Seven Days

"Счастье — оно же никогда не приходит само. Кто-то должен за него расплачиваться" Михаил Леонидович Хазин

POV Китнисс Солнечный свет волнами заливает крыши домов, незаметно нагревая черепицы. Все вокруг будто облито золотом, включая и мое прекрасное настроение: иначе его и не опишешь – золотое. Чистое летнее небо будто открывает целый мир, кажется, что дышать намного легче чем, например, даже вчера. Потоки теплого воздуха приятно ласкают кожу, хочется петь вместе с ранними птицами, но я просто не могу снять с лица счастливую улыбку. Утренний лес встречает тихим шумом листвы и щебетом соек. Свежесть пахнула с порывом легкого ветерка, и стало прохладнее, так что я застегнула кофту. Не знаю, зачем взяла с собой лук и стрелы, - мы же просто погулять договаривались, - но это, наверное, по старой привычке. К тому же мне они точно не помешают. Спускаюсь ниже по склону и с легким стыдом замечаю фигуру сидящего ко мне спиной человека. Конечно же, это Пит. Я хотела прийти раньше: до встречи еще почти полтора часа, а он уже здесь. И к чему так рано? Решаю подойти к нему сзади и напугать, пощекотать по бокам. Вот я уже совсем близко, и тут внезапно меняю решение: закрываю ему глаза ладонями. Чувствую быструю улыбку, а потом он силится принять серьезное выражение лица. - М-м-м… Плутарх? – улыбаюсь, - Сэй? – еще шире, - Ах, Джон, точно, я и забыл, что мы сегодня договаривались, - закусываю губу, чтоб не рассмеяться. Отвыкла даже как-то от таких простых глупостей. Пит, не дождавшись ответа, мягко убирает мои руки с глаз и оборачивается через плечо, одаряя меня своей неподражаемой улыбкой. - Неужели у меня и правда настолько грубые руки, - я подползаю ближе и сажусь справа от Пита. - Да нет, просто рано еще, я и не думал, что это ты, - я только тихо смеюсь и легонько ударяю его кулаком в плечо. Пит усмехается. Впрочем, ударь я его посильнее, ему бы все равно было. - Ну, меня-то еще можно понять – я могла прийти поохотиться. – Мы смотрим друг на друга, - А тебе не спится что ли? – неудачная шутка, но я, как обычно, вспоминаю об этом слишком поздно. Пит тоже это понимает, и с наших лиц сползают улыбки, мы теперь смотрим на лес перед собой. Опять я как дура. Хотя, почему как? - Ну, вообще-то да. Повисает неловкая тишина. Вспоминаю, что мне-то тоже, на самом деле, не спится – последние несколько ночей я спала всего часа по четыре. Не думала, что Питу тоже тяжело. Нет, догадывалась, конечно, но чтобы так… - Мне тоже. Не знаю, нужно ли говорить об этом, больно ли Питу, надо ли ему выговориться, так что снова эта жуткая неловкость витает в воздухе. Но Пит решает эту проблему сам: все-таки поговорить нужно. - Приступов… таких, как были в Тринадцатом, - Пит мнет пальцами травинку, - больше нет. Иногда, бывает, перед глазами темнеет, но быстро проходит, - он выдыхает, а я смотрю на его напряженное лицо. Я не знала о нем ничего: ни о его состоянии, ни о его жизни вообще. И вот теперь с жадностью восполняю этот пробел, - зато по ночам не отпускает… до сих пор. Он поворачивается, наконец, ко мне, а я опускаю глаза, срывая тонкий стебелек какого-то маленького цветочка. Киваю головой, не зная, что сказать. Наконец решаю, что сейчас лучше не думать, а просто говорить то, что в голове. Пусть глупо, но зато - правда. - Я… я кричу по ночам. Мне… наверное так легче это переносить, – все так же изучаю несчастный стебелек. Я думала, говорить о кошмарах будет сложнее, я чего-то боялась, будто, вспомни я о них, они тут же появятся во плоти перед нами. – Просыпаюсь, а потом не могу заснуть. Больные люди приобретают странную привычку нервно посмеиваться всякий раз, когда не знают, что сказать. Даже когда разговор настолько серьезен, настолько далеко относит в ужасные воспоминания – такие люди нервно посмеиваются. Мне вспоминаются Вайресс и Бити – гении-чудаки: эта привычка, кажется, не покидала их с самых первых их Игр. А мы теперь – такие же. - Я знаю, - что? Поворачиваюсь к Питу, а он смотрит на меня с грустной улыбкой, - я не кричу, как ты. Помнишь, я говорил, что у меня кошмары немного другие… - Да, они все обо мне, - я все так же неотрывно смотрю в его глаза. Теперь они какие-то будто стеклянные, непроницаемые – не догадаешься, о чем он думает. – И когда ты видишь меня, то… то все снова хорошо. - И поэтому каждый раз, когда я просыпаюсь, смотрю в окна твоего дома. Я знаю, что ты не спишь, потому что спускаешься вниз по лестнице и зажигаешь ночник. – Нет, не так. Не совсем так. - Но сначала я смотрю в твои окна. – И на это Пит тоже кивает. - Знаю. Но ты меня не видишь, потому что я не включаю свет. – А вот это правда. Я еще ни разу не видела свет в его доме по ночам. - Поэтому я никогда не думала, что они… - вздыхаю и поворачиваюсь к лесу. Нет, не слезы душат меня – воспоминания. Нам было лучше, когда мы спали в объятиях друг друга. – Я думала, что кошмаров у тебя больше нет. Что ты спишь по ночам. Какое-то время мы сидим в тишине. В живой тишине леса, теплой, шумной и гулкой, приятной тишине, которую не очень хочется нарушать. У нас есть свои мысли, воспоминания. Своя боль. Мы пытаемся жить дальше, и у нас это, возможно даже, получается, но прошлое никогда не покинет наши мысли и наши души. Можно пристроить рядышком корпус нового времени, но прочный, пусть и старый каркас прошлого, ставший новому основой, разрушить не получится никогда. Иногда приятно, - по-особому приятно, вперемешку со жгучей болью приятно, с едкими воспоминаниями и пережитками прошлого, - пройтись по коридорам старого дома, хранящего в себе наш старый мир. Но живем мы теперь в уютной и светлой маленькой пристройке настоящего, там, где хочется улыбаться. А в старый дом мы все-таки возвращаемся. - Пойдем, а то не успеем до полудня, - мой тихий хриплый голос возвращает Пита обратно в настоящее. Он еще с несколько секунд сидит на траве, а потом поворачивается ко мне и улыбается. Уже не грустно, а по-новому, по-настоящему. Он поднимается первым, не успеваю я опомниться, и подает мне руку. Смущенно хватаюсь за нее: раньше я не позволила бы себе такого – даже Гейлу не позволяла, отпиралась, фыркала. А сейчас улыбаюсь. Мы идем вглубь леса, следуя ярко видным тропинкам. После того, как в лес разрешили ходить, люди пусть и с опаской, пусть и редко, но все же навещали его. Сейчас волна такого интереса совсем спала: возможно, они не могут понять этого блаженства, потому что просто не привыкли к такому. Но тропинки, вытоптанные бойкими детьми теперь хорошо видны. Я рассказываю Питу о деревьях, о целебных и ядовитых травах, цветах и ягодах, а он внимательно слушает и старательно переступает коряги, пытаясь не шуметь. У него это, честно сказать, не особо выходит, так что за два часа прогулки нам удалось увидеть только пару белок на деревьях и соек, беззвучно порхающих в небе. Чуть позже Пит привыкает к шуму, движению и дыханию леса, и когда я останавливаюсь, чтобы набрать воды во флягу, он обходит деревья в поисках цветов, о которых я рассказывала. Я тихонько наблюдаю за ним, невольно улыбаясь. Совсем скоро после маленькой остановки за водой мы выходим на поляну. Я редко здесь бывала – иногда это было место нашей с Гейлом встречи, но чаще мы начинали наш путь сразу за склоном. Солнце уже высоко, становится жарко, и я предлагаю остановиться здесь. Разворачиваю уже давно снятую от жары кофту и расстилаю на траве, предлагая и Питу присесть со мной. Мы сидим, купаясь в лучах солнца. Пит попросил мой лук и сейчас сидит, рассматривая его и натягивая тетиву. - Я тебе поохотиться не дал, да? – он все вертит вещицу в руках, прикладывая стрелы. - Я же сказала, Сей от меня уже все получила, так что это я просто так, по привычке взяла. – Конечно, ему не удается правильно уложить стрелы, и я не выдерживаю, - Хочешь, научу стрелять? Пит поворачивается ко мне, его глаза загораются радостным огнем, но в голосе звучит сомнение. - Думаешь, что-то выйдет из этого? Я усмехаюсь, смотря на траву, и поджимаю губы. - А почему не попробовать? Мы поднимаемся с места; Пит протягивает мне лук и стрелы, а я рукой разворачиваю оружие обратно к нему. - Ну, нет, кто учиться будет? – я поворачиваюсь к деревьям и собираюсь устроить мишень, как делала до этого – прорезав кору ножиком, но запоздало понимаю, что забыла свой дома, а Гейла тут нет. Поворачиваюсь к Питу, который уже стоит напротив того самого дерева на приличном расстоянии от меня. Он замечает, что что-то не так. - Эй, Китнисс, что случилось? Я кричу ему в ответ. - У тебя случайно нет ножика, а? – я тут же виновато закусываю губу. Ну как так можно было? Ведь раньше я без этого ножика никуда не выходила, он все время был у меня на поясе. - У меня есть десяток стрел, подойдет? – стрелы, точно! Как я могла забыть? Облегченно улыбаюсь и подбегаю к нему, забирая одну. – Будешь кору резать? - Ага. Это дерево все стерпит. Нас с Гейлом же стерпело. – Я стараюсь сохранить улыбку, но упоминание Гейла в обществе Пита кажется неуместным и неправильным, поэтому я спешу отвести взгляд, чтобы не видеть его реакцию, и возвращаюсь к стволу. - Все, готово! – выкрикиваю я на бегу обратно. Пит ждет меня – ну да, он же совсем не умеет стрелять. Когда я подхожу ближе, Пит протягивает мне оружие и становится чуть дальше. Я привычными движениями прикладываю стрелу, поднимаю лук и натягиваю тетиву. Сейчас передо мной нет ничего, нет этого мира, нет леса, - только светлая неровная мишень и мое напряженное лицо. Губы немного режет тонкая прочная тетива, а руки затвердели в знакомой позе. Кажется, что проходит вечность, хотя на деле я стою меньше минуты. Свист воздуха, рассекаемого стрелой, растягивается в моем сознании как в раскадровке фильма, я утопаю в родных ощущениях еще не достигнутой цели. Гулко и мягко стрела врезается точно в десятку кривых кругов дерева, и я опускаю лук. Краем глаза замечаю, как Пит медленно подходит сзади, неотрывно, как и я, глядя на стрелу. Уже чувствую его теплое дыхание на шее и не хочу, чтобы он отходил. - Ты действительно думаешь, что для меня это возможно? - Ну, знаешь ли, я тоже не с первого раза так стреляла, - я поворачиваюсь к нему и теперь мы так близко-близко, а его глаза смотрят в душу. Тихо прочистив горло я полушепотом продолжаю, - держи, а я… я смотреть буду. Попробуй. Пит берет из моих рук оружие, а я все-таки решаю помочь ему ощутимее: тихо подхожу сзади, правильно расставляя положение его рук. Как только я касаюсь его, он немного вздрагивает – не ожидал, - но потом поддается моим мягким толчкам и поправкам. Руками расправляю его плечи, легко стучу по спине пониже лопаток, показываю правильную стойку. На самом деле, я сначала смущаюсь сильнее прижиматься к нему, - как, впрочем, и он, - но процесс затягивает, и вот уже мы сосредоточены настолько, что не придаем этому значения. Наконец все так, как нужно: Пит напряжен и серьезен, я стою прямо за его спиной, мои руки лежат на его. Последняя поправка и тихая команда: «Стреляй!». Стрела попадает в неровную полоску между девятым и восьмым кругом, и Пит опускает лук. Теперь приходит неловкость, потому что я вжалась в его спину, положив подбородок на его плечо. Поспешно отстраняюсь, как только выстрел окончен. - Ого, это даже больше, чем неплохо, - я, правда, удивлена. А вот Пит, кажется, нет. - Чего тут удивительного – ты ведь стояла за мной, - он смотрит на меня, щурясь от яркого солнца, и только сейчас до меня доходит, что времени-то подальше полудня. - Неправда, - я кричу на бегу к дереву и выдергиваю стрелу, - давай тогда еще раз, а я буду просто смотреть. Я протягиваю ему стрелу, а Пит пожимает плечами и снова жмурится, так что не поймешь, улыбался он, или нет. Встаю в сторонке и наблюдаю, как Пит пристраивает стрелу, натягивает тетиву и сосредоточенно прицеливается. Завороженно наблюдаю за этим зрелищем: думала, что тут же не выдержу и брошусь исправлять его, но нет – все и так правильно. Наконец он отпускает тетиву, и стрела со свистом пронзает девятый круг импровизированной мишени. Я широко улыбаюсь. - Вот видишь, а то: «чего тут удивительного», - передразниваю его, подходя ближе. – Ты тут удивительный. Пит замирает. "Удивительный". Может, и получилось как-то двусмысленно, но, тем не менее, это - именно то, что я хотела сказать. Еще какое-то время уходит у нас на то, чтобы отыскать ягоды: правда, мы догадались взять еды, но все же. Пит принес немного хлеба для себя и пару сырных булочек – мне. Я взяла молоко и сыр, и поделилась с парнем. Пит передвинул кофту в тень, и мы наслаждались едой и прохладой. Когда с перекусом было покончено, Пит вдруг спросил меня: - Когда мы были совсем маленькими, в школе, учительница спросила, знает ли кто-нибудь «Песнь долины», - я напряглась. Снова его воспоминания, и они, кажется, правдивые. Пит остановился, а потом, смотря на меня, продолжил: - Ты ее знаешь. Правда или ложь? Я тепло улыбаюсь и, скрестив ноги, отвечаю: - Правда. Тогда Пит заметно просиял: еще бы, новая деталь, приближающая его к восстановлению правильных воспоминаний. Он еще немного помолчал, а потом задал еще один вопрос: - Можешь спеть ее сейчас? И я смущенно пообещала постараться спеть ее прилично. Пит усмехнулся собственным мыслям, а я начала. Сначала мой голос предательски дрожал – я не пела несколько лет, - но потом окреп и расцвел, а я закрыла глаза, погружаясь в прошлое. Возвращаясь в то время, когда отец учил меня этой песне. Я заканчиваю и открываю глаза, встречаясь с восхищенным взглядом Пита. Я не успеваю смутиться, как моя песня продолжается… без меня. Сойки, сойки-пересмешницы подслушивали нас, сидя на ветках деревьев над нами. Теперь «Песнь долины» неравномерными, но необычайно красивыми и естественными волнами разносится по всей округе. Лес звенит тысячами голосков, постепенно стихающих вдали. Мы сидим, слушая вновь и вновь накатывающий куплет, чувствуя себя в сказке. *** Вечереет. Трава намокает, а земля становится холоднее, и мы снова вспоминаем о необходимости расстаться. Собираем вещи, обсуждая события прошедшего дня. - Может, еще как-нибудь постреляем? – Пит собирает остатки ягод в сумку. - Да хоть завтра, - в моем голосе радость и энтузиазм, а Пит, видя это, только улыбается. - Нет, завтра я не могу, а то меня выгонят из моей собственной пекарни, - я смеюсь. А ведь правда – это я бездельник, не то, что Пит. – Но завтра ты можешь прийти ко мне. Я удивленно поднимаю бровь. - Ты шутишь? Я там только мешаться буду. – Мы пробираемся обратно к Дистрикту. - Это ты зря. Я же стрелять научился – ну, как научился, - я смеюсь. Конечно, тренировки не помешают, - значит, и у тебя есть шанс. - Если ты возьмешься учить меня готовить, и если у тебя это получится, - я даже останавливаюсь на тропинке, - то будешь моим личным супергероем. Пит смеется, мы продолжаем путь, но потом он совершенно серьезно говорит: - То есть, это можно считать за принятое приглашение? Мы уже вышли из леса, и теперь нас освещают фонари на улице Дистрикта. Пит говорил, что ему еще нужно забежать в пекарню, так что дальше мы пойдем по отдельности. - Конечно, можно, - не могу себя пересилить, и через несколько мгновений обнимаю Пита. Он почти сразу прижимает меня к себе. Отстраняюсь, и наше одновременное «спасибо» растворяется в летнем вечернем воздухе. Мы улыбаемся, и желаем друг другу спокойной ночи. Уверена, сегодня она такой и будет.