Безымянная

В Доме все дефектные, как не петляй от этой правды из нелепого чувства такта, но она обладала чем-то большим, чем простой изъян. Имени у нее не было. У всех было, а у нее не было. Нет, конечно, в свидетельстве о рождении имя значилось. То, которым ее звали все окружающие в Наружности, на которое она отзывалась чертов десяток с каким-то-там-небольшим хвостиком лет. Любила даже вроде бы, милое было имечко, изящное. Которым называют девочек, когда хотят, чтобы они выросли женственными и аккуратными. И которое она забыла, как страшный сон, едва перешагнув порог Дома. Потому что толстые серые стены навзрыд кричали о необходимости выкинуть из башки всю шелуху, какой ее забивали долгие годы. Потому что это все пустое, не нужное, стереотипное мышление отторгалось организмом мрачного здания, как непонятная болячка лейкоцитами. Только слепой мог не заметить этого протяжного визга. Но как раз Слепой заметил. И имя у него было. Остроносая, проницательная, мигом понявшая, что свое прошлое здесь можно выгравировать на золотой плите, покрыв алмазным напылением, украсив мрамором, малахитом, положив на бархатную подушку, обшитую серебряной нитью. И запихать себе подальше в глотку. Потому что не волнует никого, кем ты был и что и кого там имел. Потому что выдохнут тебя толстые серые стены при малейшей попытке купить внутри них положение. И продолжение. Положение продолжения, продолжение положения. Выдохнут и напоследок позаботятся, чтобы плитка драгоценная изо рта не вылезла. Аллергией на золото главное не страдать. Хотя аллергия может стать поводом для получения имени. Аллергик, знаете ли лучше, чем Вонючка. Хотя тот с легкостью получил за жизнь вторую кличку. Без усилий, понимаете? А она из кожи вон лезла, чтобы первую получить. Так и не долезла. Болезненно худая с острыми суставами была явно тоньше и длиннее Спицы и тоже вязала, вот только крючком. Но появившись раньше, не смогла переиграть ее в своей спицевости. Как в прочем и Крысу в крысости, Русалку в русалковости, Рыжую в рыжести. Хотя и имела тонкий крысиный нос и стальную хватку, длинные волосы, выгорающие в рыжину и необъятную россыпь ярких веснушек на лице. Нос потом сломала, волосы остригла, выкрасив в фиолетовый, конопушки замазала, отчаянно комбинируя автозагар и бледный тональник. Но внимания не привлекла совсем никак. Для подобных выходок были Крысы, носящие общее для всех имя. Вот только у каждого из них было и свое собственное. Взрывное, яркое и мерзкое. Не самое достойное. Но она согласна была на любое. За два месяца до выпуска она улетела в Наружность... Ее так и звали безымянной. Но без большой буквы, отчасти презрительно поначалу. Потом и отвращение куда-то смылась. Некоторые жалели, гладили по голове, когда она, задыхаясь от всхлипов вгрызалась в костяшки пальцев. Говорили, мол, это не конец света, что имя у нее есть, вон - в документах прописано. Непонятливые... Неужели собственное имя застилало им глаза? Не могли почувствовать тоже, что и она, не ведали какого быть безымянной без большой буквы! Она кашляла, маскируя всхлипы, и кивала, страстно желая, чтобы ее хотя бы после этого назвали Истеричкой или Плаксой. Плевать как! За два месяца до выпуска она улетела в Наружность... Не узнав, что дрожащая рука выводила ржавым гвоздем по осыпающейся штукатурке перечень разношерстных имен всех тех, с кем довелось вдыхать кислород под сводом серых стен хотя бы пару секунд. Тех, половина которых навсегда уйдет за Изнанку, затворив за собой проход в неизведанный мир подсознания Дома. Перечень, где нет излишнего пафоса скупых юристов, где Слепой, потому что он незрячий, а Муха, потому что она чернущая. Перечень, где Безымянная выцарапано с большой буквы... За два месяца до выпуска она улетела в Наружность... потому что не умела видеть больших букв. И растворилась, потому что там все безымянные.