On the edge of the sky

POV (Пит Мелларк):

Больница. Я всегда их ненавидел. Эти вышколенные медсестры, с каким-то отчуждением и высокомерием, осматривают тебя, точно экспонат на выставке. Холодные, пустые стены. Скользкий пол. Неудобные лавочки. И запах. Пахнет чем-то мертвым. Нет, не трупным, а именно мертвым, бездушным. Словно специально пытаются тебя напугать до сердечного приступа, чтоб иметь побольше пациентов. - Молодой человек, наденьте бахилы, - прогнусавил горбатый «скелет» за стойкой. - Что, простите? - Бахилы. - А да, - глупая, тут жизнь человека решается, а она ко мне со всяким бредом лезет. Нехотя, но пришлось надеть, а то не оставит в покое. Вот и доктор. Что-то не нравится мне его взгляд, неужели ее больше нет?! - Мистер Мелларк? - Да. Что с Китнисс? Она жива? - Жива, но… - Что? - Как Вам сказать… - Говорите уже как-нибудь! - При падении с такой высоты, не подскажите, кстати, на какой высоте вы летели? - Доктор! - Да-да, простите. Так вот. При таком падении она должна была остаться инвалидом, овощем, но к счастью с функционированием рук, ног, головы и прочих частей тела все в порядке. - А что НЕ в порядке? – кажется, я теряю самообладание. - Когда она приземлилась, то видимо слишком сильно ударилась подбородком о землю и прикусила язык, понимаете, нарушена чувствительность языка. - Но ведь его можно стимулировать! - Да… - Это еще не все, ведь так? - На рентгене мы нашли у нее рак голосовых связок. - Вы серьезно?! - С такими вещами не шутят. Да, мы диагностировали у нее рак голосовых связок. Рак на первой стадии, мы смогли сделать операцию, но… она прошла не совсем удачно. Сожалею, но мисс Эвердин никогда теперь не сможет говорить…. Простите… Что? Что он там мямлит? Извинить его? Резко схватив хирурга за грудки, впечатываю его в стену. - Извинить? Она из-за Вас не сможет больше говорить! Ни-ког-да! Вы хоть понимаете, что это такое – НИКОГДА!!! - Молодой человек успокойтесь, - пропищало то скелетообразное чудо. - Простите, - продолжал причитать врач, судорожно болтая ножками. - У нее прощение просите, а у меня не нужно.

***

- Привет. Как ты? – спрашиваю, как только вхожу в дом. Ласково улыбнувшись, она протягивает ко мне свои руки, чтобы обнять. Черт бы побрал эту ее натуру. Почему, когда нужно, она была холодна и сдержанна, а теперь… - Кит, я… нам нужно поговорить. Смеется. Да, тебе смешно, а вот мне сейчас страшно. Тебя забавляет слово «поговорить», парадокс, ведь говорить буду только я. Впервые в жизни меня радует, что ты не сможешь ничего ответить. Так будет легче. Легче ли?

«Что случилось?» - красуется в твоем небольшом блокнотике.

- Ничего страшного, но… нет, вру, страшное. Китнисс, я… ну… мы… нам… короче, я полюбил другую девушку и ухожу к ней. Нет, только не плачь, о Боже! - Пожалуйста, Китнисс. Так получилось. Она беременна от меня, понимаешь? Я не могу больше разрываться между тобой и ней. Скоро появится малыш, и потребуется все внимание уделять ему, я не смогу быть при тебе сиделкой… Прикусил язык, но поздно. Идиот, что я такое сказал. - Китнисс, прости, прости я… Ты хватаешь стакан и бросаешь в меня. Умница, меткая, прямо в голову. - Кит, что ты делаешь, прекрати! Вроде подействовало. Во всяком случае, ты больше не покушаешься на мою жизнь. - Китнисс, пойми меня. Я не могу больше так. Я думал, что смогу, но...

«Пошел вон!»

Что ж резонно. Поднявшись наверх, я собираю свои вещи. Последний, прощальный взгляд. Ты стоишь у окна, гордо выпрямив плечи, да, я знаю тебя такую, вот она настоящая Эвердин. Девушка, которую не сломали ни игры, ни война, девушка, которую я любил.

POV (Китнисс Эвердин):

Год. Год мучений, смертей и предательства. Я пережила две игры, но сломалась на таком глупом. Никогда не доверяла людям, и не стоило даже начинать. Кто же знал, что этот святой влюбленный, окажется последним подонком. Больно. Холодно. Так одиноко. Ни мамы, ни Прим, даже Гейла нет рядом. Хеймитч? Он уже, наверное, далеко. Он всегда мечтал отсюда уехать. Говорил, что после войны соберется и «укатит за бугор». Никого не осталось. Цинна… Я искала его, но все тщетно, кругом одно вранье, политое приторными обещаньями и посыпанное сахарными улыбками. Как бы я хотела, чтоб ты был рядом. Мне так не хватает твоего заумного причитания, задорного смеха и блеска золотой подводки на краешках век.

***

Пит приезжает каждую неделю. Проклинаю то, что не могу с криком выставить его вон. Сильный гад. Даже с места не сдвинешь, хотя я пробовала. Стоит, как к полу прикрученный. Говорит, что скучает по нашей дружбе. Убила бы. Зачем все нужно было рушить? Зачем было лезть ко мне в сердце, а потом, от души потоптавшись внутри, разбить за ненадобностью? Зачем?

***

Пит снова приехал, но я установила на двери перекидной засов. Однако это его не остановило, влез в окно. Била его, кусалась, царапалась, он даже бровью не повел. - Ты сходишь с ума. Как низко я пала. В моем же доме меня смеют оскорблять, а я не в силах дать отпор. Никогда, слышишь, ты, как тебя там, эй, наверху, НИКОГДА, я больше не поверю, ни одному человеку.

***

Огонь тихо шуршит и фыркает в камине. За окном тихо и спокойно. Пит не приезжал уже месяц. Вот оно счастье. Наконец-то можно вздохнуть спокойно. Послышались чьи-то тяжелые шаги. Хм, человек в лесу? Бред, сюда никто не заглядывает уже «тыщу» лет. Медведь, наверное, заплутал. Хватаю со стены лук. Жизнь у меня, конечно, не сахар, но и умирать я не тороплюсь. Выскакиваю из-за двери в боевой готовности. Там в темноте кто-то копошится. Кто же это? Когда глаза привыкают в темноте, могу различить очертания человека. Человек? Как он тут оказался? - Китнисс… Сердце мгновенно уходит в пятки. Нет, я не сошла с ума, никогда в жизни я не забуду этот голос. Рвите меня на части, выколите глаза, но я всегда, среди тысячи и тысячи голосов узнаю его мягкий, вкрадчивый баритон. Цинна. Он жив. Он пришел ко мне. Боюсь поверить. Руки и ноги не слушаются, я, кажется, падаю. Он поймал. Эти руки. Эти сильные и заботливые руки. Он что-то шепчет, ласково прижимая к себе. От него пахнет лесом и апельсинами. Слезы, словно обезумевшие, катятся по щекам. Хватаю его ладони и целую, целую, целую. Что со мной? Кажется, кружится голова от счастья. Цинна, мой добрый, милый Цинна. - Китнисс, я люблю тебя, я хотел сказать, еще тогда, перед началом 75-х, но не посмел, тогда это было бы лишним, а теперь ничто не мешает, и я готов кричать хоть с башни Белого Дома, что я всем сердцем тебя люблю. Боже, что же он такое говорит? Нет, нельзя, нет, только не он, я не хочу потерять и его. Нельзя. Вскакиваю, словно ошпаренная. Нужно бежать. Нельзя его потерять, не могу, он слишком мне дорог, я не хочу, чтоб он ушел, так же, как Пит, я не выдержу. Всех, всех, кого я любила, ты забирал у меня, Господи, я не хочу, чтоб ты отнял и его. Бежать… Бежать!