Вспомни меня

Я получила своего мужа обратно. Повторяя эти слова про себя вновь и вновь, я испытывала смешанные чувства. Я знала, знала, что Баш жив, и без колебаний сделала все, чтобы отыскать его и вернуть в королевский замок. Но вместе с тем встряла в паутину, которую Бьянка Маркони сплела куда крепче прежних ловушек. Теперь у общины язычников были мои подписи на документах. У них были свидетели, которые могли бы подтвердить мое присутствие в их замке-убежище... хотя, впрочем, подписи все же оставались аргументом куда более крепким, нежели слово язычника против слова принцессы крови и дофины Франции. Но так или иначе, у еретиков было это - а что же было у меня? Муж, который, просыпаясь, бросается на стены, бормочет что-то бессвязное в бреду и который уж точно не будет принят французской знатью в таком состоянии как наследный принц. Ребенок, которого надлежит уберечь от угрозы явной и скрытой, и уберечь прямо сейчас. Я сама - дофина Франции, которой нужно придумать что-то, что объяснит мое отсутствие и не скомпрометирует ни меня, ни моего мужа, ни моего ребенка. Знатные дамы не используют ругательства, но у меня было желание приложить Бьянку Маркони и ее общину хорошим крепким словцом - разумеется, после того, как отряд французских воинов разрушит замок еретиков до основания. Но пока это было не ко времени. И это уже случалось с нами. Я вспоминала, и воспоминания наполняли меня чем-то, похожим на вдохновение. "Что же мы скажем в замке? Ведь нас давно хватились, и если мне запрещено открыть правду, то о чем требуется солгать?" Я спрашивала Баша об этом, когда мы впервые оказались в плену у язычников вместе. Но тогда община преследовала иные цели, и мой муж был цел и невредим. Мог существовать в нашей общей реальности, не сбегая в собственный придуманный мир от ужаса и боли. О чем он говорил тогда? "Вы действительно думаете, что так сложно подобрать нужную ложь?" Именно так. И Генрих, и Екатерина, и даже Оливия, у которой было достаточно желания втоптать нашу с Башем семью в грязь сплетен, были вынуждены поверить выдуманному рассказу. Теперь муж не может помочь мне, и придется лгать самостоятельно. Что же сказать? Что использовать? Правду. Я была уверена, что не в состоянии выдумать подходящую ложь, но вот если сказать правду, часть опустив... Я буду меньше путаться в словах. Себастьян же придет в себя, непременно, и тогда мы вместе решим, как быть дальше. Подойдя к постели мужа, обессилевшего после очередного приступа (увы, я ничего существенного для него не могла сделать без лекаря), я погладила его по впавшей щеке. До утра оставалось несколько часов - совсем скоро новый начнется новый день. - Мы отправимся домой, Баш, - я говорила тихо, понимая, что не буду услышана. Но мне так хотелось, чтобы было иначе! Ничего. В замке будет. Я найду лучших лекарей. Я верну Франции дофина, себе - супруга, Генри - отца. - Мы отправимся домой, Себастьян, и в этот раз я сумею сделать все правильно. Обещаю. *** Оглядываясь назад во времени, я не могла понять, как мне удавалось сохранять самообладание. Язычники выполнили то, что обещали. Башу дали сонного зелья - я не препятствовала, так как не хотела, чтобы приступ настиг его в пути. Уложили в крытую повозку. Не лучший выбор, ведь ему придется почувствовать каждый камень под колесами, каждую кочку и выемку. Но как иначе? Верхом могу ехать только я, однако и я потребовала себе место в повозке. Мне не хотелось, чтобы Себастьян в одиночестве переживал тяготы пути. С нами ехали двое. Не Бьянка Маркони, к счастью, и никто из тех, кого я прежде знала. Эти язычники были облачены в монашеские рясы. Какое кощунство - но мне было не до проповедей. В конце концов, моя легенда была основана на том, что именно в монастыре Святого Франциска я обнаружила своего мужа. "Я хотела просить о его возвращении, и это случилось". Так я ответила королю, так я пояснила всем, кто имел право интересоваться. Что ж, Генриху этого было достаточно. Узнай он, что его сын побывал в руках язычников, пришел бы в бешенство. Но я все еще не хотела войны. Мой муж, мой сын, мир для Шотландии и Франции - то, о чем я должна была волноваться. Кажется, в те дни в королевском замке не было более громкой новости. "Ее Высочество совершала благочестивую поездку и в одном из пациентов монастырского лепрозория обнаружила Его Высочество! Помните, были слухи..." Я намеренно уточняла в своих рассказах про лепрозорий. Место, где содержались прокаженные. Никто в здравом уме не хотел оказаться рядом с Себастьяном. Конечно, это бросало тень на его право наследования, но не слишком - ведь у нас был Генри. Смышленый, здоровый мальчик, глядя на которого, не возникало сомнения: он станет королем. Итак, тайну Баша знали лишь я и Диана де Пуатье. Но пришлось посвятить в нее еще и Нострадамуса. Он был единственным лекарем, допущенным к дофину. "Его Высочество должен чувствовать себя в безопасности", - сказал мне Нострадамус, который не понимал, отчего припадки так часты. Башу давали успокоительные отвары, я часами сидела окого него, пока не появлялась необходимость удалиться. Тогда мое место занимала Диана де Пуатье. Приходил король; я видела, что он не знает, как действовать, как справиться с ситуацией и оттого злится. Однажды я привела Генри - но почти сразу увела, поскольку испугалась, что сын увидит Баша в период приступа. Что я могла? Молиться о выздоровлении мужа. И благодарить за его возвращение. О язычниках я старалась не думать. Община приобрела слишком большую власть, но сейчас я не стану этим заниматься. Все, что я делала, было продиктовано заботой о Себастьяне. Я говорила с ним, просила стать прежним. Все, о чем я мечтала - мой муж, отец для моего сына. Даже Диана де Пуатье стала со мной мягче, видя мое отчаяние. И вот однажды, когда Себастьян вновь находился в забытьи, я пришла навестить его. Отпустив служанку (Диана де Пуатье лично подобрала двоих, не склонных болтать), достала из шкатулки письмо. - Вы помните, Баш, что когда-то жили другой жизнью? - Начала я, с тоской вглядываясь в лицо мужа. Он выглядел уже не таким измученным, но все время находился под влиянием успокоительных средств, которые давал Нострадамус. - Помните, как полюбили меня? Я расскажу вам, с чего все начиналось. Эти письма... Вы писали их мне, когда уехали инкогнито в Рим. Я делала сложный выбор, Себастьян, и не всегда он был в вашу пользу. Но после того, как я выбрала вас, я ни дня не жалела. Я нашла руку мужа на постели и сжала ее. - Я написала ответ, Баш. На каждое ваше письмо. Пусть сейчас вы не можете ничего сказать, говорите со мной в этих строках. Я очень терпелива. Я... - запнувшись, я все же закончила фразу, - люблю вас. Вы нужны мне и нашему сыну. Ничего. Ладонь мужа в моей ладони была прохладной и вялой. Я не унималась: - Я прочитаю каждое из этих писем. И свой ответ. Пожалуйста, Себастьян, - мой голос прерывался, я чувствовала, как слезы подступают к глазам, - вернись ко мне, вспомни меня, любимый. Нужно было просто начать. "Я никогда не превратила бы ваше письмо в пепел за каминной решеткой. В эти дни, когда необходимость скорого отъезда маячит надо мной дамокловым мечом, лишь ваши слова дают пусть призрачную, но опору. Я думаю о вас слишком много, учитывая, что мы оба не имеем на то пока что никакого права. Поверьте, мне самой трудно принять эту мысль: я по вам отчаянно скучаю. Каждый день, слыша шуршание платья Оливии, гулкие шаги придворных в пустых коридорах, каждый день, приближающий меня к неизвестному финальному аккорду моей жизни, я думаю о том, что мы могли бы стать друг для друга чем-то большим, чем стали. Это письмо предназначено только для ваших глаз. Я пишу его, будучи уже вашей женой. Возможно, оттого я столь откровенна. Но я любила и ценила вас задолго до того, как это осознала..." Я читала вслух, уже не следя за тем, как обрывается голос. Я не могла сдержать слез. Может быть, поэтому я не сразу почувствовала, что мою ладонь сжимают. Но когда я поняла... - Мэри. Баш обращался ко мне так лишь в самые сокровенные минуты близости. Его голос был слабым, едва слышным. - Мэри, - повторил он, судорожно стискивая пальцами мою руку. Я отложила письма, опустилась рядом с кроватью на колени. Приоткрытые глаза Себастьяна были словно подернуты туманом. "Это зелье для сна и покоя так действует", - подумала я, но вслух произнесла: - Я рядом, любимый, рядом. И теперь точно знаю, что ты меня слышишь. Пожалуйста, подтверди это - сожми еще раз пальцы. Тут же я ощутила рукопожатие - куда более легкое, чем прежде. Наверное, и тот, первый порыв стоил Себастьяну множества накопленных за эти дни сил. Его глаза снова закрылись - но я чувствовала невероятное торжество. Мне удалось пробиться сквозь стену, которую сознание Баша выстроило для защиты от всего, его окружающего. Эти письма... Когда-то они помогли мне справиться с унынием, позже - наладить взаимопонимание с мужем, теперь же помогут ему выздороветь. Я не сдержала порыва и поцеловала Баша в лоб. - Спасибо, любимый. Спасибо, что дал знать, что ты снова здесь, со мной. И я знаю, как действовать. Я вытащу тебя из темноты, - пообещала я, понимая, что предстоит много труда, но теперь у меня появилась надежда. *** Все было медленнее, чем хотелось. Но Баш, так или иначе, шел на поправку. Нострадамус удивлялся и гордился своим лекарским искусством, а я, зная, как важно мое присутствие для мужа, уделяла ему каждую свободную минуту. Но у меня появилось еще кое-что, о чем следовало подумать. Когда я пришла к Диане де Пуатье, моя непризнанная свекровь лишь тяжело вздохнула. Она догадалась, что я хочу сказать, и ей это не нравилось. - Наверное, у вас появилось свободное время, чтобы навестить меня, Ваше Высочество, - сказала она, но я взмахом руки остановила ее. - Нет. - Я знаю, Башу стало лучше. Вы сделали невозможное. То, что даже мне, его матери, не удалось. В прежние времена я бы полюбовалась этим зрелищем - Диана де Пуатье, расписывающаяся в своем поражении, но теперь я понимала, насколько это могло быть мелочным и бессмысленным. На стороне Себастьяна должно быть как можно больше людей, ждущих его возвращения, тех, кто подаст ему руку, чтобы подняться с края. Мы были с Дианой в одной связке, и это началось задолго до того, как моего мужа превратили в полубезумца язычники. - Вы не должны говорить так, мадам. И я, и вы, и Генри, и Его Величество - семья Себастьяна. Каждый из нас по-своему способен помочь ему. Но сейчас речь не об этом. - Хотите взять слишком высокий барьер, - помрачнела Диана де Пуатье. - Хочу, чтобы никто из моих близких больше не был мишенью, куклой или жертвой. - Мы обе знаем... - Мы должны избавиться от угрозы из леса, - сказала я без обиняков, и увидела, как искажается ужасом красивое лицо бывшей фаворитки короля. Диана в испуге оглянулась, и я понимала ее. Язычники могли таиться за каждым углом, могли подслушивать и подглядывать. И если она свыклась с этим, я не была намерена повторять то же самое. К тому же, уроки Бьянки Маркони даром не прошли. До визита к мадам де Пуатье я позаботилась о том, чтобы никто не мог проникнуть к стенам ее покоев, выставила охрану из доверенных людей даже в потайных коридорах. Наверное, и среди них могут оказаться язычники, но тогда я совсем уж глупа - каждый из этих людей был представлен мне лично, бывал на церковных службах, и я проверила все сведения о семье, друзьях и близких. Прежде чем войти в эту комнату и произнести то, что произнесла, я хотела быть уверенной, что все, о ком я забочусь, в безопасности. - Вы можете говорить, мадам де Пуатье. Пожав плечами, Диана снова вздохнула. - Я безмерно благодарна вам, Ваше Высочество, за то, что перед лицом опасности вы не забыли о своих клятвах, что спасли Себастьяна. Я всегда буду помнить, что вы сделали для моего сына. Вы рискнули не просто своей репутацией, а своей жизнью и жизнью своего сына. Но не стоит ли вам быть довольной тем, что есть? Язычники - не те, с кем стоит шутить. - Именно потому я не хочу больше игнорировать их. - Позвольте, Мария... Наверное, у Дианы де Пуатье и впрямь было о чем волноваться, кроме придворного этикета - иначе она бы не допустила такое фамильярное обращение. Она продолжила: - Нас не подслушивают? - Насколько я могла гарантировать это, нет. - И чего вы от меня хотите? - Ничего, что подвергнет вас опасности, мадам. Всего лишь немного правды. Расскажите мне то, что знаете, без утайки и манерности. Поясните, какова иерархия языческого общества. И, что важно, объясните: кто такая на самом деле Бьянка Маркони?