Лжецы

Ложь – величайшее изобретение человечества ... Ты лжешь, как дышишь. Для тебя это просто и естественно, игра слов – и не больше, не меньше. Не меньше. Я лгу, как дышу. Только вот для меня это не игра слов, не игра, не игра, не шутка. Это необходимость, моральная необходимость. Я лгу себе. Ты лжешь мне. Я лгу тебе. И ты, должно быть, лжешь себе. Мы запутались в этой дьявольской паутине. Запутались, и теперь уже не выбраться. Все концы спутались с началом, одним единственным началом всего. Началом этой бесконечной игры. ... Ты – мышь. Когда я впервые увидел тебя, когда ты вошла в эту чертову комнату, разделенную матово поблескивающим стеклом, я назвал тебя мышью. Ты и похожа на мышь, на обыкновенную серую мышь. Серая, невзрачная и незаметная. У тебя светлые волосы, светлая кожа, светлые глаза, бледные губы. Твоя одежда не идет тебе. Ты не умеешь подбирать цвета, не умеешь выбирать фасон – ты ничего не умеешь. Ты смешная и нелепая. И я обманулся в первый раз. ... Мы играем словами. Мы строим башню из кубиков льда. Как в детской игре – кубик за кубиком, выше и выше, пока, наконец, шаткое строение не начнет рушиться. И поставивший последний кубик – проиграл. Мы строим башню из слов. Из холодных слов, холодных, как эти кубики льда. Мы прячем наши чувства под маской равнодушия и профессиональной сосредоточенности, и – что уж тут лгать – мы оба чертовски хороши в этом. Это наша игра – моя и твоя. ... – Тебе нужно поесть, Джек, - ты притворяешься доброй. Ты притворяешься сопереживающей. Ты притворяешься понимающей. Ты ведешь себя, как психоаналитик, которому в своей прошлой – обычной – жизни я платил тридцать долларов в час. Тридцать долларов за то, чтобы он слушал, как я рассказываю о своих проблемах. А ты делаешь вид, что готова делать это бесплатно. Готова слушать. Если я начну рассказывать, если только я начну рассказывать – ты готова слушать. Но это же не так, правда? У тебя мелодичный голос. У тебя красивый голос. У тебя профессиональный голос – ты говоришь, ты уговариваешь, ты убеждаешь. Ты умеешь это. Я решаю, что ты психолог. В своей прошлой – нормальной – жизни ты была психологом. Я верю в это – так мне проще. Я слишком устал, чтобы сопротивляться дальше. И я обманываюсь во второй раз. ... Я прижимаю тебя к столу. К жесткому и холодному столу, с неровными, острыми краями. Тебе, должно быть, больно. Но мне все равно. Ты поверила мне. Ты поверила, что я сдался. Хорошо, да, я и сам на мгновение поверил, что сдался. Но я не умею сдаваться. Я не хочу сдаваться – я убеждал себя в этом всю жизнь, уговаривал себя бороться до последнего вздоха, и я борюсь. С тобой. Твоя кожа теплая и мягкая. Я чувствую тепло твоего тела. Сквозь одежду – сквозь мою и твою одежду. Я чувствую твой запах. И твои волосы лезут мне в рот. Я прижимаю тебя к столу. Я впервые обманул тебя. ... – Тебе нужно верить мне, Джек. Мне нужно, чтобы ты верил мне, Джек, - ты снова пытаешься. Снова и снова. Но тщетно. Зря. Когда я смотрю на тебя, когда я смотрю на тебя, когда ты сидишь там, за стеклом, сцепив руки на коленях, я испытываю двоякие чувства. Ты говоришь красиво. Ты говоришь о вере, о доверии, о взаимопонимании. Ты говоришь об этом так убежденно, что волей неволей я начинаю тебе верить. Немного. Но в том же время я чувствую, что для тебя самой все эти слова не имеют значения. Что вся эта вера, доверие, взаимопонимание и взаимопомощь для тебя – просто слова. Просто абстрактные понятия. Мне кажется, ты бы хотела верить, хотела бы доверять, но ты не можешь. Ты запуталась, заблудилась. Я молчу. И ты молчишь. Мы смотрим друг на друга. Молча. ... – … когда я держал тот осколок тарелки в твоего горла, он, похоже, готов был оставить тебя умирать, - слова ранят. Тебе больно. Я чувствую, осознаю действие своих слов, и я бью еще, еще и еще. Хочу сделать тебе больнее, еще больнее. Дразнящая близость. Ты ставишь еду на стол, ты близко, и мы одни. Ты не боишься, или хочешь показать, что не боишься. Ты дразнишь меня. И если я не могу причинить тебе физическую боль, я могу ранить тебя словами. А это больнее, больнее же, правда? – Он может делать с тобой все, что хочет. Ты принадлежишь ему вся, до кончиков ногтей, и ты пресмыкаешься перед ним, ты готова лизать ему сапоги. Ты – грязь под его ногами. Ради него ты готова на все, не так ли? – Ты не понимаешь, о чем говоришь, Джек. – Правда? – я усмехаюсь. А ты сжимаешь губы. В тонкую-тонкую линию. – Ты несчастна, Джулиэт. ... – Всю жизнь я любила свою работу, - говоришь ты. Между нами стекло, ты усталая и бледная. У тебя синяки под глазами. У тебя вымученная улыбка на губах. Вымученная, словно бы каждый твой день ты начинаешь с самовнушения. Уговариваешь себя жить дальше. И терпеть. Ты кладешь руки на стекло. Смотришь на меня. Думаешь, что я подойду, а я не подойду. Мне плевать, плевать, что ты скажешь. Все это будет ложью. – А потом, однажды, я полюбила мужчину больше, чем работу. И сейчас мне больше нечего любить. – Ты хочешь, чтобы я посочувствовал тебе? – Нет, - ты качаешь головой. – Я не хочу дважды наступать на одни и те же грабли, Джек. – Так обойди. Ты смотришь на меня. Удивленно. Разочарованно. А я убеждаю себя, что все это ложь. Ты лжешь. Ты просто хочешь чего-то добиться. – Так я и поступлю… Джек. ... Ты принадлежишь ему. Вся. Без остатка. Ты его тень. Ты живешь, ты улыбаешься, ты дышишь – все только для него. И, черт побери, мне все равно. ... – Ты хотел бы иметь детей, Джек? – стекло и ты. За стеклом. Смотришь. Вглядываешься. Ты хочешь отыграться – тебе было больно в прошлый раз. И ты хочешь причинить боль мне. – Ты же любил Сару. Почему у вас нет детей? – улыбаешься. Одними губами. – А почему нет детей у тебя, - парирую я. Но это жалкая попытка. Не убедительная. Я сам себе не верю. Сара. Ребенок. Вспыхнувшая и погасшая надежда. Это было так давно. ... – Согласись на наше предложение, Джек. Я не враг тебе… и не хочу быть врагом. – Но ты – мой враг. – Нет, нет, - ты качаешь головой. С каким-то отчаянием. Ты несчастна. Господи, ты абсолютно несчастна, и я понимаю это. Чувствую это так ясно, словно это моя боль. Твоя боль – моя боль. И я наслаждаюсь твоей болью. Наслаждаюсь. Я убеждаю себя, что наслаждаюсь твоей болью. – За что ты борешься, Джек? За свободу? За жизнь? Куда ты пойдешь потом? Куда? ... – Мы принимаем решения вместе. Ты обманываешь саму себя. Тебе кажется, что ты что-то значишь, а ты не значишь ничего. Ты только приносишь мне еду. Только. А тебе кажется, что ты и Бенджамен – лидеры. Наравне. Но нет – Бенджамен – лидер. А ты – нет. Ты просто женщина, которая мечтает хоть что-то значить. Хоть для кого-то. Мне жаль тебя. Хотя нет, мне все равно. ... Твоя рука на моем запястье. Холодные тонкие пальцы. И я чуть поглаживаю твою кожу. Просто. Случайно. Ты ничего не значишь для меня. Единственная связь между нами – это связь узника и тюремщика. ... – Я акушерка. Не хирург. Я знал. Догадывался. Предполагал. Да, я знал – ты не смогла обмануть меня. Или смогла? ... Пахнет кровью. Кровь – грязные пятна на грязной одежде. Грязь и грязь. Женщина умерла. Для меня она была просто женщиной. Для тебя – Колин. Для тебя она что-то значила. Я не знаю что, но в твоих глазах была боль. И раскаяние. Ты жалела о чем-то, что хотела, но не могла исправить. ... – Я отведу тебя обратно. Руки – теплые и холодные. Твои – холодные, мои – теплые. Мои – большие, твои – маленькие. Маленькая, хрупкая девочка. Мы оба потерялись где-то. Мы оба заблудились в созданном нами же сами лабиринте. Лабиринте, в котором стены построены изо льда. Лабиринте холодных слов, лабиринте лжи. Мы можем выбраться отсюда, но – только – вместе. И мы слишком упрямы, чтобы объединиться. ... Я чувствую твое дыхание на моей щеке. Ты дышишь. Ты жива, и я жив. Мы рядом, мы одни, мы вместе. Пока. И мы продолжаем стоить башню. Башню из слов. Башню, в которой каждый кубик – ложь. Выше, выше и выше. К небу. Когда человечество начало строить Вавилонскую башню, Бог разгневался. Разгневался, и проклял нас. С тех самых пор люди говорят на разных языках. Люди думают на разных языках. И мы никогда не сможем понять друг друга. ... Я никогда не скажу тебе правды. И ты не скажешь. Никогда.