Смерть на Галлифрее

      Что происходит в угасающем мозгу?       Что происходит в угасающей Матрице повелителей времени, продолжающей принимать их сознания в самых странных состояниях, концентрированно, хотя за секунды в ней могут проходить века, а за века – секунды? Она корежится и искажается от подступающего внешнего жара. Все в ней пропитано ощущением смертности. Но на деле она не ощущает жара и искажений, это передается лишь аллегорически. В ней возникает другой мир, более «смертный», мир людей, мир однодневок, мир последнего боя, когда и где все было потеряно окончательно. А гибель, всегда близкая, не наступает почти бесконечно. Галлифрей замкнут во временную петлю – непроницаемый временной пузырь.       Непроницаемый насколько? Насколько непроницаемы черные дыры? Понемногу они все испаряются, они излучают. Они подвержены туннелированию частиц, энтропия их максимальна. Рано или поздно поглощенная информация возвращается во внешнюю Вселенную. Насколько непроницаемы сами вселенные? Есть силы, что могут беспрепятственно покидать и их границы. Это не свет, это может быть гравитация, темная материя и темная энергия, о природе которых еще гадают люди. Таймлорды бы не гадали, если бы помнили, кто они, если бы Матрица не разрушалась вместе с Галлифреем, потому что их время, их вселенная – прошли. Но еще оставалась петля – кольцо, временной пузырь большой галлифрейской Сансары.       Смерть на Галлифрее – жизнь в бездне других миров.              Сэм помнил, что у него была прежняя жизнь, он был слишком упрям, чтобы не помнить этого. Он не намеревался терять ее вот так, по пустякам, у него было еще столько незаконченных дел. В том числе друг… или подруга? – которую он сам оттолкнул, и она попала в беду… Он помнил это слишком ярко, слишком тревожно. Правда, все стало легче, когда он узнал, или понял, или только представил, что она вполне может обойтись без него. Разве ее не звали Майя – иллюзия? А его друзья здесь, в этом мире, обойтись без него не могли, и он остался там, где был нужен. Вернулся даже оттуда, куда вернулся... Вернулся? Насколько был настоящим тот мир, в котором он однажды пробудился в больничной палате, следуя своему неистовому желанию не уступать разрушению? Внезапному разрушению, которое он не планировал. Потому что, когда было нужно, он мог сделать это сам, по своей воле, всегда, в любой момент. Был ли тот реальный мир реальным миром – или еще более глубоким сном? Самогипнозом, куда и могут завести неистовые желания?       С тех пор прошло семь долгих лет. Казалось, он нашел мир с собой и с миром, который был реален настолько, насколько вообще может быть реален мир. Но недостаточно: то и дело мир становился слишком призрачным, опять, невозможным, и дорисовывающий любую реальность мозг уже не мог залатать дыры. Дыры, через которые можно уйти, чтобы никогда не возвращаться. И однажды он воспользовался одной из них – просто вышел за дверь или вошел; в старый паб Нельсона или в другую Галактику. Быть может, ту самую, откуда он когда-то начал свой путь, лежащую за пределами временного пузыря. Реальностей множество, не все они призрачны одинаково.              Алекс знала: самое главное, что осталось в другой вселенной – ее ребенок, к которому нужно вернуться, ее дочь… ведь дочь, верно? Она так помнила. Такую реальность создал ее мозг. Сама она была доктором, психологом… это не обсуждалось, это была реальность, уж про доктора она помнила. Помнила про родителей. Про отца, который однажды взорвал весь ее мир. Отец, ведь верно? Кто же еще? Обладающий безмерным авторитетом, самый мудрый и добрый – ведь иначе не могло быть. Она знала, какие шутки умеет шутить сознание, она этому обучалась, была к этому готова. Она читала дело инспектора-самоубийцы Тайлера, его фантазии о том времени, когда он находился в коме – будто в другой вселенной, на другой планете. Он был всего лишь пациентом, его мозг был поврежден и аварией, и опухолью. К ней это не имеет отношения. Ей всего лишь выстрелили в голову… Но она помнила то, что помнила, знала то, что знала. Она была матерью, и это было главное. Или?.. Она была самодостаточным существом, способным дрейфовать в этой реальности, или в какой угодно другой. Однажды она вернулась в тот мир, который считала реальным, к дочери, которую тоже считала реальной, но оказалось, что это не было реальностью. Она снова оказалась в той вселенной, что казалась прочнее. Но она трещала по швам. Алекс следовала за призраком самоубийцы или убитого, пока не узнала, что он ни то, ни другое. Он просто ушел в другой мир, потому что было куда уходить. И она ушла тоже. Может быть, она найдет свое настоящее дитя.              Джин всегда знал, что он был гвоздем этого мира, хотя не всегда помнил, почему. Это была его игра – мертвая зона для беспощадных игр вокруг его гробницы… Так, это еще откуда? Обрывок сна и бреда. Вокруг него будто вращалась вся вселенная, в которой он знал каждый уголок, все правила и законы, и как их нарушить; где он то спорил со строптивой Алекс, то, буквально не на жизнь, а на смерть сцеплялся с взрывным тихоней Тайлером. Все, что он знал, помнил и хотел – это защитить свой мир, своих людей. Удержать для них целую вселенную, пока она еще способна держаться. Вопреки всему, провести через все беды. Победить, несмотря ни на что. Победить что именно? Все подряд – саму вселенную. Укрыть за своей широкой надежной спиной, дать отпор любому врагу, часто – любой ценой. Но они все понимали – его друзья. Несмотря на все споры и даже драки, они знали, что он хочет лишь защитить, поддержать, спасти, они ценили это. И оставались с ним, или уходили с миром, зовя с собой. Звал и Нельсон, хитрая, славная черномазая бестия. Отличный парень. Но еще было не время, пока от этого мира хоть что-то осталось. Капитан последним покидает корабль, только так, ему еще есть, за что и за кого сражаться. А потом – может быть, время не стоит на месте, ничто не вечно, так или иначе.              А где-то за границами Временного пузыря профессор Колумбийского университета Брайан Грин читал вдохновенные лекции и жизнерадостно строчил научно-популярные труды о теории струн и параллельных вселенных, вслед за многими другими физиками и не только физиками задаваясь вопросом: «Если правдоподобную и сбалансированную виртуальную вселенную создать проще, чем реальную, то какова сухая статистика? Подобных миров должно быть почти на бесконечность больше, чем «реальных». Так каков наш шанс обитать в реальной вселенной, а не виртуальной, и в них также бесконечно плодятся дочерние виртуальные? Что вообще означает реальность?»       Он не знал, хотя допускал что угодно в силу своих расчетов и убеждений, что в одной из вселенных – или во множестве их, стремящемся к бесконечности – он не просто посещает «квантовые кафе» и путешествует во времени на космических кораблях, совершающих обороты вокруг сверхмассивных черных дыр, как показывают в его красочных научно-популярных фильмах, а делает это на самом деле, странствуя по одной, или по многим вселенным в старой синей будке, имея дело с киберменами и сонтаранцами, токлафанами и далеками, далеко не всегда враждебными, даже последними из названных, жужжит на оппонентов звуковой отверткой, дирижируя на струнах, из которых соткан поющий свою симфонию континуум; и где-то все приключения только начинаются, и только начинается само Время!