. И последние мысли: «Ненавижу...» *** — Очнулись? Вот и хорошо, — ласковый голос, теплые руки приподнимают веко, светят в глаз фонариком. Доктор склонился над Итано. — Вы нас напугали. Нельзя же так себя изводить. Мы уже думали инфаркт, но это оказалось всего лишь нервный срыв. Очень тяжелый нервный срыв. Как вы могла себя довести до такого состояния? Еще пять минут – и все. Мы бы не успели. Нет, вы бы не умерли. Но нервная система была бы поражена навсегда. Паралич. Вы счастливчик, — добродушно говорил доктор. Итано было все равно. Он не слушал. Он думал о своем сне. Этот сон. Он когда-то уже видел его... Рыжей парень догоняет его и сует в руку бумажку. И сдавленный шепот: — Возьми. Как Историк, я не имею права тебе его давать, но я не могу вас так просто потерять. Позвони. Когда захочешь. В любое время и через сколько захочешь лет... Но было ли это сном? Этот вопрос мучил Хидэки. — Когда меня выпишут? Когда? – охрипшим голосом спросил Итано у врача. — Ну, думаю, через пару недель мы сможем вас отпустить. Но только если вы пообещаете, что будете себя беречь, — успокоил его доктор. Итано закрыл глаза и откинулся на подушки. Он не знал, действие ли это лекарств или еще что-то, но он больше не чувствовал ненависти. Он ничего не чувствовал. Только тепло и спокойствие. Хидэки уже почти заснул, как вошедшая медсестра потревожила его покой. — Простите, но я принесла ваши вещи. Вот ваша рубашка, вот брюки, — сестра сопровождала перечисление аккуратным раскладыванием вещей на стул, — А вот ваш плащ. Какой он у вас интересный. Кстати, в нем я нашла какую-то бумажку. Похоже, это номер телефона. Сестра протянула бумажку Итано. Слабой рукой он взял ее. Значит, это был не сон. Сон... Итано погружался в сон. Белый потолок поплыл перед глазами. Небоскребы зажгли огни. Слабая рука зажала бумажку в кулак. « Я позвоню. Через двадцать лет. Но только чтобы сказать, как же я тебя ненавижу, глупый кролик...» Под эти спокойные, тягучие мысли, Хидэки уснул, еще крепче стискивая в кулаке свое право на надежду. «В комнате с белым потолком, С правом на надежду... В комнате с видом на огни, С верою в любовь...» "Наутилус Пампилиус" — "Я хочу быть с тобой"