Кружка с бабочками

Она касается руками моих щек, аккуратно и слегка надавливая, словно хочет пересчитать зубы через кожу. Проводит пальцами по лбу, снимая с меня паутину жизни и добивает ударом в висок - это ее холодные губы касаются меня. Мне хочется кричать о неизбежности. Зачем? Почему? Как? Девочка с холодными руками улыбается, а я все еще изображаю застывшую восковую фигуру. Не боюсь ее, просто не понимаю. За столько лет, что она приходила, за столько лет - все еще не могла остаться, хотя я просила, я умаляла, я пыталась ее удержать. Тщетно. А теперь она сама пришла ко мне. - Марина, не хочешь выпить чаю? Паутина лжи на моем лице, я чувствую ее, когда говорю не-любимой коллеге "хочу" и усаживаюсь на ее рабочий стол, держа белую кружку в руках. Это - моя посуда, я сама приносила ее из дома, чтобы наблюдать, как на ней летают бабочки, переливаясь красками, а глаза на их крыльях смотрят на меня, посмеиваясь над моей глупостью. Они - не попали в плен к пауку, только я, которая вроде бы и не могла, - тут. Марина всегда все хочет - у нее просто нет возможности отказаться. Потому что я не Марина, я-не-Марина, которая врет, я имею другое имя. Какое? Скажи мне, какое? Потому что, кажется, на кукле забыли ее логотип, и она чувствует себя потерявшейся - голой, выброшенной на улицу из-за поломки, но я-то целая. Ты веришь мне? Я пью чай и слушаю болтовню знакомой, а она все говорит-говорит-говорит, не собираясь замолкать. Я смотрю в кружку чая, слегка покачивая ее между ладоней - создаю волны, за которыми можно наблюдать и меланхолично киваю в ответ на вопросы. Это ведь неважно, то, что происходит вокруг, правда? Неживые бабочки на кружке смешно шевелят усами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Мы пьем чай из моей кружки в ванной, потому что я ненавижу кухню, а моя комната - слишком неживое место. Для гостей, а она - не такая, поэтому я аккуратно устраиваюсь на коврике рядом с батареей, стараясь уместиться так, чтобы ей тоже хватало места. Ее холодные руки касаются кожи и, кажется, внутренностей, а сама она судорожно глотает чай из моей кружки. Чайник стоит рядом - чтобы не бегать туда-сюда за лишней порцией. Этот момент должен затянуться надолго, тем более, что я уже опоздала на работу. Она аккуратно встает и начинает ходить по крохотным квадратным метрам комнаты, задевая головой желтую рубашку, которая здесь для сушки. Уже две недели. Ждала ее, видимо. Вот коварная. Не говорит, только молчит, а бабочки на моей кружке притихли, словно ожидая, чего она скажет, но молчание сегодня - почетный гость в нашем доме. Я не слышу, но понимаю, что это не дело и пора завязывать. С чем - пока неясно, но мы же выясним, правда? Впереди еще целых девять часов с чайником, полным кипяченой горячей воды и неживых бабочек, которые летают на моей кружке, зазывая меня за собой, но как только она прикасается к посуде - тут же застывают. Бумаги на Маринином столе растут в приличную кучу - секретарша только что принесла еще одну стопку, а я сижу, забравшись с ногами на мягкий черный стул с колесиками и, прижав колени к груди, смотрю на своих бабочек. Девушка, работающая у меня не первый год, приносит коньяк. Аккуратно добавляю его к чаю и пью, согреваясь. На трезвую голову дела не свершаются, а подвиги - и подавно. Сегодня я должна совершить подвиг. А лучше два, три или четыре - потому что работа, с которой предстоит разобраться, гораздо сложнее, чем поручалась мне до этого начальством, да и больше, намного больше. Пусть женщины-кошки и человеки-пауки совершают геройства. У меня - совсем другое. Марина ведь никому не отказывает, верно? Верно. Паутины - все больше и больше, она застилает мне глаза и почему-то хочется смеяться. Бабочки одобрительно машут крыльями. Хорошие мои, кто еще может понимать так, как вы? О живых людях, созданиях и вообще - ком-то еще я не думаю. Нам и так хорошо. Нам и так хорошо. Мы пьем чай из чужих кружек и играем в Ладушки. Не потому что мне так хочется, а потому что чертово одиночество заполняет меня все больше и больше. Она призвана помогать - тонкие пальцы касаются холодом губ, разгоряченных чаем и дают-дают-дают мне надежду. Я, наверное, не выросла. Совсем-совсем не выросла, потому что до сих пор, когда скучно, сажусь и играю в кукол. Только ими стали мои бабочки на кружке. У каждой есть имя, отличительные признаки, особенности, характер. У меня, видно, было чертовски несчастное детство, раз я разговариваю сейчас с бабочками на кружках. Хотя оно было настолько давно, что я уже и не помню. Я прерываю молчание, начиная рассказывать о каждой из них. Потому что мне это важно. А она поймет, выслушает, не зря же сейчас сидит со мной, заламывая свои пальцы и смотря в пол, внимательно слушая или только это изображая. Честно, мне неважно. Лишь бы высказать уже наконец кому-нибудь. Марина ходит гулять вечерами, нося в термосе теплый чай и садясь на скрипучие качели, а потом пьет его из своей кружки с бабочками, которая всегда с собой и, кажется, имеет привкус коньяка, потому что он впитался в нее полностью - так много подвигов ей надо совершить. Я пока не совсем понимаю - это еще Марина или уже я, но сегодня пью английский чай - с молоком, хотя терпеть его не могу. Просто сероватая жидкость в кружке успокаивает, а назавтра я даю себе обещание добавить туда еще и мед - для вкуса. И здоровья. И еще для много чего - оказывается потом, но я - Марина? - уже не думаю, потому что снег падает мягкими хлопьями прямо в мою кружку, а бабочкам холодно. Настала пора уходить. Иду неспешно, мелкими шагами, несмотря на то, что сюда неслась чуть ли не бегом, до того, что в боку начинало колоть, а сердце колотилось в груди, отбивая свой, ему одному понятный ритм. Мне всегда было интересно, какой ритм был бы у бабочек. Но мне - банковскому работнику - никто об этом не рассказывает. Дома мелькают впереди, горя огнями окон. - А вот это - Морфо Адонис, Семейство Морфиды, - говорю я, указывая на голубую бабочку на своей кружке. Бессонными ночами я гонялась за пониманием тех, кто живет в моем мире. На кружке. Но теперь я все осознаю. - Она небольшая, размах крыльев не превышает девяносто миллиметров. Здесь - крупная особь, ты можешь увидеть это, присмотревшись. Она много где обитает, но эта - из Бразилии. Там довольно жарко, особенно в экваториальном климате, и характер у этой привереды такой же. Увидишь еще. Ты слышала о семействе Парусников? Они воистину прекрасны! Вот - отличный экземпляр, посмотри. Пятнадцать сантиметров - размах крыла. Это, конечно, не рекордно много, но довольно немало, особенно если сравнивать с теми насекомыми, которые живут у нас в России. Они очень легко различаются по полу. Это вот самка: видишь белые пятнышки? Кстати, данный вид называется Птицекрыл Брука, они воистину невероятны. Когда я начинаю говорить о бабочках - меня сложно остановить. Я не описываю их внешность, просто говорю о том, что меня интересует. Размер, места обитания, различия между разными особями данного вида. Ведь рассказать, как выглядит - последнее дело. Да и на кружке все отлично видно. Я уже не смотрю на чай, которого осталось всего на четверть емкости - просто говорю-говорю-говорю. Когда появилась она - рассказать сложно. Просто в один момент мои бабочки ожили, и я стала немного более счастливой, а Марина наоборот - увязла в работе. Она так много времени посвящает всем этим глупостям. А после работы приходит - и все лицо в паутине. Мои бабочки раньше любили прилетать и садиться мне на щеки, ресницы и губы, касаясь крылышками кожи, но потом стали путаться в этой отвратительной сетке, которую она каждый день путала все больше и больше. Чудесная бабочка Калиго атрей с характерной для нее оранжевой полосой на крыльях попала в паутину. Больше ее на кружке не было. Я рыдала так, словно у меня умер кто-то из родственников, которых никогда не было - детдом, а потом собственный выпуск и попытка выжить в этом мире. Я не хотела, чтобы мои бабочки подвергались этому, поэтому стала отгонять от себя, хотя это стояло огромного труда. Тогда появилась она, чтобы снимать эту паутину. Я просила, чтобы она осталась, молила ее об этом, потому что паутина появлялась слишком быстро, но она дотрагивалась до моих губ холодными руками, заставляя замолчать, не прикасаясь ко мне больше, посылала поцелуй, который я только чувствовала внутри, но не ощущала кожей и, разворачиваясь, уходила. Паутина начинала появляться сразу после ее ухода. Марина просто несносна. Я говорила захлебываясь, стараясь поведать как можно больше, пока эти девять часов не прошли. Ведь видов так много. Уже даже не обращать внимание на кружку, которая стоит на блестящем полу рядом с батареей. Чая осталось на донышке - чуть-чуть. Всех оттуда я описала уже минут двадцать назад, а теперь просто говорю то, что есть в памяти. Правда, названия на латыни произношу еще очень неуверенно - не знаю точно, как эти буквы складываются в слова, но очень стараюсь. Она сидит напротив меня и смотрит, наверное, сквозь, но это, честно, уже неважно. Я нашла того, кто может, хочет или просто слушает. А это - главное. - Eilema griseola, она же Лишайница сероватая. Не слишком похожа на бабочку в том смысле слова, в котором мы его понимаем. Она больше похожа на... нет, не моль. Это действительно не моль, просто то, как она складывает крылья - это же абсолютно другое строение самого тела! Пытаюсь руками изобразить, как именно выглядят ее крылья. Получается плохо, но, кажется, она понимает. - Тебе надо бросить работу и изучать бабочек. Ты найдешь, как себе заработать. Внутренняя Марина начинает сопротивляться, паутина снова покрывает лицо. Но теперь-то я знаю, как ее заткнуть. - Отличная идея.