Узоры.

Режущий глаза солнечный свет постепенно покидает комнату. Тени начали потихоньку покрывать мир своей черной вуалью, но зрение, благодаря годам практики, способна заменить память. Без преувеличения всё вокруг покрыто краской: пол, стены, мебель, постельное бельё, скомканная в углу одежда, использованные шприцы, предательски поблескивающие среди сложенного на прикроватной тумбочке хлама. Во всех комнатах дома изображены причудливые пейзажи, пропитанные жизнью, пылающие красками, заставляющие сердце биться чуть медленнее, унося сознание в далекий полет. Но не в спальне. Здесь всё-всё покрыто маленькими, аккуратными завитушками. Их завитушками. Они вдвоем. Нагие. Его палец скользит по тонкой, как пергамент, нездорового оттенка коже, щекочет выступающие ребра. Слова не нужны, не нужны долгие поцелуи, страстное слияние или бесконечные признания в любви. Только он, она, закатный полумрак и завораживающий разум аромат краски. Девушка лежит неподвижно, словно окаменела, лишь впавшие глаза улыбаются своим внутренним теплом, ощущаемым, когда она следит за его движениями. Палец опускается в недавно открытую банку. От соприкосновения прохладной субстанции с кожей она не сдерживается, уголки губ слегка приподнимаются. Он проводит по редеющим волосам неиспачканной рукой, с почти родительской заботой целует исчахшую женскую ладонь. Ну вот, теперь бренный мир с его ужасами и заботами мелькает далеко позади. Его пальцы выводят на её теле затейливые узоры, состоящие из завитушек и закорючек, прерываются изредка, чтобы вновь окунуться в спасительную краску. Когда ловкие руки доходят до груди, к низу её живота приливает приятный жар. Она усмиряет желание пошевелиться, хоть это и дается с нечеловеческим усилием. Их ритуал прерывать нельзя. Он напоминает, что краски – это дар человечества, данный для развлечения и искусства, а не способ выживания. Он вырисовывает последнюю завитушку на пятке. Тьма почти поглотила комнату, но ему и не нужно видеть: каждого миллиметра этого тела не раз и не два касались руки морфлингиста. Она, теперь двигаясь с чистой совестью, выискав немного краски на дне опустевшей банки, макает тонкий изящный палец в неё и с улыбкой вычерчивает спираль на гладко выбритой щеке мужчины. Тихий смех тонет в звуке стучащего в окно ветра. К сожалению, смеяться повода нет. Её руки бьет еле заметная дрожь. Пришло время морфия. Он вкалывает ей желанную дозу, сочувственно поглаживая по голове. Сладостный яд растекается по венам, поглощает разум, нагло продирается в душу. Узоры дают им шанс снова ощутить себя людьми, живыми, с чувствами и мыслями, живущими без страха, способными любить, но лишь наркотики даруют силы заснуть и не проснуться от собственных криков, ножом прорезающих ночную тишину.