Соседи

Ванахейм В первый раз они встретились во время пира в Ванахейме. Тору было около одиннадцати и его все еще немного мутило после первого в жизни перемещения по Бивресту. Мал он еще был для таких вещей, и будь воля прекрасной Фригг, что стала ему матерью, ни за что не быть Тору за тем столом, но пир этот был важен Одину Всеотцу, поэтому пришлось царевичу все же совершить путешествие в чужой для него мир. Локи тогда показался ему странным, совсем не похожим ни на асов, ни на ванов, но вместе с тем, казалось бы, и ничем от них не отличающимся. Странным, словом. Его скуластая мордашка с длинным остреньким носом едва выглядывала из-за высокого стола, а плеч так вообще не было видно, но цепкий взгляд так и сновал по залу, останавливаясь то на хозяевах, то на ком-нибудь из гостей. Тору этот взгляд – наглый, пытливый – не нравился. И только когда большая, что ковш, ладонь царя Лафея удивительно ласково потрепала Локи по голове, Тор понял, что странный мальчишка – йотун. Потом, когда детей выгнали из общей залы, чтобы те смогли пойти поиграть или отдохнуть, буде такое у них желание, Тор опять наткнулся на этот неприятный взгляд светлых глаз и подошел к их владельцу. - Ты йотун, - обличающе сказал он. Мальчишка был на голову его ниже и в плечах уже, но Тор почему-то чувствовал исходящую от Локи опасность. - Так и есть, - пожал плечами тот. – А ты ас. И что с того? Сейчас в Асгарде о результатах закончившейся войны не судачил только ленивый. Тора политика волновала мало – ему бы голубей погонять или пирог сладкий с кухни стащить, а не слушать о границах да трофеях, но фрейлины прекрасной леди Фригг – дорогой матушки, каждый раз напоминал себе мальчик – за шитьем нередко поднимали эту тему. И, конечно же, йотуны в их рассказах выглядели теми еще чудищами. Ее величество царица ругала глупых девок за длинные языки и отсылала пасынка с нянькой подальше от недетских разговоров. Однажды, сидя в уголке за прялкой, Тор жевал яблоко и вполуха слушал леди Герд, которая говорила горестно: - Как все же жаль, что славный Лейв сложил голову в Мидгарде, они с моей милой младшей сестрицей были обручены, бедняжка плачет ночи напролет. - Немало воинов погибло, - холодно ответила ей прекрасная леди Фригг, - мы все скорбим о них. Но нет дела достойнее, чем умереть в бою, сражаясь за своего царя. А Тор так и сидел в своем уголочке, боясь поднять голову, чтобы никто не увидел, как блестят у него глаза. Лейв-весельчак приходился правящей династии дальним родственником был вхож во дворец, и в отличие от других взрослых асов он не гнушался проводить время с маленьким наследником. Именно под присмотром Лейва Тор впервые натянул свой тренировочный лук. Стрела, конечно, не пролетела и десятка шагов, но добрый дядюшка заверил мальчика, что для первого раза это вполне достойный результат. А теперь Лейва-весельчака не стало. И никогда теперь он не женится на прекрасной леди Лейн, о которой так тепло рассказывал. И никогда Тор не научит их деток стрелять из лука, как сам Лейв когда-то учил его. Теперь йотуны для Тора из просто страшных соседей превратились в самых ужасных монстров во всех девяти мирах. Однако легко не любить что-то абстрактное и далекое – совсем другое дело, когда предмет нелюбви приобретает четкие очертания. Стоящий перед Тором мальчишка вовсе не был средоточием зла всего мира, хоть и был йотуном. - Йотуны предатели и клятвопреступники, - неуверенно пояснил Тор, пренебрежительный тон собеседника ему совсем не нравился. Локи от его слов вспыхнул до кончиков ушей, и Тору показалось, что мелкий сейчас бросится на него с кулаками, но тот лишь сморщил нос, будто вместо медвяного отвара ему в кубок плеснули крепкого пива. - Нам то же самое рассказывали про вас. Это в Асгарде асом быть здорово, - сказал он, - а в Йотунхейме ты такой бы и дня не протянул, у нас здорово быть йотуном. - И с чего бы мне покидать свой родной мир, чтобы целый день торчать у вас? У вас холодно и пусто. - У нас холодно, но вовсе не пусто, просто вы ничего не видите дальше собственного носа, - отрезал Локи, и глаза его заблестели. - Ну, что бы там ни было, это не помогло вам выиграть войну, так ведь? – это был последний аргумент, больше Тору сказать малявке было нечего, и чувствовал он себя от этого очень неуютно. - Так, так, - согласился тот, - вот только знаешь ли ты, зачем мы сегодня здесь? - Мы празднуем мирный договор. - Чей? – на острой мордочке расцвела улыбка. - Четырех миров, - недоуменно ответил Тор. - И Йотунхейм один из них, ас. Может, не так много мы и потеряли в той войне, в которой Асгард остался почти без армии? Тор наморщил лоб, внимательно следя за мелкой ледышкой, которая рассказывала ему всякие гадости. Во всех этих вещах с мирным договором он абсолютно ничего не смыслил. Расстраивало то, что, кажется, смыслил Локи, а врет он или нет, царевич понять не мог. Пока маленький ас размышлял над ответом, его собеседник улыбнулся и панибратски схватил его за руку. - Впрочем, сегодня нельзя затевать ссоры, - сказал он серьезно. – Сегодня все празднуют мир, и я обещал быть другом тебе… Одинсон облегченно выдохнул. - … но всего лишь на этот вечер! – добавил Локи. Йотунхейм Локи всегда знал, что «немного не такой», не настоящий йотун, ущербный, больной, а еще он знал, что физическую слабость ему простят, потому что у будущего царя Йотунхейма была замена недоступной физической силе. Возможно, он был ниже ростом, чем положено быть наследнику Лафея, зато древние силы Стылого мира не обделили своего будущего правителя вниманием – магия текла по его жилам бурным потоком. Также Локи знал, что как только он оступится, стервятники напомнят правящей династии и неугодный брак с плебейкой, и больного ребенка, родившегося от этого брака, и ставшую фатальной для Йотунхейма войну. Поэтому оступаться Локи не собирался. В том году ему минуло семнадцать, а ростом он как раз сравнялся со своим восьмилетним братом. После тяжелой затяжной зимы весна была влажная и холодная, ветра так выли в переходах замка, что Лафейсон едва ли не с носом прятался в тяжелую меховую накидку, когда по обыкновению шел к отцу во второй половине дня. Ветра приносили недобрые вести – окраины бунтовали. Придворные партии уже начали свою игру, и Локи все чаще ловил на себе оценивающие взгляды. «Яд или кинжал? – думалось ему в такие минуты. – А что будет с младшими братьями? Да будь я проклят, если не стану сопротивляться!». И вот в таких условиях двор Йотунхейма был вынужден принимать посольство асов. На этот раз они пришли в качестве просителей. Локи, хоть и стучал зубами от страха за собственную шкуру, иронию не оценить не мог – неужели в лесу что-то сдохло, коли жители верхнего мира пришли к ним на поклон?! Тор Одинсон, сиятельный ас терся в задних рядах и выглядел донельзя потерянным, будто и не понимал, что, собственно, здесь происходит. «Будто и не он прижил бастарда от одной родовитой йотунки, родители которой оказались намного суровее нравом, что предполагал наследник Одина» - думал царевич, тонко улыбаясь дорогим гостям. Теперь проблему в виде маленького вопящего свертка приходилось решать на самом высоком уровне, чему, само собой, никто рад решительно не был. Пожалуй, обвинить девушку Локи не мог – любая бы не устояла. Тор Одинсон был эталоном всего того, что ценилось и воспевалось не только в Асгарде, но и в Йотунхейме. И дело тут, пожалуй, было не только и не столько в развитых мускулах и легком веселом нраве. Было в Торе что-то… сильное, спокойное, надежное… и вместе с тем доброе, радостное, почти детское. И сын Лафея мог честно признаться себе, что завидует этому асу – счастливому ребенку счастливых родителей, не знавшего ни смуты, ни страха за собственную жизнь, ни одиночества. Они оба стояли очень высоко, по правую руку от правителя, в шаге от трона, но один при этом просто был собой, а второму постоянно приходилось доказывать свое право на занимаемое место. Захворавший отец с гостями говорил не более, чем того требовал этикет. Локи понимал, что в сложившейся ситуации его больше волнуют дела на юге, где пожирающая казну не хуже легендарного дракона армия несла тяжелые потери в стычках с бунтующими феодалами, да поздняя холодная весна, чем гости из теплого мира, единственной проблемой которых был собственный будущий правитель. Впрочем, асы и так чувствовали себя неплохо – уладив дела, они ели и веселились, будто не ощущая гнетущей атмосферы, царящей при дворе Лафея. Ближе к полуночи Локи вышел на свежий воздух, чтобы разогнать немного шумящий в голове хмель. Однако терраса была уже занята. Из-за дальней декоративной колонны были отчетливо слышны приглушенный смех и томные вздохи. Царевич думал уже тихонько удалиться, чтобы не портить кому-то прекрасно начинающийся вечер, но тут его ушей достиг довольно откровенный стон и надсадный женский шепот: - Ах, ваше высочество… Локи резко затормозил. Будучи старшим братом двоих царственных оболтусов, он выработал у себя стойкий рефлекс вставать в охотничью стойку при таких возгласах. Право слово, только племянников-бастардов ему для полного счастья сейчас не хватало… Однако за колонной обнаружился вовсе не один из Лафейсонов. - Серьезно?! – воскликнул Локи, даже не пытаясь сохранить лицо. Его высочество царевич Асгарда нехотя оторвался от растрепанной служанки. - Что еще? – рыкнул он, недобро сверкая глазами. Локи отшатнулся, больше от неожиданности, чем от страха, и вышел на свет. Тор тут же узнал его. Он кивнул девке, замершей в неловкой позе, чтобы та убиралась. - Чем обязан? – усмехнулся ас, когда служанка скрылась из виду. - Да у меня просто слов нет, - выдохнул Локи в недоумении. – Трех часов не прошло, как мы тут… Не боишься, что Один Всеотец очередному бастарду рад не будет? - Детки – всегда радость, - пожал плечами Тор, опершись на колонну. В Йотунхейме законность детей была весьма сложным вопросом. Бастарды не имели никаких прав по наследованию, не носили имени отца и редко признавались семьей опозоренной матери. Таких детей чаще всего отсылали с глаз долой подальше в провинцию, где те и росли в семьях крестьян или мелких торговцев. Асы же к этой проблеме относились куда проще – для них даже названные дети, не говоря уже о прижитых на стороне родных, были такими же признанными и любимыми, как и родившиеся в законном браке. Только и разницы, что на главенство в роду претендовать не могли, да и то, на подобное часто закрывали глаза. Да и что тут говорить о простых асах, если сам Тор, наследник трона, вовсе не сын царице, прекрасной леди Фригг. В Асгарде родная кровь ценилась куда больше, чем брачные клятвы. - Ну, одну полукровку прекрасной леди Фригг уже придется растить, - заметил Локи. Тор рассмеялся: - Завидуй молча, ваше высочество, - сказал он, хитро щурясь. – Славная у меня девочка вышла, красавица. У Локи, и правда, шевелился в душе червячок зависти: слишком уж счастливым выглядел Тор, когда ему на минутку дали в руки его маленькую дочь, казавшуюся совсем крошкой в его больших руках. Сам бы йотун взять этот хрупкий пищащий сверток не решился, а Тор как будто был привычен к таким вещам. «Возможно, - подумалось тогда Локи, - и есть в отцовстве какая-то прелесть». Но попробовать самому его в ближайшее время не тянуло – ублюдков плодить не хотелось, а брак свой он надеялся заключить с пользой для родины, и подходящих кандидаток пока не было. - Это еще не повод называть ее царевной, - заметил Локи. - Царская кровь – не водица… - Да? – усмехнулся царевич. – А льется так же легко. Тор кивнул. - Что-то подобное мне доводилось слышать, - вкрадчиво сказал он, и перемена, произошедшая в асе всего за несколько мгновений, насторожила Локи. – И совсем недавно. Кажется, кто-то из подданных твоего отца рассуждал об этом за столом с моим. «Значит, мятежники просят протекции Асгарда», - отметил для себя царевич. Это было бы скверно. Впрочем, если Тор сейчас так свободно говорит об этом… значит, никакого договора с заключено не было. Или все же… - Почему ты рассказываешь мне об этом? – спросил он прямо. Тор улыбнулся по-мальчишечьи открыто, будто и не проступали за маской бесшабашного добряка черты политика и будущего правителя, и промолчал. Муспельхейм Тор долго не мог понять, что в пейзаже Муспельхейма его смущает, но потом все же сообразил: в мире огненных великанов слишком мало растительности, если вообще можно считать за растительность сухие палки, торчащие из потрескавшейся земли. Он слишком ждал весны, когда в Асгарде зацветет знаменитый сад Идун, чтобы, наконец, выкроить время и пойти погулять туда с дочкой и маленькими близнецами. Но дела наложили свои коррективы, и весну пришлось встречать далеко от дома. Обсуждать пошлины со старым пройдохой Суртом было муторно – тот так и юлил, старался подловить на мелочах, а у Тора голова шла кругом от бесконечных столбиков цифр и рун. «И почему нельзя все сделать быстро и по-честному? - недоумевал он. – Все равно же соседи, и терпеть нам друг друга до Рагнарека». Но нет, надурить ближнего своего для огненных великанов было делом чести. Какой-то очень сомнительной чести… То, что ко двору царя Сурта пожаловало посольство из Йотунхейма, стало для Тора неприятным сюрпризом – у старого манипулятора появился повод торговаться и лавировать, пытаясь надуть обоих. Да и Локи Лафейсон за последние годы успел зарекомендовать себя как довольно хитрого соперника, уж этот своего не упустит. Тор понимал, что переговоры затягивались, злился, спешил, допускал промахи и злился еще сильнее. Ко всеобщему удовольствию, разумеется. В такие минуты нестерпимо хотелось схватится за висящий на поясе Мьельнир, но царевич сжимал зубы, считал про себя овец и уговаривал себя быть благоразумнее. Хитромордый йотун напротив, быстро поводив носом, выяснил всю необходимую информацию и начал неторопливо, но упорно гнуть свою линию. За прошедшие годы, проведенные в постоянной борьбе с феодалами, и без того резкие черты лица Локи еще больше заострились, под глазами залегли глубокие тени, затяжные болезни легких сделали голос ниже и глубже, но на ледяного великана наследник Лафея все еще походил с натяжкой. В этот раз они не поговорили толком - вокруг все время вертелось слишком много народу, но Тор замечал, что Локи тоже разглядывает его украдкой, и мог признаться себе, что многое отдал бы, чтобы услышать его мнение о себе. Переговоры уже практически зашли в тупик, и Одинсон подумывал, как бы уже вернуться домой, когда душным майским утром в Муспельхейм пришло известие. - Царь Лафей скончался. Об этом говорили в полголоса, будто боялись чего-то: - Несчастный случай на охоте, дикий зверь, никто не застрахован… Говорили так же, что зверю тому неплохо приплатил один всем известный наследник трона, который с отцом в последнее время не ладил. Говорили, что о таком меркантильном звере уже несколько лет мечтал застоявшийся Йотунхейм… Но то были лишь слухи. На деле же Локи выглядел бледнее обычного, а в черной траурной одежде его маленькая фигурка была совсем несуразно-хрупкой. Тору казалось, скорбел он вполне искренне. Впрочем, это тоже еще ни о чем не говорило… Посольство свернули быстро – еще не коронованному, но уже царю нужно было возвращаться к своему народу. Тор, хоть и не обязан был, все же решил поприсутствовать на церемонии прощания. … И когда яркие всполохи Радужного моста уже почти полностью скрыли стоящую на нем фигуру, Тор поймал на себе цепкий-хитрый взгляд зеленых глаз, памятный ему еще со времен пира в Ванахейме… Локи улыбался весело, открыто, так, что был не похож на себя самого. Тор видел в этой улыбке обещание. Все равно же соседи, и терпеть им друг друга до самого Рагнарека. Они оба знали: впереди еще не одна встреча.