Слезы защитницы

Дева сидит на краю колодца, опираясь рукою о выщербленный камень. Она смотрит на далекий холм, на объятые пламенем дома. Ненависть утонула на дне колодца, и только тупо ноет где-то там, где билось сердце. Она видит одно и то же уже долгие сотни лет. Воспоминания – свернутая в спираль лента, и они повторяются бесконечно. А изменить уже ничего нельзя. На расстоянии воспоминания от нее раскидистый дуб, темная сырая крипта, серые камни, стоящие в кругу; и среди них ходят лишь тени. Они свободны, а она нет. Ее гейсы тяжелы. Дева могла бы вообразить лестницу – закрыв глаза, бесконечно подниматься по ней в темно-красное, сереющее дымом и ночью небо. Не смотреть больше сны и думать только о бесконечной дороге. Да только босые ноги скованы морозной цепью. Не сможешь уйти, пока не забудешь. Никогда не уйдешь. Дева заглядывает в колодец: из глубин Сида поднимается влажный туман. Где-то там, во мраке, плещется вода. Но она больше не мочит рук. Знахарка сделала бы ее, воду, целебной, погасила бы огонь, который разъедает ее до сих пор, но пальцы проходят камень и воду насквозь. Нет ни холода, ни боли, ни любви. Больше у нее ничего нет, кроме обгоревшего осколка памяти да свиста стрелы, который звенит в ушах. Где люди, которых она защищала? Что она теперь? Аластриона больше не защитница людей. Она оберегает пустоту. Ветер бросает к ее ногам тлеющий клок соломы. Соломинки чернеют и рассыпаются, корчась в огне. Зачем ты вмешалась, горячая? Лучше бы ничего ей не помнить. Белеет туман у ее босых ног, пронизанный редкой травой, а кроваво-красный закат затянут тяжелым дымным маревом. И в воздухе натянут вечный свист летящей стрелы. Дева не может остановить ее полет. Защитница пустоты стоит у колодца, смотрит вперед, в клубящийся туман. Ждет. Ей пообещали не трогать дочь. Неважно, сколько между ними поколений, – ее держит щемящее чувство в сердце. О дети Дану, помните ошибки тех, кто был прежде вас! Никогда не просите богов отомстить – вместо них вас может услышать ад. Сгущается туман, и в нем проступают черты ребенка. Старший. Он берет ее за руку, и они оба словно бы становятся материальными. Деве немного теплее. Он сильный, сильнее даже прежнего Старшего. По крайней мере, не только проклятие усиливается из поколения в поколение… - Пойдем, защитница, ты ее увидишь! – Сэм тянет женщину за руку, неожиданно торжественно и неспешно проходит сквозь дверь. Все, что видит Старший, окатывает Деву теплой волной, и она открывает глаза. Перед ней – мир живых. Почему так мрачно, ведь жить и прощать – это счастье? Люди - горячие, живые - их не замечают. Аластриона вспоминает жар в груди, который ей подарила Исами, и сжимает складки юбки в кулаке. Больно. Но жизнь вернулась на миг, и Дева простила. Она плывет по течению в бурном потоке, и ее несет сквозь чужие видения и память. Все то, что видел и чувствовал Старший, теперь знает и она. Ей больно; ее проклятие убьет их всех, если не развязать узлы, не остановить полет стрелы. Воспоминания тянутся стройной цепью. Джон – проклятый. Джейн – спутница. Потомок Бриана, сын Виллема проклят и одинок. Его мысли опутаны чужими нитями, а пальцы запутались в собственных и покрылись шрамами. Бриан носил корону, а его виски обхватил другой обруч - чувство вины. Слабые руки его спутницы, Джейн, не могут защитить и от этого. Проклятому остается лишь беречь себя. Береги себя, береги, иначе все будет разрушено. Аластриона отворачивается. Дальше, дальше. Джим – чувствующий. Джек – полыхающий. Сэм отпускает руку и кивает защитнице. Дева входит в гостиную. Доктор сидит на диване, но как-то скованно, напряженно. Его спина и грудь перебинтованы, на запястье алая лента намотана – она затянута туго и держит на поверхности, над морем огня. Если прикоснуться к спине, между лопатками… Аластриона смотрит на него, смотрит нетерпеливо, жадно, ища знакомые черты. Этот живой сильный, он мог бы вести, как друид, он исцеляет, как когда-то она. Наверное, им было бы о чем поговорить, да только он ее не видит. Быть может, однажды, потом… Сэм зовет Деву. Ей пора дальше, и ее путь продолжается. Джим чувствует могильный холод – повеяло от вроде бы запертой двери. Он кладет пальцы на холодный атлас на запястье, устало закрывает глаза. Он надеется, что это однажды закончится. Что все смогут выжить и остаться собой. Призраки поднимаются все выше. Детская, библиотека. Спальня, чердак. Исами - близкая. Райан – заледеневший. Они вернулись на чердак, на нем еще тише и темнее. Ближе, гораздо ближе и так похоже - словно были вместе с рождения. Как брат и сестра, и невозможно узнать, кто был старше. Исами прячет под алыми лентами его ожоги; распускает черные волосы, пряча красные пятна. Райан усмехается вместо того, чтобы морщиться. Ему не больно; Дракону не больно. Ему холодно. Еще выше. Стены башни давят, они не пропускают даже призраки. Этот Дом – тюрьма не только для живых. Мэтт – пыль и прах… Аластриона тихо стонет. Лучше быть льдом. Тени из синеватых становятся красно-багровыми, словно бы истекая кровью. Ад тянется алыми нитями, удушающей тенью. Он выпил целые реки соленой горячей воды, разжигая свой огонь лишь сильнее. Сэм отпускает ее руку, исчезает, и словно бы тяжелая плита обрушивается на плечи защитницы. Очень высоко - и так близко. Алиса. Дева может ее видеть. Жаль, она – Алиса - не может. Женщина спит, уронив голову на руки. На ее шее багровеют царапины. Нет сил сражаться с тем, что внутри. Алиса, Алиса… Дочь защитницы, дитя Дану, не смиряйся с проклятьем. Дева рассыпается, она слабеет. Ее зовет колодец, покинутый внизу. Но в груди словно опять застучало сердце – надежда. Однажды призрак появится перед Алисой, женщина едва ли старше ее грустно улыбнется, протягивая прозрачные руки, и проклятая вспомнит свою мать – ведь Исами обещала. И тогда, может, сердце окажется сильнее адского посланника? Дева вскидывает голову к небу, она кричит, она молит: верните ее слова назад, отпустите! Простите… Но небо глухо и непоколебимо; ад тяжело стонет, хрипит где-то там, внизу. «Это такой чужой друг. Его позвали, а потом он стал не нужен». Не нужен, ты не нужен. Уходи, уходи прочь! Аластриона пятится от скрещивающихся на полу и стенах алых нитей. Охотница встает между Алисой и Аластрионой, скрещивает руки на груди, уверенно и победно смотрит пустыми провалами глаз. Она пришла и не уйдет. Дева больше ничего не помнит – ее силы на исходе. Туман уносит ее обратно к поверхности Сида. Лишь исходят голубоватым дымком слезы на дощатом полу. «Дочь моя, вспомни солнечный свет». Защитница водит пальцами по тихой воде. Она сидит на краю колодца, опираясь рукою о выщербленный камень.