Я - женщина

      15.09.2011              …Тогда Бюсси вспомнил о единственном друге, который еще оставался у него на земле.       – Сен-Люк! – крикнул он. – Ко мне! Сен-Люк! Ко мне!       – А! Это вы, господин де Бюсси! – раздался вдруг голос из кущи деревьев.       Бюсси содрогнулся. Голос принадлежал не Сен-Люку.       – Сен-Люк! – крикнул он снова. – Ко мне! Ко мне! Не бойся за Диану. Я убил Монсоро!       Он надеялся, что Сен-Люк прячется где-то поблизости и при этом известии явится.       – А! Так Монсоро убит? – сказал другой голос.       – Да.       – Прекрасно.       И Бюсси увидел, как из-за деревьев вышли двое. Лица обоих были закрыты масками.       – Господа, – сказал он, – господа, заклинаю вас небом, помогите дворянину, попавшему в беду, вы еще можете спасти его.       – Что вы об этом думаете, монсеньор? – спросил вполголоса один из двух неизвестных.       – Как ты неосторожен! – сказал другой.       – Монсеньор! – воскликнул Бюсси, который услышал эти слова, до такой степени все его чувства были обострены отчаянным положением. – Монсеньор! Освободите меня, и я прощу вам вашу измену.       – Ты слышишь? – сказал человек в маске.       – Что вы прикажете?       – Что ж, освободи его…       И прибавил, усмехнувшись под своей маской:       – От страданий…       Бюсси повернул голову туда, откуда раздавался голос, дерзавший говорить этим насмешливым тоном в такую минуту.       – О! Я погиб, – прошептал он.       И в тот же миг в грудь его уперлось дуло аркебузы, и раздался выстрел. Голова Бюсси упала на грудь, руки повисли…                     Я снова и снова перечитывала этот маленький кусочек книги, надеясь, что я ошиблась, надеясь, что благородный Бюсси все-таки выжил в этой ужасной заварухе, но он действительно умер. С раздражением на всю книгу, на Александра Дюма, на герцога Анжуйсткого, я, даже не читая последних двух-трех глав, отбросила увесистый томик, и, завернувшись в одеяло, заснула.       С утра меня, как обычно разбудила веселая трель скрипки, вырывающаяся из динамика телефона, что работал при мне будильником. Вставать не хотелось, еще меньше хотелось идти на работу. Я вспомнила довольное лицо нашего лейтенантика, Ермолова Евгения, который никогда не упускал случая напомнить, что «баба на корабле к несчастью». Отчего-то он считал, что я ну никак не могу служить с ним в одном подразделении, потому что он эдакий светоч мудрости, оплот нашей Российской Военной Мощи, а я лишь жалкая женщина, которая по какой-то ошибке постоянно находится подле него.       С Женей отношения у нас не заладились с самого первого момента, когда он, увидев меня впервые и приняв за секретаршу, случайно забредшую в казарму, попытался приударить за мной, за что и получил неслабый удар под дых. После этого он, осознав свою ошибку, больше ко мне не клеился, но не упускал случая поддеть меня, и постоянно строчил жалобы в министерство, что, дескать, я мешаю всем своим видом выполнять его прямые обязанности. Как именно я ему мешаю, он в своих рапортах отмечать забывает, потому что ничего путного по этому поводу придумать не может: одеваюсь я в спецовку, хожу незаметно, из своего кабинета без надобности не высовываюсь, с ним вообще не разговариваю, пока он не подаст свой противный писклявый голос.       В отделе, кроме Жени, меня все терпели довольно сносно, а если появлялись на мой счет недовольные, то мне они ничего не говорили, а дули в ухо нашему горячо любимому начальнику отдела, после чего товарищ Ермолов во всеуслышание объявлял об этих недовольствах мне. Это случалось не часто, но я никак не могла объяснить себе это странное поведение моих недругов: неужели трудно подойти ко мне и все сказать как есть?       Взглянув на часы, я отметила, что, как всегда, задержалась дома сверх всякой меры, поспешно побросала в сумку все, что было под рукой, и выбежала из дома. Уже оказавшись на остановке, я принялась вспоминать, закрыла ли на замок в спешке дверь, но так и не вспомнила, а возвращаться я уже не могла – времени совсем не хватало. Решив, что дверь я все-таки заперла, я села в почти пустой автобус.       - И где ты была? – дружелюбно поинтересовалась Олеся – пятидесятилетняя вдова, добрая и цветущая, которая значилась у нас консьержем, хотя на деле у нас были отдельный охранник, даже два, которые стояли постоянно с двух сторон от входа с неизменно непроницаемыми лицами, и, хотя ежедневно менялись, казалось, они никогда не покидают этого своего поста.       Я улыбнулась и ничего не ответила. Бедная Олеся, оказавшись в мужском коллективе, исключая, разумеется, совершенно необщительную меня, не имела возможности ни с кем поговорить, и очень от этого страдала.       По дороге в свой кабинет я наткнулась на Толю Цоша, непонятно кого по национальности, нашего связиста, веселого парня, который был у нас душой компании, и обычно никогда не замолкал, если не видел поблизости лейтенанта, который нашу «душу» обычно загонял в «пятки» - отдел связистов.       - Ты знаешь, что нам новенького перечисляют? – не здороваясь, спросил он, быстро оглядываюсь по сторонам, отчего стал походить на разведчика, работающего на вражеской территории, и передающего доверенному лицу важные донесения под носом у враждебного начальства.       - Угу, - согласилась я. В нашей небогатой событиями жизни, всякое новое явление быстро разлеталось по всем закоулкам с быстротой падающей кометы, взбудораживая всех на своем пути. И не было важно, насколько значительна была новость, главное – свежая пища для разговоров.       - А ты знаешь, что его сегодня перевести должны? – не унимался Толя, решивший, видимо, во что бы то ни было сообщить что-то мне неизвестное.       Этого я не знала, и по довольному лицу связиста поняла, что он вполне удовлетворен удивлением, появившимся на моем лице. Мне это, непонятно почему, было неприятно, и я поспешила переменить тему разговора.       - На сегодня что-нибудь намечается? – независимо спросила я, понимая, что Толя – общеизвестный сборщик сплетен – знает все, что можно было узнать у нас в отделе за утро и ранее.       - А как же, - мгновенно переключившись на новую тему, затараторил связист, - Нам прислали игрушки из отдела разработок, мы их уже целую неделю проверяли, теперь вот разрешили протестировать на людях.       - Неделя? – удивленно переспросила я, не веря своим ушам. Вот уже неделю как у нас находятся какие-то новые разработки, а Толя, который об этом знал, молчит?       Толя, видимо, правильно понял мое недоуменное молчание, потому что лицо его сделалось довольным и виноватым одновременно.       - Был приказ о неразглашении, - бормотнул он и поспешно скрылся в одном из кабинетиков. Я, предоставленная самой себе, отправилась дальше по коридору.       В небольшом закутке, который именовался моим рабочим местом, было душно, и я, протиснувшись между столом с компьютером и двумя коробками нераспечатанной бумаги, дотянулась до ручки и открыла окно. В лицо мне тут же пахнуло осенней свежестью, и я с досадой вспомнила, что забыла зонт. Не желая верить в это, я залезла в сумку, нашла там много всякой всячины, но зонта там не было. Я это знала – откуда бы ему там взяться, если я не клала его туда? – но разочарование все равно завладело мной.       Не успела я как следует побездельничать, в мою маломерную обитель ворвался вечно чем-то довольный Толя.       - Как дела, Тоника? – поинтересовался он, будто мы не разговаривали с ним двадцать минут назад.       - Что за дурацкое имя ты мне придумал, - в ответ заворчала я, - «Тоника». Что это такое вообще? Меня Аня зовут.       - Ну и что? – спокойно и весело парировал Анатолий, мое ворчание его ничуть не задело, - Тоника звучит лучше, веселее. Да и выглядишь ты как тоника: маленькая, рыженькая, вся в конопушках. А слово я сам придумал.       - Я не рыжая! – возмутилась я, меня отчего-то всегда злило то, что мои светло-каштановые волосы принимают за рыжие.       - Рыжая, рыжая, - убежденно вымолвил Толя, чем совершенно вывел меня из себя.       - Ты знаешь, что меня наши уже так называют? – продолжала я ворчать, - Мне это не нравится всосем.       - Ну и пусть себе называют, - Толю было совершенно невозможно смутить.       - Ты зачем ко мне пришел? – спросила я, меняя тему. Толя такой человек, что мог распространяться о чем угодно часами, и его феерическую болтовню надо было время от времени направлять.       - А, да, - вспомнил он, мгновенно погрустнев, - Тебя Он вызывает.       Под коротким местоимением «он» Толя подразумевал нашего доброго лейтенанта, и я непроизвольно скривилась. Что ему с утра от меня понадобилось? Я даже на глаза ему не попадалась сегодня. Говорить на эту тему с Толей было бессмысленно, так как он сказал мне все, что хотел сказать, или что сказать мог, поэтому я вздохнула, и вслед за связистом, который у нас не столько выполнял свои положенное обязанности, сколько играл роль общественного рупора, отправилась в кабинет лейтенанта.       Евгений Константинович Ермолов, невысокий тридцатисемилетний мужчина с коротко стриженными бесцветными волосами, потомственный военный, теперь был вне себя от ярости, о чем говорили его движения – он быстрым шагом мерил небольшое пространство перед своим рабочим столом, заваленном письменными принадлежностями и еще какой-то ерундой.       В кабинете кроме него самого находился еще Ярослав Ахатов, начальник отдела разработок, всегда молчаливый и замкнутый, он никогда не пытался ввязаться в нашу коллективную жизнь, всегда выполняя только те обязанности, под которыми он подписался, переводясь к нам в отдел.       Когда я вошла, оба они посмотрели на меня, причем, как мне показалось, с одинаковым раздражением, будто за это треклятое утро я успела им обоим досадить. Я едва удержалась, чтобы сделать перед ними ехидный реверанс.       - Алехина? – спросил Евгений Константинович так, будто не знает моего имени и не работает со мной вот уже полгода.       - Так точно, товарищ лейтенант, - подобающе случаю гаркнула я, прикладывая руку к виску, но от Ермолова не ускользнуло, что сказала я это с иронией.       Он глянул на меня своим злющим взглядом жгучих серых глаз, обещая этим все мне припомнить в будущем, и обернулся к Ярославу, будто лицезрение тощей высокой фигуры в белом с пятнами сажи халате было единственным достойным занятием в эту минуту, хотя на самом деле, я понимала, он просто сдерживался, чтобы не придушить меня.       - Алехина, - не смотря на меня, продолжил он через некоторое время, которое он, очевидно, потратил на вытравливание из своего голоса злобы, - нам прислали новую модель агатора, и ты проверишь его на себе.       - Это с какой радости? – брякнула я, позабыв о том, что он, вообще-то, мой начальник. Но вопрос мой был вполне законен, хотя и проявился в довольно грубой форме. Наши изобретатели порой такого напридумают, что с их устройствами даже рядом стоять опасно, а мне приказывали начать это испытывать.       - С такой, - медленно, сдерживая себя, процедил Ермолов, - что ты женщина, а прибор надо проверить и на женщине тоже. Ясно?       Я кивнула, соглашаясь. Не то, что бы доводы лейтенанта возбудили во мне желание испытать действие нового навигатора на себе, просто я осознала, что этой любопытной участи мне не избежать, а спорить с Ермоловым – себе дороже.       - Вот и хорошо, - выдохнул Евгений Константинович несколько удивленно, видимо, он рассчитывал на продолжение спора, и уже приготовил какие-то реплики, - На полигон отправляетесь после обеда.       - А?! – я вытаращилась на него, - нельзя отправлять человека на учения вот так, без предупреждений! Вы обязаны уведомить меня об этом! Может, у меня семья волноваться будет? Может, я умру на этих учениях, а завещание у меня еще не составлено? Может…       - Может, ты помолчишь просто? – с лаской змеи предложил Ермолов, - Все знают, что семьи у тебя нет… что, вообще-то, понятно, кто ж будет терпеть такую… а завещать тебе, кроме крохотной однокомнатной квартиры, нечего. Так что, прекрати кричать и собирайся.       Я надулась, так как крыть мне было нечем, и, отдав честь, развернулась и ушла. В коридоре мне встретился Толя, но я с ним заговаривать не стала, хотя он явно намеривался что-то сообщить, и, завалившись в свой «кабинет», заперлась. Просидев на стуле без движения около пяти минут, я решила, что мне никуда от поездки не деться, а потому, закидав в свою сумку все, что могло – и не могло – мне понадобиться, стала заниматься текущими делами, которые у меня, как у главного информационного специалиста нашего отдела, накопились на небольшой промежуток между девятью и половиной десятого часов утра. Что и сказать, утро выдалось не самое радужное.       В два часа пополудни ко мне пришел Максим, бывший у нас не то посыльным, не то рассыльным, в общем, мальчиком на побегушках, и сообщил, что все собрались у входа и ждут меня. Я была уже готова, поэтому поспешила к машине, хотя видеть лейтенанта мне совсем не хотелось. Пока я шла по коридору, я решила, что утром так и не закрыла дверь у себя в квартире, по крайней мере, теперь мне так казалось.       В устрашающих размеров камазе мы ехали порядка трех часов, и меня все мучил вопрос, куда мы, собственно едем. То есть, я понимала, что нам надо за город, но вот куда за город, мне никто сказать не хотел. Говоря «никто», я подразумеваю только Евгения Константиновича и Ярослава, молчаливых, как два сфинкса. Остальные пятеро ребят из нашего отряда, которые также ехали на испытания, охотно разболтали бы мне все, если бы владели хоть крупицей информации.       Когда мы остановились, уже смеркалось – дни осенью становились короче, и уже в половине шестого казалось, что наступил вечер.       - Ну что, ребята, вылезаем, - добродушно выкрикнул Ермолов. Что мне нравилось в нашем начальнике: на полигоне, при проведении учебных военных операций, он становился отличным командиром, прямо отцом полка, а как оказывался в своем кабинете, тут же превращался обратно в злого заносчивого старика, который ненавидел все, что связанно с молодостью. Меня эта метаморфоза всегда удивляла, и я бы охотнее пошла с ним в разведку на три месяца, чем заперлась на день в одной комнате.       Ребята, и я вместе с ними, послушно выпрыгнули из кузова грузовика. Я огляделась. Завезли нас в какую-то глушь, где, кроме нас, не было ни одной души. С одной стороны вдалеке возвышалась невысокая гряда холмов, местами поросшая зеленью, издалека похожей на лишай, с другой виднелся подлесок. В центре обширной плоской полянки, расстилавшейся перед нами, высилось сооружение, похожее на надутый на стекле огромный мыльный пузырь серебристо-белого цвета. Я даже сморгнула пару раз, надеясь, что мне эта конструкция показалась, и она не существует на самом деле. Однако пузырь остался на месте, и, кроме того, наши ребята также смотрели на него, что говорило либо о массовой галлюцинации, либо о том, что эта нелепость существует на самом деле. Вокруг этого «здания» были еще какие-то постройки, но они казались на фоне «пузыря» слишком незначительными.       Мы направились к небольшой пристройке, которая снаружи походила на брезентовую палатку полевого врача, а изнутри напоминала переносную лабораторию. Оказавшись в палатке, я отметила, что ребят отвели куда-то еще, а я тут осталась наедине с полноватым человеком во врачебном халате, который имел добродушное лицо с пушистыми усами и папку в руках, которую он заинтересованно изучал.       - И ты ничем не болела? – вместо приветствия невпопад проговорил он, не отрывая взгляда от листков в папке.       Подумав секунду, я сообразила, что в руках у него, должно быть, моя медицинская карточка, и кивнула.       Врач, не услышав ответа, с укоризной поднял на меня водянистые уставшие глазки, и я кивнула второй раз. Удовлетворившись этим, врач снова принялся изучать записи, а затем, неожиданно положив папку на столик, подошел ко мне и, толкнув на кушетку, прикрепил чуть выше запястья левой руки странную конструкцию, вроде миниатюрного компьютера с откидной крышкой. Как только он это сделал, боль пронзила всю мою руку, будто вместо железного устройства он прилепил туда ежа. Я дернулась.       - Что это такое? – резко спросила я, отстраняясь от врача-садиста.       - Новое изобретение, - ничуть не обращая внимания на мои трепыхания, он открыл маленький компьютер и принялся что-то там настраивать, - он заряжается от человеческого тела, работает на эхолокационной системе, - подняв голову и задумчиво посмотрев на меня, добавил:       - Это значит, что ему не нужен спутник.       Меня это уточнение немного задело: неужели у меня такое глупое лицо?       - Система полностью автономна, - продолжал бубнить врач, или кем он там оказался, - полностью исключена возможность управления на расстоянии. При этом, - он снова оценивающе глянул на меня, будто проверяя, в состоянии ли я понять те слова, которые он произносит, - он работает только при условии активной работы человеческого мозга, а в момент сна человека автоматически блокируется.       Сказав последнее, он что есть силы стукнул по крышке агатора, вызвал новый всплеск боли в моей бедной руке, и помог встать мне. После этого, больше не обращая на меня внимания, он отвернулся, будто ничего не произошло. Я пожала плечами, и, решив, что на этом процедура моего сближения с этой забавной игрушкой закончена, вышла из палатки.       На улице меня уже ждал Евгений Константинович и ребята из нашего отряда, Ярослов куда-то запропастился. Ребята задумчиво оглядывали черные компьютеры, прилаженные к их рукам – точным копиям моего.       - Сейчас мы проведем небольшое учение, - сообщил Ермолов, - Будете по одному входить в тренировочный зал, - он кивком головы указал на нелепый пузырь, объяснив, что это такое, - и стрелять во всех военных, которые вам попадутся, оставляя без внимания гражданских. Задание понято? Отправляйтесь в оружейку.       Нас провели в просторное оружейное хранилище, где предложили выбрать пистолеты. Все тот час бросились к полке с «Эфами», я же предпочла два «Стечкина». Нам не сказали, сколько будет продолжаться тренировка, поэтому все взяли столько патронов, сколько смогли унести: глупо было бы остаться без боеприпасов в середине испытания. Рассовав по карманам разгрузки полные магазины и патроны, я сунула один из пистолетов за ремень, прикрыв его рубашкой, а второй в кобуру на боку.       Ребята во главе с Евгением Константиновичем уже ожидали меня, и мы толпой отправились к той куполообразной нелепости, которую первую я заметила на этом полигоне. Левая рука саднила, ощущение, что там сидит еж, не проходило. Мы остановились перед узким коридором, который предшествовал «пузырю», крытым жестким, почти не прозрачным полиэтиленом. Посмотрев на стенки «пузыря», я вдруг осознала, что они сделаны из того же полиэтилена, а их молочный цвет объясняется странным туманом, что царил внутри.       - Аня, ты первая, - обрадовал меня лейтенант, - В зале есть стены, которые вы не увидите из-за напущенной туда дымовой завесы, - начал он инструктировать, по большей части обращаясь ко мне, будто именно у меня могли возникнуть проблемы с расстрелом голограммных солдатиков, - Используйте навигатор, именно это – обучение вас работе с ним в критических ситуациях – и является, прежде всего, целью нашей тренировки.       Он кивнул мне, как бы говоря, что он закончил, и я могу начинать свою деятельность. Я тяжело вздохнула, привычным движением собрала свои недлинные волосы в бухточку на затылке, надвинула на лоб форменный голубовато-зеленый берет, и первой пошла в узкий прозрачный коридор, раздумывая по дороге, какой гадости они напустили в «пузырь», чтобы ослепить нас, и как это скажется на нашем здоровье. Коридор заканчивался дверью из листового железа, довольно прочной на вид, у которой я обнаружила Ярослава. Он пропустил меня в тренировочный зал, и плотно закрыл за мной дверь.       Я сделала несколько шагов вперед, и железная дверь мгновенно исчезла из моего поля зрения, и я осталась в совершенном одиночестве среди молочно-белого облака, которое со всех сторон окружало меня. Здесь, в этом странном безразмерном пространстве, было несколько темнее, чем на улице, что, в общем, и понятно: какой свет пробьется через такую густую пелену?       Простояв так несколько минут, я вспомнила, что у меня на руке имеется навигатор последней модели, и открыла его крышку, которая с внутренней стороны имела небольшой экран. Я примерно знала, как работать с агаторами, поэтому и с этой модифицированной игрушкой справилась быстро. Вскоре на экранчике замелькали забавные полосы-стенки, которые, изгибаясь, образовывали настоящий лабиринт. Агатор также должен был отметить появление голограмм-противников, но пока на экране их видно не было, видимо компьютер-тренер пока не собирался бросаться на меня.       Тем не менее, я достала пистолет, и медленно пошла вперед, напряженно вслушиваясь в окружающую меня тишину, сама не знаю, зачем, ведь голограммы не издают звуков, а кроме их и меня в этом «пузыре» никого нет. То и дело я косилась на экран агатора, но он ничего, исключая стены, показывать не желал.       Когда я в очередной раз посмотрела на маленькое стеклышко навигатора, я к большому своему удивлению обнаружила ярко-алую точку. То есть, яркой она была по сравнению со стенами, что на экране обозначались едва заметной голубой кромкой, а на деле ее так же было едва видно. Определив расположение точки относительно меня, я приготовилась встретить светового противника, и он не заставил себя ждать, появившись из-за угла очередной стены. Из груди моей вырвался смешок: составитель программы-тренера явно был юмористом, раз послал мне самого Адольфа Гитлера, целившего в меня штурмгевером старого образца. Он, судя по всему, прекрасно меня видел, или правильнее сказать, не видел вообще, но даже и не нуждался в этом.       Я знала, что, несмотря на то, что вреда мне Гитлер не причинит, он вполне может попасть в меня своей голограммной пулей, организовав таким образом провал моей тренировки. Поэтому я тут же спряталась за выступающим подле меня углом, и оттуда, ориентируясь на показатели навигатора, прицельно выстрелила. Гитлер дважды мигнул, затем ярко вспыхнул и разлетелся красно-оранжевыми искорками.        Агатор нравился мне все больше. Я вполне освоила основные его функции, а что касается остальных, то в них я надеялась разобраться позже, когда от потраченного на это изучение времени не будет зависеть исход учения.       В тот момент, когда я разглядывала моего маленького помощника, упомянутый помощник неожиданно прощально мигнул и погас, оставив меня один на один с густым туманом. Несколько секунд я довольно глупо таращилась на агатор, надеясь, что он подаст хоть какие-то признаки жизни, и подарит надежду на то, что он просто отдыхает, устав, но он мне такого подарка сделать не пожелал.       Итак, мое потрясающее невезение напомнило о себе самым дурацким образом – подсунуло мне испорченный агатор. Теперь я стояла посреди куполообразной нелепицы, по уши в тумане, сквозь который я ничего не видела, с недееспособным агатором на руке, и представляла лицо Евгения Константиновича, довольно вопрошающего, не желаю ли я устроиться на курсы шитья.       И когда я в полной мере оценила, какую свинью мне подложил врач-садист, подсунув неисправный навигатор, агатор, будто поняв, что не стоит меня так расстраивать, неожиданно ожил. Крышку его я не закрывала, а потому могла тут же увидеть стенки-лабиринты. Я так обрадовалась возродившемуся другу, что не сразу заметила, что на голубоватом экранчике отражаются вовсе не черточки, как раньше, а квадратики и прямоугольники. Я так пристально разглядывала этот изменившийся ландшафт, что едва не прозевала алую точку-противника. Я хотела было снова отойти под прикрытие стены, но подле меня стены не оказалось, поэтому я, выставив руку с пистолетом вперед, приготовилась палить в противника, но тревоги оказались напрасными: алая точка оказалась гражданским.       Я во второй раз подивилась фантазии программиста, который проектировал эту учебную программу: первым противником моим оказался Адольф Гитлер, а первым гражданским – полная женщина в наряде крестьянки средневековья, быстро бегущая куда-то по своим делам.       Усмехнувшись, я дала ей пройти. Мне «гражданка» ничего не сказала, что было вполне логично, учитывая, что голограммы не имеют, по большей части, голоса. Проводив ее взглядом, я только тогда и заметила, что вижу ее, хотя она отошла от меня уже шагов на десять. С удивлением я огляделась, и обнаружила, что из тумана проступают дома, образовывающие каменные стены вдоль дороги. Дорога была неровной, я не смогла вспомнить, когда она сделалась такой, но, глянув под ноги, обнаружила, что там не гладкий пол, как это, я не сомневаюсь, было прежде, а булыжники. Недобрым словом помянув идиота, додумавшегося настолько усложнить задачу тренировки, я пошла дальше, выставив пистолет и время от времени поглядывая на агатор.       Я сделала всего пару шагов, а агатор будто взорвался алыми точками. Согласно ему выходило, что, проследуй я еще немного по улице, которую я избрала своей дорогой, я окажусь перед домом, перед фасадом которого маячило по меньшей мере семеро человек-целей. Один находился за домом, еще двое стояли подле последнего, но чуть в отдалении.       Меня поразил тот факт, что целей очень много, и они, казалось, совершенно не заботились о том, что им надо преследовать меня. Двое у фасада не двигались, еще двое притаились в доме, правда, в разных местах, они тоже чего-то выжидали. Оставшиеся трое у фасада совершенно бесцельно маршировали взад-вперед перед домом, казалось, они забыли, что им надо нападать на меня. Что касается последних троих, то и они не двигались.       Это странное поведение сбрендивших голограмм так заинтересовало меня, что я, даже забыв о возможном провале тренировки, направилась туда, и уже через несколько мгновений подошла близко настолько, что могла без помощи агатора разглядеть троих мужчин, завернутых в темные плащи, которые прежде известны мне были под видом марширующих перед домом точек. Еще двое человек – мне отчего-то стало казаться, что это люди, хотя такого быть не могло – сидели на земле, и одним из них была женщина, о чем свидетельствовало ее платье, ослепительно-белое во тьме. Отметив это, я тут же заметила и то, что тумана, моего постоянного спутника, уже почти нет, нахожусь я на какой-то узкой улочке, непонятно где, а над всем этим недоразумением царствует желтый месяц и аквамариновое небо.       Женщина не двигалась, а вот мужчина делал странные прерывистые движения, которые я, погруженная в размышления о сути происходящего, несколько секунд не могла себе объяснить. И только потом до меня дошло, что он, должно быть, связан, и пытается освободиться. Положение становилось все более запутанным. С какой стати голограмму связывать? И как она после этого может быть моей целью? Я подкралась еще ближе, но голограммы, что свободно передвигались, не обратили на меня внимания, будто они вовсе не подозревали о моем присутствии, хотя теплодатчики и датчики движения давно должны были сообщить им, что я уже у них под носом.       Вот тут произошло то, чего я никак не могла предугадать. Раздался крик. Это было вдвойне странно: во-первых, в этом несуразном пузыре не должно было раздаваться ни единого звука, кроме моего голоса, если бы мне вдруг вздумалось поговорить с самой собой, или не слушающим меня безмолвным агатором, а, во-вторых, слова, выкрикнутые в порыве, в этом не было сомнений, отчаяния взывали к человеку с именем Сен-Люка.       - Ко мне! Сен-Люк! Ко мне! – кричал голос, и я отметила, что раздается он из-за дома, где находились только три голограммы.       Больше по привычке я глянула на агатор, желая увидеть не столько расположение моих противников, сколько разъяснения того, что вокруг меня происходит, и обнаружила, что две красные точки переместились к неподвижной третьей, и, казалось, теперь совещаются о чем-то.       Между тем тот человек, что сидел на земле и непрерывно дергался, услышав призыв, удвоил свои усилия.       Мне потребовалось больше минуты, чтобы понять, что программист оказался настоящим виртуозом своего дела, и приготовил не просто типовую тренировку, а настоящее представление, и сюжет взял из моей любимой книги. Если все было действительно так, как мне казалось, а я была уверена, что это так, то на земле сейчас сидят связанные Сен-Люк и Диана де Меридор-Монсоро, а вокруг них – люди герцога Анжуйского. Что же касается последних трех – то это Луи де Бюсси, нанизанный на железные прутья, д’Орильи и сам герцог Анжуйский.       Я не была готова оказаться тут, но если мне действительно представился случай спасти моего любимого героя, то мне просто необходимо сделать это. Больше не раздумывая о странности происходящего, я тремя выстрелами ликвидировала солдат-охранников.       То, что произошло потом, повергло меня в ступор. Солдаты не испарились, заиграв красными брызгами, как Гитлер, а просто упали, как нормальные люди, которых ранили или убили. Они не были голограммами. Они были людьми. Настоящими. Ступор мой продолжался еще несколько секунд, а потом я начала действовать. Если они были смертными, то смертным был и Бюсси, висевший теперь, как белье, на кованой ограде, а его жизнь я бы очень хотела сохранить.       Подбежав к Сен-Люку, который, видя, как падают его враги – выстрелов он, как видно, не услышал, или предпочел не заметить – перестал трепыхаться и удивленно воззрился на корчащиеся тела. Я подбежала к нему, на ходу доставая из-за пояса нож.       - Развяжи себя и Диану! – крикнула я ему, бросая нож на камень у его связанных рук.       Сен-Люк, без шляпы, с окровавленной щекой на изнуренном лице, посмотрел на меня, будто не понимая, что я ему говорю, а затем поспешно кивнул и схватил заточенную сталь.       Я, не заботясь больше о нем, по узкой тропинке между двумя смежными домами побежала к ограде, что должна была вот-вот сделаться надгробной плитой графу д’Амбуазу. Оббежав дом, я оказалась прямо перед железной стеной, в два метра высотой, на которой зацепленный за одежду и плоть висел Бюсси. Подле него стояли двое в черных плащах       – …от страданий… - услышала я концовку страшной фразы, и увидела, как более громоздкий из них, очевидно, д’Орильи, сделал шаг к пришпиленному графу, поднимая на ходу штуку, похожую на охотничье ружье.       Больше я ждать не стала. Выставив два пистолета, готовая к тому, что Орильи повернет свое ружье против меня, понимая, что передо мной наследный принц Франции, я громко крикнула:       - Уйди прочь от него, гад!       Орильи вздрогнул и быстро развернулся, так как я теперь находилась за его спиной. Принц Франсуа лишь чуть повернул голову – он стоял в полуобороте ко мне, – и его медленные движения выражали скорее недоумение, чем страх.       - Кто ты, мальчик? – поинтересовался он, в то время, как д’Орильи направлял свое ружье на меня.       - Отойдите от Бюсси, или я буду стрелять, - пригрозила я в полной решимости притворить слова в действительность.       Герцог Анжуйский меня послушаться не захотел, вместо этого он сделал знак своему компаньону выстрелить в меня. Я заметила этот знак, который выражался лишь во взгляде и едва приметном в полутьме кивке головы, а потому была готова, и в момент выстрела быстрым перекатом ушла в линии огня. Теперь они стояли передо мной без огнестрельного оружия против моих двух пистолетов с почти полными магазинами.       Я бы могла начать с ними дискуссию, убеждая их в том, что они не в силах сейчас со мной тягаться, но время мне было слишком дорого: Бюсси мог в любую минуту скончаться от потери крови.       - Пошли вон отсюда! – крикнула я, хотя кричать не было никакой необходимости, это я просто волновалась сильно.       - Знаешь ли ты, с кем говоришь? – снова заговорил герцог, в голосе его было столько ласки, будто он пришел в эту подворотню исключительно ради нашей с ним беседы.       - Мне нет до этого дела, - снова рявкнула я, - Проваливайте, или я буду стрелять.       Мне снова не поверили, так как Орильи, дождавшись кивка герцога, бросился на меня, намереваясь, очевидно, отобрать у меня пистолет. Сделал он это напрасно, потому что я, не собираясь расставаться со своим оружием, выстрелила, продырявив ему ногу. Он с глухим стоном осел на пыльную землю, а герцог, впервые обнажив свое волнение, выхватил шпагу.       - Защищайся! – холодно бросил он, вставая в оборонительную позицию.       Драться с ним я не хотела, так как шпаги у меня не было, а была бы, так я все равно не знала, что с ней делать. Поэтому я ограничилась еще одним предупреждением и последующим за ним выстрелом. Теперь герцог Анжуйский был ранен в мякоть правой руки чуть повыше локтя. Я знала, что рана не опасная, поэтому снова прикрикнула на него, и он наконец решился оставить меня наедине с раненым, прихватив с собой покалеченного Орильи, заметно прихрамывающего на одну ногу.        - Сен-Люк!– закричала я,надеясь,что за время нашей с герцогом беседы он успел отвязаться. Я была уверена,что он меня услышит – слышал же он,как кричит Бюсси.       Он действительно меня услышал, потому что появился буквально через три секунды после того, как эхо прекратило разносить мои вопли по спящему кварталу.       - Кто ты? – первым делом задал он довольно глупый в сложившейся ситуации вопрос.       Я отвечать ему не пожелала, так как слишком волновалась за жизнь – или что там бывает у моих больных галлюцинаций – Бюсси.       - Помоги мне его снять, - в ответ рявкнула я, так как волнение, страх и совершенная глупость происходящего давили мне на нервы, и говорить ровно я не могла, хотя, вообще-то, была довольно вежливой девочкой.       Общими усилиями – Сен-Люк по счастью не потерял мой нож – мы срезали несчастного раненного с решетки и уложили на плащ Сен-Люка, расстеленный на земле. Бюсси не двигался, видимо, пока мы его снимали, он потерял сознание. Тут только я вспомнила о еще двух людях, что притаились в доме, и, приказав Сен-Люку перевязать раны, бросилась в дом.       Агатор показал, что один из них прячется в небольшой кладовке под лестницей, куда я и вломилась совершенно бесцеремонно, приготовившись стрелять по первому малейшему признаку агрессии в мою сторону. Сначала я ничего не увидела, а затем поняла, что в самый угол забилась женщина. Около десяти секунд мне понадобилось, чтобы сообразить, что за женщина может прятаться под этой лестницей.       - Гертруда? – резко спросила я, вглядываясь во тьму. У моего агатора где-то должен был быть фонарик, но я еще недостаточно с ним освоилась, и пока не знала, как его включить.       - Да, - пискнули мне в ответ, - А вы кто?       Почему все спрашивают, кто я? Это что, самое главное?       - Вылезай, - не отвечая, приказала я, и, не оборачиваясь посмотреть, выполнила ли она приказание, или нет, пошла на второй этаж, проверять, кто вторая алая точка, значащаяся на экранчике агатора.       Вся лестница была завалена трупами. Мне было тем более страшно, что к виду крови я не привыкла, и вообще, видела в своей жизни только один труп – в патологоанатомическом отделе, на занятиях по медицине. Повсюду была кровь: на полу, на лестнице, на стенах, на шторах, прикрывающих узкие длинные окна. Когда мне случалось наступать на чистую половицу, там тот час отпечатывался красный след рифленой подошвы моих берц.       В коридоре, который последовал за лестницей, тоже были тела, я едва не наступала на них. Казалось, здесь было, по крайней мере, человек тридцать, каждый из которых был смертельным врагом всех остальных. С трудом верилось, что это все натворил один д’Амбуаз.       В коридор выходило три двери, лишь одна было отворена, являя моей и без того нагруженной психике просторную комнату, в которой лежало никак не меньше пятнадцати человек. Они лежали везде, заливая своей кровью пол. Я уже не могла этому ужасаться. Если бы я продолжала думать о молодых людях, которые в мгновение лишились жизни, я, возможно, сошла бы с ума. Поэтому я снова взглянула на агатор, который упорно твердил мне, что среди этой братской могилы есть кто-то живой.       Повинуясь указателям навигатора, я наклонилась над одним из трупов, и тут же поняла, что он еще жив. Я раздумывала о том, стоит ли ему помочь, или же милосерднее его добить, чтобы не мучился, когда за спиной услышала громкий вопль.       Признаться, я не была готова услышать его, поэтому резко развернулась, направив на дверной проем оба пистолета. Еще мгновение, и в источник крика полетели бы сразу две пули, но, хвала небесам, я вовремя поняла, что глотку надрывает Гертруда.       - Что такое? - рявкнула я, так как девица порядочно меня напугала.       Вопрос был глупый, в этой комнате, достойный стать декорацией самого страшного фильма ужасов, было от чего испугаться, но служанка Дианы, не обращая на меня внимания, бросилась к полутрупу, что хрипел у моих ног, и зарыдала, упав на колени.       - Реми! – причитала она, - Милый мой! Как же это?!       Я с новым интересом посмотрела на случайно выжившего лекаря. С усилием отстранив Гертруду, которая порывалась обнять бессознательного молодого человека, я принялась осматривать его повреждения. Я не великий врач, но даже мне было понятно, что ничего страшного с ним не произошло. У него была окровавлена голова, видимо кто-то серьезно ранил его, но мне не казалось, что он может умереть от этого.       Перепоручив Реми Гертруде, которая рьяно взялась за его лечение, я побежала обратно к раненому Бюсси, здоровье которого волновало меня намного сильнее.       Сен-Люк отлично справился со своей задачей, но я все же проверила все перевязки и вколола раненному пару препаратов, которые нас учили использовать при ранениях, и которые в обязательном порядке имелись в аптечке, всегда пристегнутой к моему ремню.       Только тут я немного успокоилась, и заметила, что совсем недалеко от нас, шагах в трех, на коленях стоит Диана, и горячо молится, не обращая на меня никакого внимания.       - Сен-Люк, - обернулась я человеку, который теперь один мог спасти бессознательного Бюсси, - ты должен спрятать его где-нибудь. Герцог не должен найти его, он его убьет.       - Кто ты такой? – спросил Сен-Люк вместо ответа, пристально вглядываясь в меня, и до меня вдруг дошло, что он не понимает, что я женщина.       Отвечать мне не захотелось, поэтому я поспешно поднялась.       - Тебе надо уходить отсюда, - сказала я, оглядываясь по сторонам в поисках хоть одной лошади. В полутьме ночи мне этого сделать не удалось, поэтому я снова открыла крышку агатора. Лошадей в округе заметно не было, но не могло же оказаться так, что прорва народа, что почила здесь, не имела ни одной захудалой коняшки.       Я расширила круг сканирования, и обнаружила двоих коней, что располагались на приличном расстоянии от меня в негустых зарослях, которые прежде служили прикрытием герцогу и его прислужнику. Так как обращаться с лошадьми я не умела, я попросила Сен-Люка сбегать за этими допотопными средствами передвижения, что тот и сделал с превеликим удивлением, подозрительно косясь на агатор на моей руке.       Вскоре веселое ржание известило нас с все еще молящейся Дианой, что кони действительно оказались там, где их показал агатор.       - Куда ты его повезешь? – спросила я, у Сен-Люка, который, все еще косясь на меня, примеривался, как бы половчее разместить Бюсси на крупе коня, у которого даже на мой мало что понимающий взгляд, было довольно презентабельное обмундирование.       - В замок Монморанси, к моей жене Жанне, - ответил он, казалось, он опасается мне это говорить, будто находил меня еще одной угрозой, что нависла над жизнью Бюсси.       - Ты впустишь меня, если я приду проведать его? – спросила я, так как взгляд Сен-Люка становился все более и более подозрительным, и мне стало казаться, что он вот-вот выхватит шпагу – которой у него, к слову сказать, не было – и нападет на меня.       Сен-Люк мгновение молчал, колеблясь, а затем поспешно закивал, соглашаясь.       - Конечно, - горячо проговорил он, - Только позвольте узнать, как зовут нашего спасителя?       Теперь я замешкалась на несколько секунд. Едва ли было бы правильным шагом, представиться Аней Алехиной, проходящей тренировку.       - Меня зовут Антуан де Фурьяк, - брякнула я, и тут же принялась вспоминать, откуда в моей голове завелось такое идиотское имя. Но говорить что-либо другое было довольно глупо, и я решила, что и это имя не хуже всех остальных.       Сен-Люк поклонился со всей почтительностью, с какой может поклониться человек, проведший большую часть своей жизни при дворе. Я тоже поклонилась, хотя и не была уверена, что сделала это правильно. Поклон мой, тем не менее, вполне Сен-Люка удовлетворил, потому что он, больше не обращая на меня внимания, посадил Бюсси впереди себя. Диана, присев передо мной в глубоком реверансе, вскочила на другого коня, и через миг они уехали.       Итак, я сделала все, что смогла для спасения графа де Бюсси, и теперь не представляла, что мне делать дальше. Мне отчего-то казалось, что завершив свое благодетельное предприятие, я снова окажусь среди тумана, и преданный агатор покажет, что неподалеку еще один солдат Второй Мировой войны. Эта надежда настолько сильно завладела мной, что я даже закрыла глаза, и досчитала до десяти, надеясь, что все это закончится.       Не закончилось… Когда я открыла глаза, я обнаружила себя все еще стоящей в темной подворотне, где на решетке ограды еще алели следы крови благородного дворянина. Я постояла еще немного, но, быстро сообразив, что ничего тут не изменится, разве что появятся люди герцога и арестуют меня, я снова вернулась в дом, чтобы сообщить Гертруде и, если еще не поздно, Реми, что пора делать отсюда ноги.       Их обоих я нашла на том же месте, куда Реми упал, раненный. Гертруда, точно курица, хлопотала над ним, разместив его покалеченную голову на свои колени.       Увидев меня, служанка вскрикнула сначала от страха, потом от радости, и, переместив своего любимого на пол, бросилась мне в ноги.       - Ах, господин, - причитала она, будто я была еще одним трупом в этой комнате, и она оплакивала меня, - какое счастье, что вы пришли сюда! Я вечно буду молиться за вас! Я никогда не забуду вашей храбрости и вашей доброты!..       Пока она все это говорила, я была уверенна, что она благодарит меня за спасение Бюсси, а поэтому конец ее монолога меня несколько озадачил.       - …Если бы не вы, я навсегда потеряла моего дорогого Реми!       Я тщетно пыталась вспомнить, чего такого прекрасного я сделала для бедного лекаря, но так и не смогла вспомнить.       - Я ничего не сделал, - сообщила ей я, желая не получать благодарностей, которых не заслужила.       - О, вы сделали! – горячо возразила Гертруда, - Вы помогли мне выйти из чулана! Если бы осталась там, Реми… мой Реми... он бы…       Тут девушка, довольно крепкая на вид, окончательно разревелась, уткнувшись головой в мои берцы. Итак, она благодарила меня за то, что я выгнала ее из-под лестницы… Я не видела в этом действии ничего особо благородного или достойного благодарности, а поэтому поспешила перевести тему на что-то другое, что не вызывало бы в анжуйке таких бурных эмоций.       - Как себя чувствует Реми? – поинтересовалась я, ненавязчиво отодвигаясь от стоящей на коленях девушки.       - О, - пробормотала Гертурда, оборачиваясь к объекту своей любви, как будто только теперь вспомнила, что он может нуждаться в ней, - он не должен умереть, я перевязала его рану.       - Надо уходить отсюда, - сообщила я, - тут скоро могут появиться люди герцога Анжуйского.       - Как же? – всплеснула руками Гертруда, в страхе отскакивая и от меня, и от Реми, к которому только что приблизилась, - Господин герцог? Что же может сделать для него бедная служанка?       Я не собиралась ей все объяснять, поэтому проигнорировала этот ее страстный вопрос.       - Мы сможем перенести Реми в его комнату, которую он снимает недалеко отсюда?       - Конечно, конечно, - закивала Гертруда, а затем посмотрела на меня так же подозрительно, как до нее на меня смотрел Сен-Люк.       - А вы, господин, откуда знаете, что у Реми есть комната неподалеку?       - Он мне сказал, - с легкостью соврала я, так как времени у меня, я полагала, было немного. Едва ли принц Франсуа быстро забудет, что какой-то мальчишка – а он считал меня мальчишкой – ранил его и его любимого подельника. Он наверняка захочет отмстить, и первым местом, где он начнет меня искать, будет именно этот неприметный, заваленный трупами домик.       Мы переложили Реми на плащ одного из мертвецов, соорудив таким образом нечто вроде носилок, и перенесли его в дом, что располагался через улицу. Ключ от двери нашелся у Гертруды, и вскоре Реми лежал уже на узкой кровати, перевязанный уже мной, и я с полной ответственностью могла заявить, что к утру он очнется.       Как только мысль об утре посетила меня, я тот час сообразила, что не могу разгуливать в этом месте – я до сих пор не могла поверить в то, что нахожусь в средневековом Париже – в своей спецовке. Поэтому, преодолевая отвращение, я вернулась в дом Монсоро, и изъяла у мертвых убийц длинный серый плащ, шаровары, кожаный жилет, белую рубашку, и черную фетровую шляпу. У того бандита, что был мал ростом, я конфисковала его сапоги, надеясь, что они придутся мне в пору, а еще у одного, что был довольно хорошо одет, срезала кошелек с монетами, так как последнему они все равно были без надобности. Я прекрасно понимала, что это мародерство, но в сложившейся ситуации мне не приходили в голову более умные мысли.       Я уже хотела уйти, как вдруг вспомнила о письме, подписанном герцогом Анжуйский, которое теперь должно было находиться у мертвого графа де Монсоро. Мне совсем не хотелось разыскивать его среди трупов, но письмо было слишком важной штукой, и я решила, что больше пользы оно принесет, находясь у меня.       Насколько я помнила, Монсоро убили на лестнице. Так как я также находилась теперь там, я стала оглядывать мертвых гостей, надеясь как-то отличить мужа Дианы от нанятых им наемников. Вскоре взгляд мой упал на того героя, у которого я срезала кошелек с деньгами. Мне он показался более подходящим на роль мертвого графа, так как одет он был немного лучше остальных, да и лицо у него было какое-то особо отталкивающее. Быстро обследовав его карманы, я нашла плотно перетянутый тонкой кожей сверток бумаги. Открыв, я убедилась, что нашла именно то, что хотела, и поспешно покинула кошмарный дом.        Вернувшись в обитель Реми, я попросила Гертурду помочь мне все эти краденые вещи выстирать, на что она категорично заявила, что сделает все без моего вмешательства. Признаться, я не сильно стремилась сама этим заниматься, так как не представляла, что в древности использовали в качестве мыла.       Гертруда взялась за дело рьяно, и к утру все было готово. Я же в это время сидела у окна, что выходило прямо на фасад дома, где разыгралась страшная трагедия, и тупо смотрела на медленно наполняющуюся людьми улицу. Оба моих пистолета лежали рядом со мной, я была готова к тому, что близлежащие дома станут обыскивать. Так как другого укрытия у нас не было, да и бежать с раненным Реми я не могла, я просто приготовилась к возможному штурму.       В пять часов утра и три минуты – время я знала точно благодаря агатору, теперь уже моему единственному другу – по улице разнесся вопль какой-то женщины, которая обнаружила место массового убийства. Через тюль, которая, я надеялась, делала меня полностью невидимой, я следила за развивающимся внизу – комната Реми находилась на втором этаже – событиями.       Сначала там скопились любопытные, и чем светлее становилось на улице, тем больше их было, потом появились солдаты, которые растолкали горожан, и стали вывозить тела. Среди этих миротворцев я заметила парочку, которые больше смотрели, чем делали, больше указывали, чем подчинялись. Мне они совершенно не понравились, так как я признала в них сыщиков, или как они там назывались во времена Генриха III. Они придирчиво оглядывали людей, что проходили мимо дома-кладбища, казалось, они искали кого-то. Через некоторое время я даже сообразила, кого, собственно, они ищут: целью их поиска была моя скромная особа.       Но они пробыли тут недолго, и уже к семи утра все было закончено, трупы увезли, двери и окна дома заколотили, а любопытных горожан разогнали. Двое сыщиков пробыли здесь дольше остальных, но и они вскоре уехали, решив, видимо, что коварный нечестивец, поднявший руку на принца Франсуа – то есть, я – слишком умен, чтобы оставаться долго так близко к месту своего богохульного преступления.       Часов в десять к нам с Реми в комнату вошла бледная Гертруда.       - Я все сделала, господин, - сообщила она, - Одежда подсохнет через несколько часов.       Я кивнула. Я слишком была потрясена тем местом, где я находилась – я имела ввиду не комнату Реми, а средневековый Париж – и не могла быть хорошим собеседником.       - Господин, - робко подала голос Гертруда, и только теперь заметила, что она, не уходя, топталась в дверях.       Я обернулась и посмотрела на нее. Тело мое сковала странная усталость, должно быть, потому что я не спала этой ночью. События прошедшей ночи казались мне сном, очень плохим сном, который я не могла забыть, который давил на мою психику. Для того, чтобы отвлечься, я принялась вспоминать теории Зигмунда Фрейда о влиянии на нас снов и подсознательных желаний. Вид у Гертруды был уставший и какой-то замученный, будто что-то ее очень волновало, но Реми был почти в порядке, и я не могла понять причины ее волнения.       - Господин, - робко приговорила она, смотря в сторону, - быть может, я нескромна, - она запнулась, и я стала смотреть на нее более пристально, - но ответьте мне, кто вы? Вы появились в самый страшный момент, и спасли моего Реми. Вы отзывались о его высочестве герцоге Анжуйском, как о мелком дворянчике, который досаждает вам. Кто же вы? Его враг?       - Я друг господина де Бюсси, - подумав некоторое время, сформировала я ответ, - А все его враги – и мои враги тоже.       - Но ведь герцог Анжуйский вовсе не враг господину де Бюсси! – убежденно воскликнула Гертруда.       Я усмехнулась.       - Герцог приказал убить Бюсси, - ответила я, - думаю? это можно назвать враждой.       Затем я немного подумала, и, решив, что хуже все равно от этого уже не будет, стянула с головы форменный берет.       - И не называй меня господином. Я – женщина.       Надо было видеть лицо Гертруды при этом моем признании. Глаза ее выпучились, мне стало казаться, они и вовсе выпрыгнут, что бы убедиться в правдивости моих слов. Рот ее немного приоткрылся, а руки чуть поднялись, будто она хотела схватить меня.       - Женщина? – непонимающе переспросила она, пару раз сморгнув.       - Да, - отчего-то раздражаясь, подтвердила я, - меня Аня зовут.       - Какое имя чудное, - бормотнула служанка, лицо ее все еще было непонимающим, видимо, она не совсем понимала, о чем говорит.       Меня это замечание задело. Если бы их королеву звали Анной, ни один француз бы не осмелился сообщить, что имя звучит чудно.       В этот момент очнулся Реми. Он тяжело вздохнул, и прошептал имя Гертруды. Анжуйка, тот час забыв, что она разговаривала со мной, поспешно обернулась к своему избраннику. Лекарь не пострадал сильно, и, как я и предполагала, очнулся довольно быстро. Несколько минут влюбленные говорили о различной романтической чепухе, и только минут через десять соизволили обратить на меня внимание.       - Я благодарю вас, госпожа, - в лежачем положении Реми изобразил поклон, что довольно комично выглядело со стороны, но все же я приняла эту благодарность, решив потом ему разъяснить, что я ничего особо важного для него не сделала.       - Как ты себя чувствуешь? – в ответ поинтересовалась я, так как считала, что Бюсси слишком нуждается в нем, чтобы он разлеживался тут.       - Я уже оправился, - сообщил мне добрую новость лекарь, и в подтверждение своих слов попытался подняться, что у него не вышло, и он со стоном повалился обратно на подушки.       - Как только ты сможешь ходить, - сказала я ему, - мя немедленно отправимся к Бюсси. Он тяжело ранен, и ему нужна твоя помощь.       Услышав это, Реми хотел было снова подняться, но я не дала ему сделать этого. Не хватало еще, чтобы он угробил себя, когда он один, как мне сказалось, мог поставить Бюсси на ноги.       Весь день прошел совершенно бесцельно. Я не могла выйти из дома, так как у меня не было одежды, а та, что я наворовала в доме Дианы, никак не подсыхала, и стала жалеть, что машины для сушки белья изобретут так нескоро. Ближе к вечеру одежда, наконец, высохла, но тут появилась другая проблема – все, кроме сапог и шляпы было мне велико, и остаток дня я, вместе с Гертрудой, потратила на подгонку этого старомодного белья. Признаться, большей частью работала она, так как, несмотря на многочисленные советы Евгения Константиновича, я так и не записалась на курсы кройки и шитья.       На утро следующего дня Реми поправился достаточно, чтобы передвигаться, и мы, не торопясь, втроем отправились к замку Монморанси. Я еще не знала, как дать знать о себе Сен-Люку, ведь если он не окончательный дурак, он должен был спрятаться вместе с Бюсси и Дианой. Я надеялась, что у них хватит сообразительности не высовываться в эти дни, затаиться, так как герцог, не найдя моих следов в доме, где жила его пассия, мог легко заподозрить в связи со мной бывшего миньона Генриха III.       Голова Реми была разбита, поэтому мы, как могли, прикрыли ее его шляпой. Я же красовалась в несуразном наряде молодого парижанина шестнадцатого века. Под шляпой, собранные в тугой узел, прятались мои волосы, а потому, я надеялась, никто не признает во мне женщину.       В сумке, перекинутой через мое плечо, покоились берцы, на тот случай, если ходить в чужих сапогах я не смогу долго, а также запасной пистолет и все мое снаряжение, включая форму. Гертруда предложила мне достать шпагу, но я это забавное предложение отвергла, так как все равно разбиралась в фехтовании не лучше, чем свинья в апельсинах.       Мы шли к замку Монморанси. Как оказалось, мы не могли нанять экипаж, и поэтому все немаленькое расстояние мы протопали на свих двоих. Сапоги оказались совершенно неудобными, и под конец нашей вынужденной экскурсии по Парижу я переобулась в берцы, надеясь, что те люди, которые в своем неуемном любопытстве заметят их, примут их за какую-нибудь дурацкую провинциальную моду, а не опознают во мне пришельца из другого времени. Прогулка наша затруднялась еще и тем, что Реми, нагруженный своим ранением, время от времени нуждался в передышке, а потому у замка мы были только к вечеру, когда уже становилось, в общем-то, опасно шляться по улицам.       Замок Монморанси находился в центре города, отгороженный от него лишь небольшой полоской сада, в котором кроме травы и редких малохольных деревцев ничего и не росло. Сад в свою очередь огораживала кованая решетка, ворота ее, у которых мы втроем теперь стояли, были заперты, чего и следовало ожидать в этот поздний час. Мы стучались довольно долго, но, видимо в этом милом замке не привыкли к поздним гостям, и нас не только не впустили, но и даже не обратили на нас ни малейшего внимания.       Гертруда с материнской заботой разместила тяжело вздыхающего Реми на каменной скамеечке, такой низкой, что я усомнилось в том, что ее ставили здесь для людей. Быть может, на нее ставили ноги, когда чистили сапоги, или что-то еще. Я на эту тему долго не размышляла, я собиралась проникнуть в дом, поэтому поручила Гертруде охранять мою драгоценную сумку, сунула в карман штанов запасной магазин, пожалела о том, что десантный нож остался у Сен-Люка, который, мне отчего-то казалось, непременно его потеряет, и под громкий вскрик анжуйки перемахнула через ограду, в которой от силы было два с половиной метра.       В саду никого не было, хотя, мне казалось, столь значительные люди могли бы выставить хоть какую-то охрану. Интересно, когда у них в последний раз были кражи? Наверно, вообще не были, раз они так беспечно относятся к своей безопасности. Я подошла к главному входу, не особо прячась, и вежливо постучала. Мне не ответили, и я задалась вопросом, бодрствует ли хоть кто-то в этом сумасшедшем доме. Я постучала сильнее, отбила кулак, принялась долбить рукояткой пистолета, а затем, забыв про почет к особам, здесь живущим, и вовсе ногой. Мне не открывали.       Тогда я отправилась обходить особняк кругом, надеясь, что найдется какое-нибудь отверстие, через которое я смогу проникнуть вовнутрь и объявить о своем приходе. Такое отверстие обнаружилось нескоро, когда я успела уже порядочно пройти, в виде небольшого лишь прикрытого оконца. Я не знала, куда это оконце ведет, но ночевать на улице мне не хотелось, поэтому я решительно туда залезла.       Я оказалась в каком-то закутке, части коридора. Тут только я сообразила, что совершено не представляю, где тут жилые помещения. Услужливая память подбросила мне воспоминание о средневековых замках, коридоры которых походили на лабиринты, и люди, заблудившись в них, умирали от голода.       К счастью, та же память доложила мне, что в отличие от тех несчастных у меня есть агатор, и я тот час воспользовалась его бескорыстной помощью. Мой маленький друг сообщил мне, что я чуть ли не в подвале, поэтому мне пришлось порядком поплутать, прежде чем я оказалась в месте, отдаленно несущее отпечаток того, что люди посещают это место. В темноте мне шагать не приходилось, так как я день бездействия я все-таки нашла спрятанный в агаторе фонарик.       Стоило мне подняться на несколько ступенек подвернувшейся мне на пути лестницы, и навигатор радостно оповестил меня, что где-то неподалеку находятся живые существа. Теперь я находилась как будто в казарме, где спала тройка охранников, то есть мне они показались охранниками.       Пинком я разбудила одного из них – меня переполняло раздражение из-за того, что мне пришлось шляться по пустынному замку, в то время как они, которым в обязанность вменялось ходить везде и ловить гуляк вроде меня, беззастенчиво дрыхли, - и принялась наблюдать за тем, что будет дальше.       А дальше события развивались довольно забавно: пнутый мною охранник вскочил, не разглядев меня в темноте, – агатор я от греха подальше выключила, мало ли чего можно было ожидать от средневековой деревенщины, спросонья увидевшего непонятную горящую штуку – напал на своего соседа, обвинив, видимо, в своем несвоевременном пробуждении именно его. Тот, второй, в накладе не остался, и завязалась маленькая потасовка, в процессе которой пробудился и третий, которого зацепили случайно.       Выдавая зуботычины, они таки выяснили, что никто никого не будил, и, разведя огонь в маленькой лампе, принялись искать виновника. Так как я особо не пряталась, лишь отошла в сторону, чтобы меня не задели в пылу сражения, меня тот час обнаружили, и, горя праведным гневом, собрались покарать, причем все трое, хотя второй, и, тем более, третий, вообще-то от меня никак не пострадали.       Превращать себя в боксерскую грушу я не собиралась, а потому отработанным движением выхватила из-за пояса пистолет.       - Стоять, быдло, - рявкнула я, понимая, что сейчас самое главное – командный голос и совершеннейшее отсутствие страха.       Солдатики, увидев пистолет, присмирели, и недоуменно стали смотреть на меня, взглядом спрашивая, чего я тут, собственно, делаю. Озвучить эту остроумную мысль отчего-то никто не решился.       - Позовите Сен-Люка, - приказала я, отвечая на их немой вопрос, - отведите меня в приемную и введите в замок моих людей, они сейчас за воротами.       Такой наглости от малолетнего незнакомца никто явно не ожидал, что и вывело их из состояния ступора.       - А ты кто такой? – резко спросил один, наполовину вытаскивая из ножен шпагу, о которой он, по счастью, до этого момента не вспоминал.       - Меня зовут Антуан де Фурьяк, - проклиная свою дурную фантазию, представилась я, - сообщите обо мне Сен-Люку.       Видимо охранники, наконец, поняли, что перед ними не вор-домушник, и один из них бросился исполнять это мое пожелание, второй, тот, что хотел драться со мной на шпагах, провел меня в скромную комнатку, которая явно не была гостиной, но выгодно отличалась от той каморки, в которой спали охранники. Третий солдатик куда-то запропастился, я не успела заметить, куда он делся.       В маленькой гостиной я просидела не больше четверти часа, когда неожиданно к нам со вторым солдатом вбежал запыхавшийся лакей и вежливо пригласил меня следовать за ним. Я, под недоуменным взглядом своего прежнего провожатого, направилась вслед за лакеем, который вывел меня, наконец, из полутьмы.       Мы оказались в другой комнате, просторной, с многочисленными несуразными мраморными и каменными статуями, как мне представлялось, весь замок был увешан точно такими же украшениями. Статуи были довольно красивыми, и, если бы не их обилие, я могла бы по достоинству оценить вкус их обладателя. В комнате, кроме каменных жильцов, находился еще огромный, едва ли не в пол стены, камин, он почти не горел – в его утробе лишь изредка вспыхивали алые головешки. Сама комната освещалась тремя подсвечниками, в каждом из которых горело до пяти толстых свечей. Всего этого света было вполне достаточно, чтобы осветить небольшой диванчик и пару кресел, которые были единственной сто́ящей здесь мебелью, ибо разнообразные мелочи, развешанные по стенам и теряющиеся в темноте, я за мебель не посчитала.       В одном из кресел сидела молодая женщина, примерно двадцати лет, моя ровесница, довольно миленькая, она радостно поднялась мне навстречу, на лице ее, чуть утомленном, застыла добрая улыбка. Весь вид ее свидетельствовал о том, что одевалась она не в спешке, из чего я заключила, что она еще не ложилась, и это обстоятельство меня, признаться, порадовало. Едва ли он была бы ко мне столь же благожелательна, выдерни я ее из кровати.       - Дорогой Антуан, - ласково проговорила она, поднимая руку и протягивая ее мне.       Около пяти секунд, которые я провела в замешательстве, мне потребовалось для понятия смысла этого ее жеста. Он хотела, чтобы я поцеловала ее запястье. Так как подобной глупостью я заниматься не собиралась, я, вместо того, чтобы наклониться, лишь пожала ей руку. Она недоуменно на меня посмотрела, но ничего не сказала.       - Я так благодарна вам за то, что вы сделали, - прерывая несколько затянувшуюся паузу, проговорила она, и на лице ее снова засияла улыбка, которая несколько померкла из-за моего странного поведения.       - За что? – на всякий случай уточнила я, так как повторения эпизода, разыгранного между мною и Гертрудой, я не желала.       Этот вопрос отразился новым недоумением на прелестном молодом личике.       - За спасение Сен-Люка, моего мужа, разумеется, - проговорила она, чуть подозрительно посмотрев на меня.       Итак, ей так же не было дела до того, что я спасла Бюсси, а вместе с тем, их с Дианой любовь. Каждый печется только о себе. Ужас какой-то…       - Сен-Люку ничего не угрожало, - заверила я ее, - и, не приди я, с ним все равно ничего бы не сделалось. Так что вам меня благодарить не за что.       Девушка посмотрела на меня, видимо, мое странное поведение вызывало в ней не совсем хорошие мысли.       - Но как же вы оказались там? – с некоторым усилием спросила она, стараясь поддержать светскую беседу, что никак у нас не ладилась.       - Мимо проходила, - буркнула я.       Если бы я сама знала, как я там оказалась, теперь я была бы более спокойна. Уже по привычке я хотела открыть агатор, и просто убедиться в том, что он, мой последний друг, еще со мной, но удержалась, быстро сообразив, что Жанне не будет лучше, если она увидит штуку на моей руке, назначения, ровно как и устройства, которой она не понимает.        - Я могу увидеть Сен-Люка? – спросила я, мне очень хотелось узнать, как чувствует себя Бюсси.       - Сейчас его здесь нет, господин Антуан, - чуть грустно ответила Жанна, и я отметила, что эпитет «дорогой» она на этот раз опустила.       Мне вдруг стало совестно, что она не знает, что перед ней стоит девица, и сняла шляпу.       - Не называйте меня Антуан, - сказала я, - Меня Аня зовут.       Отреагировала Жанна на это странное сообщение более спокойно, чем Гертруда, видимо, сказалась привычка сдерживать свои эмоции. Но при этом на лице ее проступило странное выражение, слабая тень негодования.       - Что вы за девица? – прохладно спросила она, меняя совершенно настроение своего голоса, - И как посмели вы, перерядившись в нашего молодого спасителя, проникнуть в наш дом?       Она выглядела довольно воинственно, но я прекрасно видела, что ей страшно, и лишь какая-то гордость мешает ей закричать и позвать на помощь.       Этот страх поставил меня в тупик, я совершенно не представляла, что с ним делать. Поэтому я, чтобы ее успокоить, как ни глупо это выглядело, встала на одно колено и склонила голову.       - Я и есть тот человек, что спас Бюсси, - проговорила я, не поднимая головы, и в любой момент готовая схлопотать по затылку чем-нибудь тяжелым от пугливой девки, - Не моя вина в том, что одежда мужчины мне больше подходит.       Я бы могла еще долго распространяться о том, что платьев я не носила с тех пор, как в школе у меня перестали требовать непременного наличия на мне черной юбки, но в это момент в комнату вошел кто-то еще, и я, отвлекшись, обернулась. Через дверь, которую миновала я сама, чтобы добраться до этого места, быстро вошел молодой человек, в котором я с некоторым трудом узнала Сен-Люка. Лицо его было открыто, добродушно, но вместе с тем утонченно и серьезно. На левой щеке заметен был рубец, уже подживающий, который остался у него, видимо, с той памятной ночи.       - Дорогой, - Жанна, как к последнему спасению, метнулась к мужу, - Эта девица заявляет, что это она спасла тебя.       Сен-Люк посмотрел на меня с удивлением и недоверием, будто ожидая, что я рассыплюсь в извинениях и быстро объясню свое недостойное поведение. Когда же я осталась стоять молча, он снова посмотрел на меня, и в его взгляде отразилось скрытое негодование.       - В чем дело? – вежливо спросил он, смотря на меня.       - Я пришла узнать, как себя чувствует Бюсси, - пожала я плечами, - Если в этом доме мне не рады, узнав это, я уйду. Только прошу предоставить кров Гертруде, служанке Дианы, и Реми, лекарю Бюсси, которые теперь сидят у ворот вашего дома.       Сказав это, я нахлобучила обратно шляпу и приготовилась уйти.       Сен-Люк пристально смотрел на меня, казалось, он верит в то, что ему доложила Жанна, но еще сомневается.       - Антуан? – непонимающе переспросил он, все еще смотря на меня.       - Я девушка, - сообщила я очевидное, - Я оказалась там случайно, и решила спасти Бюсси от смерти, - я чувствовала, что начинаю раздражаться, хотя все еще сдерживала себя, - Я его спасла. Теперь я хочу только узнать, как он себя чувствует, и уйду.       Меня начало колотить, злость во мне разрасталась. Если бы мне сейчас кто-то выразил еще хоть каплю недоверия ко мне, я бы взорвалась, наговорила кучу гадостей, и ушла, хлопнув дверью. Толя в этом отношении был очень сообразительным: он чутко улавливал тот момент, когда надо было прекратить свои шуточки. Мы с ним много ссорились в начале нашего знакомства из-за того, что он не мог вовремя остановиться.       Но Сен-Люк, очевидно, не собирался со мной спорить, полностью поверив мне.       - Женщина ты, или мужчина, я все же благодарен тебе за то, что ты спасла меня.       Он учтиво поклонился.       - С тобой бы все равно ничего не случилось, - повторила я ему то, что уже говорила Жанне, - Умер бы один Бюсси.       Сен-Люк согласно кивнул, хотя в его глазах я прочитала множество вопросов, которые он не осмелился мне задать.       - Бюсси очень плох, - опечалил меня Сен-Люк, - но, я надеюсь, он выкарабкается.       - Я привела Реми, - напомнила я, - Отведите его к Бюсси, и он очень скоро поправится.       Не отвечая мне, Сен-Люк вызвал лакея, и отдал ему какие-то поручения, которых я не расслышала.       - Ну вот, - сказал Сен-Люк, снова оборачиваясь ко мне, - Реми отвезут к его хозяину. Я вы можете остаться у нас, если пожелаете.       Так как идти мне было некуда, я остаться пожелала. Гертруда отправилась вслед за Реми в какой-то домик на окраине Парижа, который Сен-Люк снял для своего друга. Я посоветовала Сен-Люку также притаиться на время, но он меня слушать не пожелал, и уже на следующий день сообщил нам, что к нему пристал какой-то подозрительный субъект с расспросами о молодом человеке, что посягнул на здоровье принца Франсуа.       Последующие дни тянулись медленно и скучно. Мне отделили небольшую спаленку, и предоставили самой себе. Сен-Люк ходил встревоженный, и разговора с ним не получалось, Жанна меня сторонилась, видимо, не могла забыть того, что приняла меня за юношу. Единственным моим развлечением был слуга-посыльный, который ежедневно бегал к Бюсси, справляться о его здоровье, но вести его были всегда одинаковы, так как Бюсси не приходил в сознание.       Я не выходила на улицу, опасаясь быть узнанной, хотя кто меня мог узнать, я понятия не имела. Просто, наверно, мне непривычно было думать, что меня – маленькую, ничего не значащую меня – ищет кто-то. Я стала кем-то вроде разыскиваемого преступника, и это, как и многое другое, в том числе и само странное нахождение меня в этом месте, давило мне на психику. Я полностью изучила функции своего нового агатора, сначала методом тыка, а затем, прочитав все по инструкции.       Прошла целая неделя, прежде чем слуга-посыльный, постучавшись в очередной раз ко мне в комнату, обрадовал меня сообщением о том, что Бюсси очнулся и тот час потребовал к себе своего спасителя, чтобы выразить ему свою благодарность. Несмотря на то, что я считала Бюсси и Диану прекрасной парой, несмотря на то, что я и не помышляла о возможности моего сближения с графом д’Амбуазом, я все же, по понятным причинам, была к нему неравнодушна, а потому поспешила к нему, прихватив с собой только один пистолет и запасной к нему магазин. Прочее свое имущество я оставила в комнате, выделенной мне в замке Монморанси, рассчитывая уже к вечеру туда вернуться.       Слуга повел меня какими-то проулками, где мы петляли приличное время, пока не оказались на чьей-то конюшне, в которой располагались две распрекрасные лошадки, в которых даже я могла угадать хорошую породу. Они весело заржали, рассчитывая, очевидно, поразвлечься, но я на этих животных кататься не умела, о чем тут же сообщила лакею.       - Как – не умеете? – переспросил лакей с удивлением, как если бы я сказала, что не умею есть или видеть.       - Так вот, - буркнула я, отстраняясь от одного из коней, который, несомненно, с самыми дружелюбными намерениями, потянулся ко мне головой.       Лакей несколько секунд что-то соображал, а затем предложил мне сесть перед ним на одно седло. Представив себе, что какой-то недоросток будет обнимать меня всю дорогу, я отвергла это, в общем, неплохое, предложение, и заявила, что поеду сама, и что, если он хочет мне помочь, то пусть держит мою лошадку под уздцы, а в остальном я сама справлюсь.       Как оказалось, ехать было не так уж и тяжело, только спина отчего-то сильно уставала. Несмотря на кажущееся удобство, тело мое совершенно одеревенело за время путешествия, и слезть с коняжки смогла лишь с помощью все того же предусмотрительного лакея.       Завез меня добрый слуга в какую-то глушь. Все дома были в основном простые и однотипные, из чего я заключила, что это не самый фешенебельная часть города. Дом, который мне представили как обиталище раненного Бюсси, был серым, неброским, двухэтажным; на улице, где мы остановились, вообще все дома были такие.       Лакей постучал в дверь, и та тот час отворилась, видимо, нас ждали. На пороге стояла Гертруда, она улыбалась, но не душевно, а как-то странно, будто приветствовала гостя, которого не любила, но выгнать не могла. Меня это почему-то разозлило, и настроение, уже подпорченное долгими прыжками в седле, еще ухудшилось.       Дом изнутри был темным, будто здесь жил не выздоравливающий граф, а какой-то старый дед, готовившийся отойти в мир иной. На втором этаже, куда меня провела Гертруда, три комнаты, по крайней мере, я так решила, увидев три двери, выходивших в коридорчик. Отворив одну из них, мы оказались в небольшой спальне.       Комната была угловой, а потому сразу в двух стенах были прорублены окна. Они были широкими, и света в них проходило столько, что я едва не ослепла в первый момент. Обставлена комната была довольно скромно, кроме большой кровати с балдахином и невысокого столика, заваленного всякими мелочами, в нем ничего и не было. За обоими окнами виднелись балкончики, и благодаря им, возможно, хозяин комнаты мог обозревать всю улицу, если бы она была достойна такого внимания. Окна были завешаны тонким тюлем, который колыхался на ветру.       В тот момент, когда мы с Гертрудой вошли, Бюсси стоял, оперившись о столб, поддерживающий балдахин, а бледный встревоженный Реми уговаривал его лечь обратно в постель. Как только Бюсси увидал меня, он, отмахнувшись от Реми, быстрыми, нетвердыми шагами подошел ко мне.       - Благодарю тебя, - прерывающимся голосом проговорил он, - Никогда я не забуду твоего поступка, каковы бы ни были его причины. Будь другом мне, будь братом.       Я в недоумении посмотрела на Реми, взглядом спрашивая, отчего граф назвал меня братом, а не сестрой, что было бы логичнее. Реми дернул плечами, говоря, что он тут не причем.       - Диана будет молиться за тебя, - продолжал говорить свою пламенную речь Бюсси, - Ты можешь просить у меня всего, что захочешь, знай, что нет другого сердца, более преданного тебе, чем мое.       Тут я вспомнила коленоприклонную Диану, такую прекрасную в молитвенном экстазе. Мне захотелось как-нибудь прервать излияния графа, так как заявить, как в других случаях, что я никак не причастна к его спасению, и я не придумала ничего умнее, как ляпнуть:       - Диана очень хороша собой.       Мне хотелось польстить графу, если истинную правду можно назвать лестью, но Бюсси, видимо, моих добрых намерений не оценил. Он вдруг смертельно побледнел, хотя и до этого у него на щеках не горели розы, и, отпрянув, посмотрел на меня взглядом, полным ненависти. Рука его потянулась к ремню, который в данный момент не был на него надет, за отсутствующей там шпагой.       - Как смеешь, наглый мальчишка! – рявкнул он, не найдя на месте своего верного оружия, - Сказать такое! Бесчестный!       Меня эти упреки смутили, я не понимала, чем они вызваны. Вместе с недоумением я почувствовала, как в глубине моего сердца стремительно разрастается раздражение. Мне надоело, что на меня смотрели как на слугу, или странного животного. Но я напомнила себе, что человек, стоящий теперь передо мной и выглядевший как мой страшный враг, на самом деле очень хороший, и вспыльчивость его вызвана лишь тяжелыми ранениями. Эти доводы, высказанные мной самой себе, несколько успокоили меня, и я смогла поддерживать разговор ровно.       - Что вы хотите сказать? – поинтересовалась я, в то время как Реми делал за спиной графа мне какие-то странные знаки, которых я сначала не заметила, а затем, заметив, не могла объяснить.       - Я хочу сказать, сударь, - прошипел Бюсси, - что, вправе просить у меня все, что пожелаете, вы посягнули на самое святое.       Я еще несколько секунд находилась в непонимании, а затем до меня дошел смысл сказанных Бюсси слов: он подумал, что я прошу в награду за свои услуги руку Дианы. Ситуация была довольно комичной, но мне отчего-то весело не стало, напротив, я стала раздражаться сильнее.       - Мне не нужна Диана, - резко сказала я.       Бюсси впал в другую крайность и снова потянулся за несуществующей шпагой.       - Что вы имеете, сударь, против моей невесты? – холодно вопросил он, на его бледном изможденном лице промелькнула досада оттого, что шпаги на месте не оказалось.       - Да ничего я против нее не имею, - уже выкрикнула я, - Мне не нужна ваша Диана. Потому что мне вообще девицы не нужны.       С этими не особо тактичными словами я сорвала с головы шляпу и продемонстрировала себя во всей красе.       - Я не мужчина, - проговорила я.       - Женщина? – удивленно воззрившись на меня, прошептал Бюсси, в глазах его отпечаталось недоверие, - не может быть!       Это восклицание, вырвавшееся из его удивленной души, окончательно вывело меня из себя. Кажется, я слегка перегнула палку, но последние дни выдались не самыми спокойными в моей жизни, к тому же, дом, наполненный кровью и трупами, каждую ночь посещал меня во сне, что было очень изнурительно. Все раздражение, которое я подавляла уже неделю, выплеснулось наружу. Мне хотелось подраться с этим заносчивым Бюсси, но, удержав себя мыслью о том, что едва ли он переживет мою взбучку, я просто бросилась вон из комнаты.       В коридоре я столкнулась с Гертрудой, но не обернулась. Дверь в прихожей оказалась запертой лишь на засов, но мне, совершенно разозленной, потребовалось не меньше пятнадцати секунд, чтобы понять, как она открывается.       На улице было теплее и светлее, чем в доме, но мне на это было плевать. Злость клокотала внутри меня, тело била крупная дрожь. Не разбирая дороги, я шла по улице, наполовину заполненной народом. Места вполне хватало, чтобы пройтись по ней, не задев ни одного человека, но я, ослепленная бушующими внутри меня чувствами, постоянно на кого-то натыкалась.       - Эй, парень, - проговорил кто-то, схватив меня за локоть, когда я прошла мимо, едва не натолкнувшись и на него тоже.       Он выбрал не лучшее время, чтобы завязывать беседу, и уж, тем более, ему не следовало меня трогать. Псих полностью высвободился во мне, и я, еще прежде, чем успела сообразить, что я делаю, выхватила из-за пояса пистолет.       - Какого черта тебе надо?! – рявкнула я. Палец мой подрагивал на курке, а дуло зависло в паре сантиметров от холеного серьезного лица.       - Это он, - не отвечая мне, бросил кому-то холеный мужчина.       Я не успела понять, что произошло, и принять какие-то соответствующие действия. На затылок мне опустилось что-то очень тяжелое, в мгновение выбив из меня всю злость, все желания, и все понимание происходящего. Я не потерла сознания, но двигаться я уже не могла, все мое существо занято было лишь страшной болью в голове.       Все, что происходило со мной дальше, я воспринимала как-то отстраненно, мне не было до того никакого дела, а потому я и запомнила все очень плохо. Я лежала – или сидела – на земле, а несколько человек обступили меня, заслоняя голубое небо. Кто-то схватил меня за руки и завел за спину. Какой-то частичкой мозга я поняла, что меня связывают, и запаниковала, но вся остальная, бездействующая, часть моей соображалки сказала, что это совсем не страшно, и все идет правильно.       Меня посадили на какую-то штуку – только через десять минут я поняла, что это нечто вроде крытой телеги – и куда-то повезли. В полутьме этого забавного средства передвижения я различила мужчину, черты лица которого были мне знакомы, но вспомнить детали нашего с ним знакомства не смогла, да и не пыталась.       Ехали мы, как мне показалось, недолго, но я точно утверждать не могу, я могла и задремать. Меня выволокли из повозки – к тому времени я уже могла соображать намного лучше. Теперь мне просто было дурно, меня тошнило, голова раскалывалась, ноги подкашивались, но мысли все быстрее прояснялись.       Когда я покончила с анализом своего внутреннего состояния, я заинтересовалась тем, куда меня, собственно, завезли. Передо мной возвышалась какая-то здоровая постройка, и сначала я решила, что меня привезли снова в замок Монморанси. Но потом, приглядевшись внимательнее, я поняла, что мы за городом – об этом свидетельствовал ландшафт, украшенный покатыми холмами с желтеющей осенней травой, горстка деревьев, желтых, будто листья их были выбиты из золота и меди, и ясное голубое небо, которое у меня всегда ассоциировалось с деревней.       Замок, к которому мы подъехали, был довольно странным. Он окружен был глухой стеной, которую мы уже миновали, и теперь я находилась посреди просторного двора, по которому то и дело пробегали какие-то пугливые люди, он с испугом таращились на меня, будто у меня пулемет, по крайней мере, был в руках. Подумав о руках, я тот час вспомнила, что связана, и мне это совсем не понравилось. Только когда один из задерганных молодых людей рьяно перекрестился на выбитый в каменной стене огромный крест, я сообразила, что это молодые монахи.       Меня повели в сам монастырь – я решила, что монахи бывают только в монастыре, а потому я нахожусь именно там. Вошли мы отчего-то не в парадный вход, я была в этом уверена, ибо не может быть парадной дверь размером чуть меньше меня – меня, имеющей только сто шестьдесят один сантиметр росту – и шириной не больше метра. Я прошла в эту дырку свободно, только наклонилась чуть-чуть, а вот моим провожатым пришлось покряхтеть, прежде чем они все четверо оказались внутри.       К слову сказать, не было в маленькой комнатке, в которой себя свободно чувствовал бы только ребенок, ничего такого, что могло бы компенсировать труды по проникновению сюда. Комнатка была пыльной, темной, так как освещалась только одним окном, закопченным настолько, что невозможно из-за него было определить, утро теперь, день, или вечер. Форму комнатка имела странную, скорее всего, в форме буквы «Г», только обе перекладины этой «буквы» были одинаково длинными. Одна из стенок, что находилась по правую от меня руку, была занята несколькими полками, загроможденными разной утварью: глиняными горшками, ветошью, тарелками, в одном углу стояла большая жестяная кастрюля, которая, из-за своих размеров, грозила каждую секунду сверзиться со своего ненадежного насеста, глиняные и железные кружки, и многое другое, что в полутьме распознаванию совершенно не поддавалось.       Из всего увиденного я заключила, что находимся мы на кухне, хотя ни очага, ни камина, ни какой-то другой грелки я не увидела. В этой мрачноватой комнате мы задерживаться не стали, а поспешили дальше, к неведомой мне цели.       Из «кухни» мы попали в длинный извилистый темный коридор. Отчего-то никто не спешил зажечь какой-нибудь фонарик, но никто еще пока не заблудился, из чего я сделала мудрый вывод, что мои милые провожатые здесь не в первый раз. Я бы могла предложить им в качестве освещения свой агатор, но решила, что им о моем современном друге лучше не знать.       Мы еще поплутали в темноте, прежде чем остановились перед малоприметной дверкой. Я отметила, что весь коридор по двум его сторонам утыкан был точно такими же дверками, и решила, что это, наверно, темница для провинившихся. Но когда дверка передо мной отворилась, и меня толкнули вовнутрь, я поняла, что это не камера заключенного, монашеская келья, что, в общем, было почти одно и то же. Дверку за мной заперли, и я осталась в одиночестве размышлять о том, что со мной, собственно, произошло, и чего можно ждать от добрых дяденек, которые уже одиножды хватили меня по голове дубинкой.       Прошло около получаса, прежде чем мои неясные подозрения и размышления приняли более или менее работоспособную форму. Я вспомнила слова того человека, который придержал меня за локоть. «Это он»… Ждали именно меня. Меня это поволновало несколько минут, после чего я успокоилась. Меня ведь уже все равно поймали, так какой теперь смысл был паниковать? Тем более, не видит никто… Зуб на меня был только у герцога Анжуйского, поэтому логично было бы предположить, что поймали меня именно его люди. Приняв эту версию за рабочую, я стала размышлять дальше. Как меня выследили? Не мог же, в конце концов, Сен-Люк выдать меня. Я не делала ему ничего такого ужасного, вроде… Может слуги сдали? Но кто из слуг знал, кто я на самом деле? Я, разумеется, ходила по замку – делать-то мне было нечего, но особо перед слугами я не мелькала, больше предпочитала тот коридор, где оказалась, пробравшись в замок Монморанси через окно.       Тут подозрение мое пало на того служку, что бегал каждый день к Бюсси. Мог ли он бегать с теми же донесениями еще к кому-то? Я раздумывала над этой интересной версией довольно долго, но потом отмела и ее. Сен-Люк поручился за этого мальчишку, к тому же, мне он казался честным малым. Выходило, что никто никого не предавал, а меня все же схватили. Итоги моей мозговой деятельности мне не понравились, и я стала раздумывать дальше. Мальчик не мог предать своего доброго Сен-Люка, решила я, но за ним могли проследить. Действительно, слуга, снующий каждый день, точно челнок, между замком и убогим домишкой, вызывает подозрения. За ним наверняка следили, а я попалась как кур в ощип.       Я решила, что надуманная мной версия весьма правдоподобна, и удовлетворилась ей. Теперь мне было лишь интересно, почему меня заперли здесь. Проскочила едкая мыслишка о том, что мне дали время, чтобы помолиться перед смертью, но я поспешила ее отогнать, так как присоединяться загробному полчищу пока еще не собиралась. Вместо этого я стала оглядывать место моего заточения, но ничего интересного не обнаружила: пол был каменный, стены выложены из крупных кирпичей. Окошко маленькое, узкое, к тому же, прикрытое какой-то заслонкой так, что видно было только край неба. Кто придумал это неуместное украшение, я не знала, но пару раз помянула его недобрым словом, так как ко мне не проникало ни единого прямого лучика солнца. Огладывая запертую дверь кельи, я в который раз вспомнила, что дверь в своей квартире я закрыть на замок забыла.       По медленно темнеющему небу я определила, что наступает вечер, но никто до сих пор не почтил меня своим вниманием. Я задалась любопытным вопросом о том, кто бы мог прийти мне на выручку, и поняла, что никто этого прекрасного поступка не совершит. В нашем коллективе, конечно, было много недостатков, но даже тот же Толя никогда не бросил       Именно эти мои печальные размышления и прервала неожиданно открывшаяся дверь. Я с интересом и некоторым трепетом посмотрела в черный проем, намереваясь узнать, кто мой гость, но тот предусмотрительно прикрыл голову капюшоном просторного балахона, и его лица я не видела.       За «капюшоном» следовали два молодых монашка, один из которых держал в руке факел. Мне жестом предложили встать, а так как повторно проверять на себе крепость их дубинки я не хотела, я послушно поднялась и последовала за безликим проводником. Так как руки у меня все еще были связаны, я не имела большой свободы. Тут только мне в голову пришло, что ствол у меня отобрали. Магазин, правда, я все еще чувствовала за голенищем берца в предназначенном именно для этого кармашке, но что толку от патронов, если один пистолет остался в замке Монморанси, а второй теперь у герцога Анжуйского. Ножа у меня тоже не было, я забыла взять его Сен-Люка. Подведя итог своему скудному вооружению, я принуждена была признать то, что остался у меня один только агатор, да и тем я не хотела пользоваться, чтобы не навлекать ненужных подозрения. Был у меня еще один козырь, о котором никто не догадывался. Я знала некоторые тайны герцога, и пока шла вслед за своими провожатыми, я отчаянно надеялась, чтобы все, описанное в книге, было правдой.       Меня провели в комнату, обширную, но с низким потолком, ярко освещенную множеством свечей. В камине горел огонь, и я непроизвольно потянулась к теплу, так как в своей келье успела основательно промерзнуть.       В кресле огромном и неуклюжем, но очень красиво отделанном, восседал молодой человек примерно на год или два старше меня. Верхнюю часть его лица, как и в прошлый раз, скрывала маска, но мне не требовалось подсказок, чтобы понять, кто стоит передо мной. Одна рука его была заметно толще второй, и ее владелец старался ею не двигать, как если бы каждое движение причиняло ему боль.       Подле него стоял пожилой полноватый мужчина в монашеской рясе странного серо-белого цвета. Я не знала, кто он по чину, но полагала, что он не последнее лицо в этом милом угрюмом заведении. С другой стороны стоял человек, которого я уже видела – это он схватил меня за локоть, чтобы остановить. Я перебрала в голове самые подходящие его непроницаемому лицу эпитеты.       Монах в капюшоне, что привел меня, схватил меня чуть пониже шеи, и толкнул так, что я упала на колени. Процедив сквозь зубы нелестное «козел», я поднялась, взгляд мой, когда я обернулась на доброго проводника, я надеялась, выражал все, что я о нем думала.       - Кто ты такая? – поинтересовался герцог, и я отметила, что внешний мой вид его не обманул. Но, сидя в келье, я уже обдумала такую возможность, поэтому мое обличение не сильно меня испугало, напротив, это было даже мне на руку.       Вздохнув поглубже, я, призвав на помощь опыт из школьного драмкружка, принялась прочувственно рассказывать уже придуманную мной новую мою биографию.       - Я несчастная дочь Этьена Куруа, мельника, - зачастила я, - когда мне был пятнадцать лет, я влюбилась в прекрасного рыцаря, Антуана де Фурьяка, - про себя я опять чертыхнулась, так как уже во второй раз не смогла придумать достойного мужского имени, - Мой милый Антуан, - я глубоко и печально вздохнула, - он был немного вспыльчив, немного горяч, но разве мужчине это не позволительно?       Во время такого вступления герцог не пошевелился, видимо, считая, что пока я не произнесла ничего важного, а вот мужик в белой рясе, заволновавшись, что-то вполголоса шепнул на ухо своему господину.       - …никогда не слышал… - уловила я, но, не обескураженная этим совершенно – отступать-то мне было некуда – уверенно продолжила, будто короткий диалог, или скорее монолог, так как герцог ограничился лишь снисходительным кивком, я не заметила.       - …мой Антуан поехал в Париж, попытать счастья, и первым, кого он встретил на своем пути, оказался этот подлец Бюсси…       На этот раз мой вздох получился траурным. Герцог слушал молча, по его лицу нельзя было понять, верит он мне или нет.       - …Они повздорили. Мой Антуан заявил, что Бюсси похож на павлина, на что тот потребовал дуэли. Антуан, мой милый горячий Антуан, согласился на дуэль, хотя и знал, с кем ему предстоит драться, ибо Бюсси не постеснялся назвать ту благородную фамилию, которую он носит, оскверняя своим поведением память предков…       По чуть скучающему лицу принца Анжуйского я поняла, что рассказ мой не особо ему интересен, что говорило либо о том, что судьба бедной девушки, оставшейся без жениха, его не волнует, либо о том, что этой нелепой сказке он не верит. Тем не менее, я продолжала.       - … Мой Антуан дрался как лев, но не смог победить, и погиб. С тех пор я выслеживаю этого негодяя Бюсси, чтобы отмстить ему.       Я замолчала, ожидая, что решит по этому поводу герцог. Если бы он сейчас нашел мою историю для себя не интересной, я бы сообщила ему, что вхожу в Лигу. Тут же я сообразила, что туда, вроде, женщин не брали, и сама себе на это ответила, что, раз уж туда входила госпожа Монпансье, то и я могу как-нибудь попасть.       Герцог Анжуйский долго молчал, прежде чем ответить, казалось, он что-то обдумывал. Я тоже ничего не говорила, так как моя придуманная история кончилась, и пока я к ней добавить больше ничего не могла.       - Как ты оказалась на лице Сент-Оноре? – спросил он неожиданно, после того, как просидел сфинксом больше трех минут.       И на этот вопрос у меня был ответ.       - Я случайно увидела, как Бюсси идет к неизвестному мне дому, и решила проследовать за ним, и напасть, когда будет удобно. Но тут появились какие-то люди, - во все время рассказа я отчаянно делала вид, что совершенно не узнаю человека, передо мной сидящего, и, тем более, не догадываюсь, кто он есть на самом деле, - и я решила, что они могут убить Бюсси, помешав, таким образом, моей мести.       Франсуа замолк еще на несколько минут, мне стало казаться, что молчит он не от задумчивости, а по слабоумию, хотя подозревать такое в принце Франции было довольно опасно для жизни. В этом отношении Евгений Константинович нравился мне больше, он всегда готов был спорить со мной, и доводы и реплики его вылетали точно из пулемета.       - И как ты поступила, когда люди, стоящие подле Бюсси, ушли? – голос герцога сделался на каплю более заинтересованным.       - Я вдруг вспомнила, что один из прогнанных мной людей назвал другого монсеньором, и совершенно испугавшись, убежала.       - И не тронула своего врага, который даже защититься не мог? – голос принца выразил легкое волнение и такое же легкое недовольство.       - О, я была так напугана страшной вероятностью, что могла выстрелить в благородного принца Франции, что больше ни о чем не могла думать. Я убежала.       Принц Франсуа снова замолчал, меня уже стали раздражать эти его отлучки в астрал, казалось, он там советовался с кем-то.       - А что бы ты сделала, - медленно, лениво, будто о чем-то совершенно его не интересующем, спросил он меня, - если бы снова встретилась с этим человеком?       Вопрос мне не понравился, хотя я и ожидала чего-то подобного. Тем не менее, ответила я без запинки:       - Я бы его убила, господин, - заверила я медлительного принца, какой-то частью своего сознания желая дать Бюсси хорошего пинка.       Франсуа снова отпал в прострацию, и молчал порядка пяти минут, которые тянулись для меня тем более долго, что я не знала, что там принцу присоветуют его духовные наставники. Может, им я тоже как-то не угодила, и они посоветуют казнить меня, а перед этим пытать. Я резко пожалела о том, что прочитала «Королеву Марго», особенно ту ее часть, где пытали Ла Моля. По коже моей забегали мурашки, и я принялась ждать ответа герцога с еще большим трепетом.       - Знаешь ли ты, - медленно проговорил герцог, не обращая внимания на предостерегающий жест, сделанный ему мужчиной с холеным лицом, - с кем ты сейчас разговариваешь?       - Нет, - изобразила я наивную дурочку.       - Имя герцога Анжуйского, принца Франции тебе говорит о чем-то? – поинтересовался он, и сорвал с лица, ставшего величественным и торжественным, свою маску.       - Конечно! – радостно воскликнула я, до конца играя избранную мной роль дурочки, - Это прекрасный человек, храбрый и благородный, о котором мой бедный отец отзывался только хорошими словами.       Про себя я хихикнула, так как в действительности отец мой слыхом не слыхивал про какого-то там герцога, он был математиком по образованию, и считал, что то, что выходит за границу его драгоценных цифр, не достойно его внимания.       - Так вот, герцог Анжуйский перед тобой, - еще более величественно проговорил принц, и мне пришлось приложить все свои силы и притворство, чтобы изобразить взрыв верноподданнического восторга.       Видимо, восторг мой Франсуа принял за чистую монету, потому что окончательно расслабился и повеселел. Он несколько минут довольно меня оглядывал, и после чего переглянулся с мужчиной, поймавшим меня, и тот утвердительно кивнул.       - Я предлагаю тебе, милая женщина, - ласково заговорил он, - исполнить свое предназначение и убить нашего общего врага…       Это развитие событий мне очень понравилось, так как предполагало отпуск меня на волю и возвращение пистолета. Выполнив эти два необходимых аспекта, герцог подарил бы мне неограниченную свободу, и больше никогда не увидел бы меня. За эту радостную новость я простила ему даже его оскорбительное ко мне обращение. Вообще-то, в свои двадцать лет я считала себя девушкой, и мне стало немного обидно.       - Конечно, - подтвердила я, - я живу для того, чтобы покончить с тем, кто лишил жизни моего милого Антуана.       - Отлично, - может, мне показалось, но герцог повеселел, - я дам тебе помощника, который будет во всем тебя слушаться. Теперь ты можешь идти отдыхать, сегодня уже поздно, чтобы ехать куда-то. Завтра к тебе приведут Эжена.       Меня отвели в келью, точную копию той, где сидела, отличие составляли лишь открытое окно – такое узкое, что я не могла бы вылезти в него – и затопленный камин, который делал проживание в этом полужилище-полуузилище вполне сносным. Мне принесли еды, скромной, но сытной, и оставили.       Наличие у меня напарника сильно испортило мне настроение. Герцог оказался умнее и провел меня тогда, когда я сама считала, что оставила его в дураках. Этот Эжен будет не помощником мне, а соглядатаем, который обо всех моих поступках будет докладывать Франсуа. Я не смогу связаться с Бюсси, и сообщить ему, во что вляпалась. Как только эта мысль появилась в моей мудрой головке, я тот час сообразила, что Бюсси, скорее всего, и думать обо мне перестал, а когда вспоминал, лишь раздражался, и жалел, что не может меня продырявить. Признаться, я ожидала от него несколько иной благодарности, но, в конце концов, я ведь спасала его не ради его «спасибо». Я хотела, чтобы он жил, чтобы они с Дианой поженились, у них появились дети. Так что жаловаться мне было не на что.       Просидев в этих грустных мыслях до полуночи, я, решив, что пока мне ничего не угрожает, а угрожает, так я все равно сделать ничего не смогу, легла спать, и мгновенно заснула.       Проснулась я ни свет не заря, чего со мной обычно не случалось, и, уже не в силах заснуть, попыталась в очередной раз найти путь к бегству. Это у меня не получилось, так как массивная дубовая дверь была накрепко заперта, а окно было слишком мало даже для моих невеликих размеров.       Было около полудня, когда ко мне вежливо постучались, и я так же вежливо сообщила, что они, кем бы «они» не оказались, могут войти. Вошли два субтильных монашка, и еще один человек в капюшоне, который оказался моим знакомым – вчера именно он повел меня к герцогу, а потом толкнул на пол. Дверь они оставили приоткрытой, но я не решилась попытаться сбежать, так как тогда обнажила бы свое несогласие планам принца Франсуа.       Поэтому вместо того, чтобы набить этим подпевалам изверга морду, я весьма дружелюбно с ними раскланялась. Монашки держали в руках глиняные миски с каким-то варевом, а «капюшон» - небольшую сумку.       - Здравствуй, сестра, - пробасил «капюшон», - Покровитель наш приказал отдать тебе оружие, сталь странное, что никто не решался и прикоснуться к нему. Чтобы выгнать из него злых демонов, мы окунули его в купель со святой водой.       Сказав эти замечательные слова, добрый монах протянул мне совершенно мокрый «стечкин», с которого реденькими капельками капала «святая» вода. Духов злых, там однозначно больше не было, но и стрелять из него пока было нельзя. Сдержав про себя ругательства, я вежливо поблагодарила заботливого дяденьку.       - Еще мне приказано проводить тебя за ворота нашего монастыря.       Отметив про себя, что мои размышления относительно места моего пребывания верны, я немного повеселела, так как монах ничего не сказал о моем надсмотрщике, и надеялась избежать этого милого знакомства.       К сожалению, радость моя была преждевременной: не успела я подумать, что уйти мне все же удастся в одиночку, дверь полностью распахнулась, и в мою келью вошел молодой человек, лет двадцати пяти – двадцати семи, высокий, темноволосый, серьезный. Взгляд его черных глаз метнулся к мокрому пистолету в моих руках, затем на мое лицо, а потом на лицо монаха, уже с недовольством, будто он не одобрял выдачи мне оружия.       Итак, мне компанию должен был составлять человек, который изначально был настроен против меня, и был, я отчего-то в этом не сомневалась, прекрасным цербером. Внутренне надувшись, я все же очень вежливо поздоровалась, на что он очень невежливо хмыкнул, выражая этим, возможно, так же радость от нашего счастливого знакомства, но мне отчего-то показалось очень маловероятным, что это был показатель именно радости.       - Эжен, виконт де Сайер, - чуть поклонился он мне, но жест его был исполнен не приветливости, а, скорее, машинной заученности, как если бы он повторял это из раза в раз, уже довольно долго.       Сказав это, он уставился своими черными глазами на меня, видимо ожидая, что и я представлюсь, но я, сотворившая для себя такую правдоподобную биографию, забыла придумать себе имя, а герцог отчего-то этим не заинтересовался. Так как период вдохновения для вранья у меня закончился, я не смогла придумать себе какое-нибудь простое имя, а голову мою не посещало ни одной мысли, будто они расползлись по закоркам моего сознания, намереваясь показаться, когда очередное вдохновение почтит меня своим присутствием.       - Шарлотта, - брякнула я, вспомнив название тортика.       Эжен еще раз поклонился, после чего недвусмысленно указал на дверь, предлагая мне следовать за ним. Я не стала спорить с ним, так как уж очень мне хотелось покинуть эту гостеприимную келью, и послушно вышла вслед за ним в открытую дверь.       Очутившись на свежем воздухе, я тот час продрогла – осенняя погода давала о себе знать – но мы очень быстро вышли за ворота монастыря, где нас ждала все та же крытая телега, в которой я сюда приехала. Мы оба разместились на рассыпанной по дощатому дну соломе, после чего невидимый мне возница нас куда-то повез. Так как пока мы с герцогом были друзьями, и я не была, как будто, его пленницей, я не опасалась никакой гадости с его стороны. Поэтому, не озаботившись тем, куда мы едем, я разобрала пистолет и принялась его вытирать подолом своего плаща, уворованным мной из дома Дианы.        Через некоторое время, когда с этим делом было почти покончено, я вдруг поняла, что Эжен с заметным любопытством за мной следит. Уже в первые четверть часа нашего с ним знакомства он показал, насколько он хороший надсмотрщик, и мне это совсем не понравилось, так как я не оставляла еще надежду от него сбежать. Поэтому, поспешно собрав пистолет, я отвернулась и, чуть отодвинув ветошь, что служила нам крышей, стала обозревать окрестности.       Эжен этому обозрению не мешал, поэтому около часа я была предоставлена самой себе. За пределами нашей телеги было очень красиво, хотя, правильнее было бы сказать, чудно́. Сначала нас окружали только вспаханные поля и луга, изредка мы обгоняли пешеходов, так забавно одетых, что я начинала смеяться, забывая, что сама выгляжу не лучше.       Прошло больше получаса, прежде чем вы въехали в город через большие каменные ворота, где стояли два стражника в странных костюмах. Они не обратили на нашу повозку никакого внимания. За воротами сразу, безо всякого перехода, мостились домики, одноэтажные и двухэтажные, одни были ослепительно белые, другие серые от пыли, третьи вовсе никогда не знали побелки, и выглядели на фоне остальных подобно выбитым из челюсти зубам. Людей в городе было заметно больше, но одежда их меня уже не восторгала, так как, по большей части, одеты они были одинаково. Женщины носили коричневые платья, где различными были только количество оборок и воланов и обязательные платки. Что касается мужчин, то одеты они были почти так же, как и я.       Мы притормозили перед невзрачным двухэтажным домиком, который был одним из тех «выбитых зубов», которые я уже приметила. Тут только я сообразила, что я здесь временно буду жить. Приняв это открытие за правду, я тот час осмотрела окна, но они, к величайшей моей досаде, были забраны решеткой, довольно прочной на вид.       Эжен уверенно прошел к дому, видимо это был не первый его визит в это место, и отпер дверь своим ключом. Все это время он не спускал с меня подозрительного взгляда, готовый, я была уверена, броситься за мной в ту же секунду, если мне придет в голову неудачная мысль попытаться бежать. Так как улица была почти пустая, и скрыться не было никакой возможности, я и не делала попыток избавиться от его милого общества, и даже искренне ему улыбнулась, показывая, что я, дескать, тут, никуда не собираюсь, и уж тем более, не желаю покинуть такого прекрасного спутника, как он. Моя улыбка, видимо, Эжену не понравилась, потому что в ответ на нее он принципиально отвернулся.       Домик изнутри очень походил на тот, где отлеживался после ранений Бюсси. Хотя, несмотря на некоторое раздражение на этого самодовольного больного, я, надо признаться, надеялась, что он узнал о моем пленении, и додумался, хотя бы, переехать на другое место. Едва ли он переживет еще одну ночь подобно той, что настигла его в обиталище покойного Монсоро, а его смерти я совсем не хотела. Тут, правда, было несколько посветлее, но объяснялось тем, что разожжены были свечи, компенсирующие закрытые оконные ставни на первом этаже.       Эжен проводил меня в небольшую комнатку, довольно уютную, и оставил. Я прислушивалась, надеясь, что, как только он куда-нибудь уйдет, я попытаюсь сбежать, но он, как я слышала, пересек узкий коридор и вошел в соседнюю с моей комнату. Он даже дверь свою не прикрыл, видимо, чтобы мог видеть мою запертую дверь и в любой момент иметь возможность убедиться, что она не открывалась.       Такое трепетное внимание к моей особе меня раздражало, но я и это стерпела, надеясь сбежать. Чтобы успокоиться я села на широкий подоконник, и разобрала на плаще свой пистолет, чтобы на этот раз основательно его высушить. Одновременно я размышляла о том, что я, собственно, тут делаю. Не в доме Эжена, разумеется, а в средневековом Париже. Я не верила в перемещения во времени, поэтому стала размышлять об альтернативных возможностях.       Я могла находиться в коме. Могло ведь случиться так, что я наглоталась гадости, создающей туман, мне сделалось плохо, и теперь я лежу в больнице, а мне снится то, что сниться? Пытаясь подтвердить эту возможность, я несколько раз тыкнула в руку острым краем затвора, но ничего не произошло. Только руку расцарапала, и из нее закапала вполне реальная кровь.       И еще я задавалась одним вопросом, который мучил меня с тех самых пор, как мы «подружились» с герцогом Анжуйским. Что станет со мной, когда я убью Бюсси? Ведь Эжен был приставлен ко мне не затем, чтобы непосредственно убить благородного дворянина, а лишь помогать мне. Убить его должна была я. Но что будет со мной потом? Неужто герцог скажет «спасибо», поцелует в лобик и отпустит на все четыре стороны ту, что так много знала о его делах? Я не знала, что может прийти в его мудрую голову по этому поводу, и поэтому мучилась.       Смотря сквозь решетку, довольно красивую, на серую улицу, я проскучала весь день. Эжен, судя по звукам, провел этот день не веселее, так как, мне казалось, он и не выходил из своей комнаты.       Под вечер он пришел ко мне, спросил, что я буду есть, я попросила яблок, и он их тут же принес, будто он специально для меня в кармане держал эти яблоки. Ночь провела спокойно, хотя пару раз мне показалось, что дверь моя открывалась, и кто-то ко мне заглядывал.       Утром я решила, что пора отрабатывать доверие герцога, и начала активные действия, намереваясь, по моим словам, прикончить «этого подлеца», как я неизменно незаслуженно называла Бюсси. Вдвоем с Эженом, которому, как мне казалось, так же натерпелось покончить с недругом герцога, мы отправились в дом, где размещен был Бюсси Сен-Люком. Я очень боялась действительно натолкнуться там на Бюсси, потому что совершенно не представляла, что мне тогда делать. По дороге я решила, что в этом случае я сделаю все, чтобы дать Бюсси возможность бежать, и задержать Эжена.       Ни разу за все время я не подумала о том, чтобы убить моего охранника. Да, я выстрелила в людей герцога, да и самого принца продырявила, но этого я не хотела, а его людей вообще принимала за голограммы. Я не могла просто так выстрелить в человека, мне пока ничего не сделавшего. Разумеется, в случае, если бы нужно было выбирать между жизнью Бюсси и его, я бы его убила, но для этого должны были сложиться исключительные, требующие немедленных действий обстоятельства. Легко ранить его я тоже не могла, так как он рано или поздно доберется до герцога и сообщит ему о моем предательстве, и веселая охота за моей светлостью начнется с новой силой. А так как друзей в этом милом месте у меня больше не было, и никто прятать меня не желал, этот вариант развития сюжета мне не представлялся особо выгодным. Единственным для меня возможностью было сбежать, но сделать это так, как будто я потерялась. Разумеется, герцог, если снова выловит меня, этому поверить не захочет, но и прямых доказательств обратному, как то агрессия в адрес Эжена, у него также не будет.       К сожалению, выполнить побег не представлялось пока возможным. Как только мы вышли на улицу, он глаз с меня не спускал, а когда толпа становилась особенно обильной, он и вовсе держал меня за локоть.       Пешком мы добрались до дома, у которого меня схватили, и постучались в его дверь. Я очень надеялась, что он будет пуст, но после третьей серии ударов, обрушенной могучим кулаком Эжена на ни в чем неповинную дверь, с другой стороны защелкали запоры. Сердце мое забилось точно сумасшедшая птица в силках, я приготовилась оттолкнуть Эжена и крикнуть Гертруде, чтобы она бежала, но, когда дверь отворилась, на пороге стоял пожилой человек, довольно тщедушный на вид, который подслеповато щурился на нас, на лице его написано было лишь недоумение по поводу происходящего.       - Кто живет в этом доме? – сразу взял быка за рога Эжен, но старик лишь пожал плечами.       - Я спрашиваю, - голос моего навязанного спутника сделался чуть более угрожающим, - где тот господин, что жил тут два дня назад?       - Тут я живу, - тихо ответил старик, - вот уже шесть лет.       Облегченно вдохнув – я убедилась, что Бюсси тут больше нет, – я тоже вклинилась в разговор.       - Говори, нахал, - гаркнула я, - я видела этого господина, и он был здесь!       Слуга посмотрел на меня растерянно, а затем посторонился, пропуская нас внутрь, чтобы мы сами убедились в правдивости его слов. Эжен именно так и сделал. Я бы охотнее осталась у дверей, и, по возможности, ускользнула, но мой добрый напарник потащил меня с собой бегать по этажам, пояснив это свое действо тем, что «не стоит подвергать опасности никого из нас, а поодиночке мы более уязвимы». С этим мудрым изречением нельзя было не согласиться, и мне пришлось покориться.       Оглядев по очереди все комнаты, которые попадались нам на пути, мы вскоре оказались в той, где я повздорила с Бюсси. Она осталась точно такой же, какой я ее запомнила, лишь постель была застлана, благодаря чему комната имела вид совершенно неиспользуемый.       - Бюсси ушел, - с досадой констатировал очевидное Эжен, когда мы шли обратно к нашему общему домику.       Я, опасаясь не суметь скрыть радость по тому же поводу, что приводил Эжена в уныние, согласно покачала головой.       - Мы его потеряли, - промолвила я печально и удрученно, - как можно отыскать человека в таком большом городе.       Признаться, вопрос был не риторический, так как я понятия не имела, что нужно сделать, чтобы без фотографии, без камер, всеобщего розыска и полиции обнаружить человека, себя обнаруживать совершенно не собирающегося.       - Как-нибудь найдем, - отмахнулся Эжен, мне отчего-то показалось, что сроки выполнения этого дела его не сильно волнуют. С другой стороны, у него ведь на небесах не было «милого Антуана», денно и нощно требующего отмщения, а, следовательно, и торопиться ему было некуда.       В следующие дни я развила бурную деятельность по поиску пропавшего Бюсси. Так как я понимала, что единственная возможность найти его – это прийти в замок Монморанси, я всеми правдами и неправдами старалась этого места избегать, и под разными предлогами уговаривала не соваться туда Эжена.       Каждый день виконт Сайерский мог докладывать своему принцу, что я, сделавшая за день все, что мог сделать для поиска человек, совершенно несчастная и обессиленная валилась спать, едва поев, чтобы завтра с новыми силами приняться за розыск.       Роль «бедной Шарлотты, страстно желающей отмстить» удавалась мне пока вполне успешно, но этот постоянный спектакль очень меня утомлял. Я уже чувствовала, что силы мои на исходе, так как чувствовала раздражение по любому поводу. Мне все невыносимее было находиться среди людей, постоянно меня подозревающих в чем-то, к слову, правильно подозревавших, знать, что каждое действие мое передается в «центр», и там оценивается.       Прошло больше полутора недель, когда я, встав, как всегда, рано, с удивлением обнаружила, что Эжена, согласно показаниям агатора, который я включала каждое утро, чтобы проверить, не осталась ли я по счастливо сложившимся обстоятельствам, одна, нет в его комнате. Он стоял у входной двери и, судя по всему, говорил с кем-то еще.       Повторяя, что поступаю я очень нехорошо, я поспешно выскочила из своей комнаты и вошла в спальню Эжена. Спальня его представляла собой комнатку почти идентичную моей, исключение составлял лишь рабочий стол, который теперь завален был какими-то бумагами.       Мне всегда говорили, что чужие письма читать плохо, я это усвоила, но слишком велика была вероятность того, что я найду среди этих бумаг то, что поможет мне.       Бумаги, лежавшие на столе, действительно большей частью оказались письмами. Видимо, дорогой виконт де Сайер вел широкую переписку, потому что письма его были от разных людей. Я не знаю, что я искала. Я хотела найти хоть что-нибудь, и вдруг натолкнулась на маленький клочок бумаги, на котором было написано всего полторы строки:              Когда все будет закончено, убей ее, я сделаю тебя героем.              Подписи не было, но я и не нуждалась в выяснении создателя этого письма. В то же мгновение я, благодаря агатору, увидела, что Эжен, закончив свой разговор, теперь идет в сторону лестницы. Не помня себя от страха – все-таки я не была человеком, хладнокровно вторгающимся в чужое личное пространство – я метнулась в свою комнату. Заперев дверь, я могла слышать, что Эжен вошел в свою спальню. Я принялась лихорадочно вспоминать, оставила ли я следы своего там пребывания, но память моя, возможно, от страха, со мной общаться не пожелала. Вместо этого, она, словно на мониторе зависшего компьютера, зажгла в моем сознании ту страшную строку, которая, единственная из всего, врезалась мне в память. Когда все будет закончено, убей ее… Меня собираются убить после того, как я убью Бюсси.       Итак, Эжен был мне вовсе не соглядатаем, а поим палачом. Я очень ясно представила себе эту картинку: я, торжествующая Шарлотта, с еще дымящимся пистолетом в руке, оборачиваюсь к человеку, которого считаю своим другом и единомышленником, а он в этот момент загоняет нож мне в сердце.       Мне стало как-то уж совсем плохо, и я, свернувшись калачиком на кровати, тихонько заснула, думая о нелепой судьбе, которая закинула меня на пятьсот лет назад, чтобы я схлопотала нож в сердце, когда всем остальным подобным счастливчикам доставалась всеобщая любовь, внимание и расположение короля.       Разбудила меня неожиданно открывшаяся дверь. Вздрогнув и резко обернувшись, я увидела на пороге Эжена. Лицо его, как всегда, было спокойно, и я не смогла с первого взгляда понять, знает ли он о моем вторжении на его территорию, или еще нет.       - Что случилось? – с лицемерным участием спросил он, даже голос его теперь казался мне отвратительным, я не хотела стоять подле него.       - Мне дурно, - пробубнила я, не поднимая на него глаз, я боялась, что они выдадут меня, ведь лгуньей хорошей я никогда не была.       - Я принесу тебе еды, - сказал он, и ушел.       Я натянула на голову одеяло, и, раздумывая о том, во что я вляпалась, снова заснула.       Проснулась я уже после обеда. Эжен, к моему удивлению и недовольству, сидел у камина на деревянном стуле с красивой резной спинкой, на каминной полке стола какая-то посуда.       - У меня есть новости, - сообщил мне он, как только увидел мои открытые глаза.       Решив, что чтение его корреспонденции мной открылось, я тяжело вздохнула. Не знаю, как я намеревалась отвечать, ложь отчего-то совершенно не формировалась в моей голове.       - Мы нашли Бюсси, - поведал он мне то, чего я совершенно не ожидала.       Интересно, кого он подразумевал, говоря «мы». Я отчего-то была уверена, что в это понятие он меня не включает.       - Слуга Сен-Люка проговорился, - продолжал докладывать мне новости Эжен, - что Бюсси выезжает в Меридор вместе с Дианой. Произойдет это завтра на рассвете.       Сил моих хватило только на то, чтобы покивать, выражая этим радость от столь замечательного сообщения. В смысле, я надеялась, что это выглядело именно так, весь мой артистизм куда-то провалился, оставив меня совершенно одну наедине с этим убийцей. Мне стало особенно дурно оттого, что передо мной сидит человек, который должен меня убить. И убить, судя по его словам, завтра на рассвете. Мне сделалось совсем плохо, и я, откинувшись обратно на подушки, завернулась в одеяло.       Краем глаза я отметила, что Эжен смотрит на меня встревожено, видимо моя некстати произошедшая болезнь не сходилась с его планами. Мне, однако, он ничего не сказал, лишь посидел еще пару минут, а затем вышел.       Вечером я, полностью вытеснив из себя слабость, была готова отправиться за какие-то там городские ворота, не чтобы, разумеется, пристрелить Бюсси, а чтобы помешать это сделать кому-то другому, ведь герцог мог перестраховаться и послать на это любопытное дело кого-нибудь еще.       Мы с Эженом выехали очень рано, часа в четыре утра. На улице было прохладно, но мне выдали теплую одежду, и тяжелый теплый плащ, который был маленького размера, специально для меня. Нам подогнали лошадей, но так как наездником хорошим я не была, Эжену пришлось держать моего коня под уздцы.       Город только просыпался в столь ранний час, прохожие встречались очень редко, я видела, кажется, только двоих или троих. Я очень нервничала, так как теперь от моих действий зависела жизнь Бюсси, которую я собиралась спасти, несмотря на нехорошие последствия, грозившие мне за это. Эжен тоже нервничал, но в суть его волнений я проникать не собиралась.       За воротами мы спрятались в кустах. Коней привязали чуть дальше, чтобы они не выдали нас ржанием. В засаде мы просидели около двух часов, когда неожиданно из ворот выехала кавалькада, состоящая из Бюсси, неплохо держащегося в седле, Реми, Дианы де Меридор, Гертруды, и четырех слуг, по виду охранников. Лицо Бюсси, каждый раз, когда взгляд его падал на одного из его телохранителей, хмурилось, казалось, он считал нелепостью ездить с сопровождающими.       Я не ожидала наличия у Бюсси охраны, а потому впервые со вчерашнего дня успокоилась: слуги не дадут господину умереть. К сожалению, слуги сделали то, чего я от них не ожидала – они стали проверять придорожные кусты, в одном из которых прятались мы с Эженом.       Мы быстро переглянулись, моя тревога отразилась в глазах Эжена. В этот момент нас заметили. Слуги разразились криками, радостными и гневными одновременно, кортеж с Бюсси во главе остановился, а мы с Эженом вскочили.       - Сейчас, - одними губами приказал мне виконт, и я, совершенно не понимая, что делаю, направила на Бюсси пистолет.       Все замерло, исчезли все звуки. Мне казалось, что секунды превратились в часы, настолько четко и хорошо я воспринимала окружающее. Я увидела лицо д‘Амбуаза, удивленно смотревшего на меня и мой пистолет, который однажды спас его, а теперь, как будто, собирался отнять жизнь, лицо Дианы, застывшее в ужасе. Краем сознания я отметила, что Эжен сражается со слугами, но я ничего не делала. Я не стреляла.       Губы Бюсси шевельнулись, и весь отряд бросился прочь по дороге, в то время как один из слуг что есть мочи приложил меня дубинкой по плечу. Удар был настолько сильной, что я отлетела на несколько шагов, совершенно обездвиженная болью.       Упала я так, что, не шевелясь, могла видеть, как орудует своей шпагой Эжен. В моей совершенно пустой голове появилась нелепая мысль, что он очень даже хорош собой. От этой мысли я пришла в ужас. Я знала себя, знала, что достаточно крохотной причины, чтобы человек начал мне нравиться, независимо от того, чем он был на самом деле. Желая избавиться от этих предательских мыслей, я даже глаза закрыла, но ничего не помогало, даже не видя его, я его вспоминала.       Неожиданно наступила тишина. Не та, которая была лишь внутри меня, а настоящая, и я поняла, что сражение кончилось. Я медленно открыла глаза, боясь увидеть итог этого сражения, и я даже не была уверена, хочу ли я увидеть мертвого Сайера, или нет. Я не успела решить для себя этот вопрос, когда увидела его, совершенно целого, а вокруг него раненных и мертвых слуг.       Он огляделся по сторонам, ожидая, видимо, появления нового противника, но больше не было никого, кто мог бы померяться с ним силами. Тогда он обернулся к полулежащей на земле мне. Быть у его ног я не пожелала, поэтому с усилием поднялась. Я не чувствовала свою правую руку, пистолет остался лежать на земле.       - Ты не выстрелила? – спросил он, хотя по тону его голоса я поняла, что ему все известно.       Отступать мне было некуда, да и врать мне надоело.       - Нет, - резко ответила я, неожиданно правота моих действий наполнила меня силой и злостью.       - Ты могла убить его, но не убила? – снова спросил Эжен, будто не верил в то, что произошло.       - Я не хочу его убивать! – выкрикнула я, понимая, что, скорее всего, именно сейчас он решит избавиться от меня, - Можешь прямо сейчас сообщить об этом принцу! И убить меня по его приказу!..       Выкрикнув это, я, совершенно исчерпав свои силы, сосредоточилась на том, чтобы не заплакать.       Эжен стоял передо мной, хмурясь, будто быстро что-то соображая, а затем на лице его промелькнула отчаяние, которого я не ожидала, и которое точно тень в мгновение исчезло, сменившись решительной покорностью.       - Я ему ничего не скажу, - прошептал он.       Эти слова, столь странные, столь неожиданные, выбили почву из-под моих ног, и взволновали сильнее, хотя должны были успокоить. Я резко развернулась и бросилась к тому месту, где у нас были привязаны кони. Эжен побежал за мной, но я была меньше, и продираться сквозь кустарник мне было сподручнее.       Вскочив на своего скакуна так ловко, будто я всю жизнь этим занималась, я поскакала вперед. Прошло не меньше пяти минут такой скачки, когда адреналин и поддерживающие меня силы стали меня покидать. Я вдруг особо остро почувствовала раненную руку, и тот факт, что я толком не умею кататься на лошади. Совершенно взволнованная, я не заметила ветки невысокого дерева, и со всей дури врезалась в нее.       Словно мошку, она смела меня с коня и отбросила в сторону. Конь мой поскакал дальше, но это меня не тронуло – я потеряла сознание.       …Холодно. Это была первая мысль, которая посетила меня. Я открыла глаза и огляделась. Я все еще лежала на осенней траве, на холодной земле. Как не окоченела еще… Мне было трудно определить по неяркому, будто спрятанному за матовым стеклом, солнцу, который теперь час, а включить агатор у меня не было возможности: правая рука меня не слушалась.       Набравшись сил, я встала, совершенно не представляя, куда мне теперь идти. Подумав, я закуталась в плащ, и мне мгновенно стало тепло, будто кто-то включил печку. Прислонившись спиной к дереву, я подобрала колени, чтобы поместиться под плащом всей, и неожиданно расплакалась.       Так, плачущим маленьким комочком, я просидела довольно долго, потом решила попробовать развести огонь. Спичек, ровно как и зажигалки, у меня не имелось, но были патроны в запасном магазине. Так как самого пистолета у меня больше не было, я могла с легкой душой пустить его атрибуты, больше ему не полезные, на какое-то более удачное дело.       Отковыривать пряжкой ремня пулю от гильзы было очень трудно, но зато уже через несколько минут у меня была горстка пороха, которая еще через несколько минут превратилась в маленький пылающий костерок. Так я провела ночь, не самую лучшую в моей жизни, но и, быть может, не самую худшую. Я попыталась обследовать свою грудную клетку, подвергнувшуюся двойному нападению, но ничего толком понять не смогла, мне нужен был врач.       Под утро я окончательно замерзла, и даже костер, который я поддерживала всю ночь, не мог в полной мере меня согреть. К тому же правое плечо болело тем сильнее, чем больше времени проходило с момента его поломки – мне казалось, что я все же исхитрилась его сломать.       Поколебавшись немного, я решила вернуться в город, хотя чего мне там делать, я понятия не имела. Одно я знала точно – останусь тут, околею от холода, голода и боли.       Я медленно пошла назад, к воротам. По дороге только я заметила, что шляпы на мне нет, но где я ее потеряла, я понятия не имела. Я натянула на голову капюшон от плаща, надеясь, что такой вид не выдаст меня. Добравшись до городских ворот, прежде чем войти в них, я все тщательно оглядела, рассчитывая обнаружить кого-то, кто был поставлен тут караулить мой приход, но никого не было, видимо, я была не такой уж важной птицей, и никто пропавшую меня искать не собирался.       Оказавшись в городе, я остановилась, так как совершенно не представляла, куда мне идти. Мне нужно было место, где я смогла бы пожить хоть немного, но такого места во всем Париже не было. Тут мне подумалось, что, прейди я в дом покойного Монсоро, меня там точно никто искать не будет, но поспешно отвергла эту остроумную мысль, так как милый домик и так слишком часто посещал меня в моих кошмарах.       Тут я вспомнила еще об одном доме, который я знала – тот, где некоторое время квартировал раненный Бюсси. Больше ничего умного в мою отупленную болью голову не пришло, а потому я медленно зашагала по узким улочкам, надеясь, что я не заблужусь среди них.       Я дошла. Невозможно описать то облегчение, которое я испытала при виде невзрачного домишки, у которого меня когда-то арестовали люди герцога Анжуйского. Я уже едва стояла на ногах, когда стучала в обшарпанную дверь. Никто не открывал. Я достала полупустой магазин, и застучала снова, уже железкой. Мир покачнулся, и мне пришлось схватиться за ручку двери, чтобы не упасть. Я продолжала стучать.       Неожиданно дверь отворилась, на пороге стоял тот же старик, что и в прошлый раз, когда мы были тут с Эженом. Он видимо тоже сразу меня узнал, потому что нахмурился.       - Бюсси здесь нет, - резко заявил он, видимо я не представлялась ему слишком уж опасной персоной.       - Я знаю, - выдохнула я, - впусти меня.       Земля под моими ногами в очередной раз качнулась.       - Кто ты? – уже с удивлением спросил старик, голос его теперь выражал каплю участия.       - Антуан, - с усилием, последним, которое последнее могло сделать мое бедное тело, просипела я, - Антуан де Фурьяк.       Затем все окружающее меня сделалось каким-то неважным, и я стала вспоминать, закрыла ли я дверь в своей квартире. Я раздумывала об этом снова и снова, и не заметила, как перестала думать вообще.       …Я медленно открыла глаза, и с удивлением осмотрелась по сторонам. Я лежала на кровати, такой широкой, что я, совсем невеликая, терялась на ней. Кровать была мне знакома, но мысли мои не хотели со мной общаться, и я не могла вспомнить, откуда она мне знакома. Посмотрев по сторонам, я поняла, что и вся комната мне знакома. Этот факт показался мне достойным того, чтобы начать думать, и я стала оглядываться более пристально. Прошло около пяти минут, прежде чем я осознала, что нахожусь в той самой комнате, где повздорила с Бюсси.       Тут же я вспомнила, что у меня что-то с рукой, и, посмотрев на нее, нашла ее тщательно перевязанной. Я немного посидела, раздумывая о неведомом мне благодетеле, который так позаботился обо мне, а затем поднялась: я решила выяснить, кто, собственно мне так бескорыстно – а я была уверенна в этом, так как заплатить за услуги мне было нечем – помогает.       Подняться и дойти до двери было делом нелегким – рука у меня болела, и было странное чувство, что все правое плечо у меня превратилось в огромного злобного дикобраза, постоянно поворачивающегося вокруг своей оси. Мне нужна была моя аптечка, но она, как и многие другие вещи, лежала теперь в замке Сен-Люка, если он их еще не выкинул.       За дверью оказался уже знакомый мне коридор, но он, ровно как и все комнаты на этом этаже, был пуст. Тогда я спустилась на первый этаж, и не найдя там никого, забралась на кухню. Кухня была обитаема, это я разу поняла, так как большая печь была затоплена, и на ней в маленьком котелочке что-то булькало. Освещалась кухня этой печью и маленьким узким окошком, запыленном настолько, что мне оно показалось затонированым. Посредине «тонировки» было промыто круглое отверстие, через которое и лился тоненький пучок солнечных лучей.       В одном из углов кухни стояла узкая застеленная кровать, а на ней сидел все тот же старик, что открыл мне дверь. Меня он пока не замечал по причине большой занятости: во время моего прихода он старательно вытирал лицо засаленным полотенцем.       - Здравствуйте, - вежливо поздоровалась я, как и подобает разговаривать с человеком, который старше тебя и к тому недавно спас твою жизнь, хоть мог этим и не заниматься.       Старик совершенно спокойно отнял полотенце от лица, будто давно ожидал моего визита.       - Здравствуй, Антуан, - как-то странно усмехнувшись, ответил он, - или, правильнее, Антуанетта?       Я покраснела до самых корней волос, только теперь поняв, что, для того, чтобы обследовать меня и наложить повязку, меня нужно было раздеть. Я сделала движение, выражающее недовольство, помимо своей воли, так как разумом понимала, что старик сделал все необходимое для того, чтобы помочь мне       - Да не волнуйся ты, - поняв мой рывок, усмехнулся себе в усы старик, - тебя осматривал лекарь, больше никто.       - Спасибо вам, - прошептала я, - Вы не можете себе представить, насколько я вам благодарна.       Старик снова усмехнулся, он смотрел на меня как на глупую девчушку.       - Тебе действительно стоит меня благодарить, - пробурчал он, не недовольно, а как-то странно, как дед, ворчащий на любимого непослушного внука, - господин Бюсси в бешенстве, он хочет найти тебя и убить.       М-дам… Вот и благодарность одного из достойнейших дворян Франции шестнадцатого века. Он хочет меня убить… Как-то все совсем по-глупому сложилось. Вроде я и не делала Бюсси ничего плохого, а он все же меня ненавидит.       - Почему же я тогда живая еще? – поинтересовалась я, меня действительно это обстоятельство в сложившейся ситуации несколько озадачило.       - Потому что господин Бюсси не знает, что ты здесь, - медленно, будто разговаривая с ребенком, протянул старик, - Никто, кроме Гертруды, не знает о тебе, а она поклялась, что ничего никому не скажет, потому что ты спасла Реми.       Я хотела было возразить, что Реми не спасала, но, решив, что сейчас это будет очень неуместное уточнение, промолчала.       - Что ты будешь делать, когда выздоровеешь? – полюбопытствовал старик, похоже, наша беседа его развлекала.       Я этого не знала, о чем тут же сообщила своему неожиданному помощнику. Я оказалась в тупике, нелепом до невозможности, и не представляла, что делать дальше. Я могла больше не охотиться за Бюсси, так как надсмотрщика в виде Эжена у меня больше не было, но вернуться к Бюсси я не могла, так как он бы сперва меня продырявил, а уж потом, охладив пыл, согласился бы выслушать. И еще неизвестно, решит ли он, что я говорю правду, или нет.       Итак, я осталась наедине с агатором и полусумасшедшим стариком Жераром, который помогал мне из христианского милосердия, но обещал выгнать вон из дома, как только я окончательно поправлюсь.       Я сидела в своей комнате уже третий день, когда меня посетила разумная мысль использовать против герцога письмо, что я стащила из камзола Монсоро. Если бы я его принесла Бюсси, едва ли у него повернулся бы язык сказать, что я работаю на принца. Он охладит немного свой пыл, а мне только и надо, чтобы он не убил меня в первые несколько минут. Я надеялась, что потом он все же решит, что я ему больше друг, чем враг.       План этот казался мне очень хорошим за исключением одного изъяна – письма у меня не было, оно осталось у меня в комнате, в доме, где я жила с Эженом. Я его спрятала, а потому была почти уверенна в его сохранности, но для того, чтобы его заполучить, мне надо было туда вернуться, а этого мне совсем не хотелось. Эжен наверняка разыскивает меня, и мне как-то не хотелось снова попадать под его контроль, которого я с таким трудом и такой ценой избежала.       С другой стороны, я не могла придумать, что еще может примирить меня с Бюсси, ведь он меня на дух теперь не переносит. Поэтому, решив, что хуже уже все равно не будет, отправилась на охоту за своим письмом.       Эту занимательную вылазку я предприняла в рубище, которое мне достал мой странноватый благодетель, и выглядела я теперь как нищий какой-то. Меня это вполне устраивало, но, опасаясь, что к беззащитному бесправному нищему будут приставать ночные пьяные гуляки, решила пробраться к нашему с Эженом дому еще с вечера, чтобы, когда наступит ночь, мне надо было только перейти улицу.       Начало моего плана – не самая его сложная часть – прошла очень гладко, даже лучше, чем я могла ожидать: по дороге ко мне никто не цеплялся, я даже поймала взгляд какой-то тетушки, которая искре была опечалена плачевным состоянием моего наряда. Эжена я не встретила, хотя вполне могла, и, что еще более удачно – его не оказалось в доме. Благодаря агатору я определила, что в доме только кухарка, которая ночевала у нас на всегда на кухне, и теперь находилась там же.       Дождавшись момента, когда на улице было особенно темно благодаря облачку, затянувшему луну, я быстро подбежала к двери и уверенно постучала. Еще раньше я поняла, что из этого дома невозможно сбежать, и, следовательно, проникнуть туда. Поэтому я решила пойти по самому простому пути: дождаться, пока кухарка откроет дверь, ворваться в дом, взять письмо и исчезнуть. Едва ли немолодая женщина сумеет дать мне достойный отпор.       Дверь открылась быстро, не прошло и пары минут. Кухарка, увидев меня, повела, на мой взгляд, себя довольно странно. Она радостно взвизгнула.       - Шарлотта! – она сгребла меня в свои объятия, прижав к могучей груди, - Как же я за тебя волновалась!       Я несколько отвыкла от того, чтобы меня называли Шарлоттой, поэтому даже сначала непроизвольно шарахнулась, но потом дала кухарке излить свою радость, хотя и не понимала, чем эта радость вызвана. Я ведь, в конце концов, не была ее дочерью, чтобы она так взволнованно меня ждала.       - А господина де Сайера нет, - чуть успокоившись, проговорила кухарка, провожая меня в дом.       - Как жаль, - печально вздохнула я, будто специально не выбирала время, чтобы Эжена не оказалось дома.       Поднимаясь по лестнице в свою комнату, я друг подумала, что действительно здорово было бы увидеть Эжена, который, приняв на себя сражение с людьми Бюсси, быть может, спас меня от смерти. С другой стороны, именно он и был виноват в том, что я оказалась в тех кустах, поэтому свои сентиментальные мыслишки я поспешила заглушить.       - Как господин де Сайер обрадуется, что вы нашлись, - продолжала изъявлять свою радость пожилая женщина, семеня за мной по лестнице.       Надо думать, что обрадуется, мелькнуло у меня в голове, ведь на него возложили ответственность за меня, а я слиняла. Меня отчего-то опечалило то, что интерес ко мне Эжена был сугубо деловой.       Не знаю, чего я ожидала, входя в свою спальню. Мне казалось очень вероятным то, что ее обыщут – не знаю, зачем – и перевернут все с ног на уши. Но этого не произошло, комната выглядела именно так, как я ее оставила тем памятным утром.       Отослав кухарку, я бросилась к кровати, где за спинкой, под обои я вдолбила драгоценное письмо. Оно, вопреки моим скептическим мыслям, оказалось на месте, видимо, мою комнату действительно никто не обыскивал. Собрав незначительные мелочи, которые единственные принадлежали мне в этом доме, я хотела было бежать прочь, но, повинуясь любопытству, иногда проявляющемуся у меня совсем некстати, я снова, уже во второй раз, заглянула в спальную Эжена.       Она несколько поменяла свой вид с тех пор, как я ее видела в прошлый – и единственный – раз. В прошлый раз тут царил образцовый порядок, а стол имел такой вид, будто принадлежал воспитанному, порядколюбивому, но очень занятому человеку. Теперь же казалось, что в этой комнатушке был заперт какой-то дикий зверь, который основательно тут порезвился, прежде чем его отсюда выгнали. Стол был полностью освобожден от его прежних жильцов, которые теперь, подобно нищим, оказавшимся на улице, валялись по всему полу. Их место теперь занимала моя шляпа, которую я обронила либо получив по плечу, либо во время своей короткой, но очень волнующей скачки через лес.       Я была тронута вниманием, проявленным по отношению к своей вещичке, порадовалась, что она здесь, а не неизвестно где, и решила ее забрать, так как Эжен в любом случае узнает, что я заходила сюда. Быстро оглядевшись еще раз, я решила, что искать что-то важное в этой комнате у меня нет времени, и поспешно ретировалась в прихожую. Там, по возможности производя как можно меньше шума, я отворила дверь, и исчезла во тьме.       Идя по темным улицам, я размышляла о неправильной судьбе, поставившей нас с Эженом по разные стороны баррикады. Как только эта мысль пришла мне в голову, я вздрогнула и поспешно выгнала из своих размышлений это опасное «нас», но это не помогло, и всю оставшуюся дорогу я думала о виконте Сайерском.       Прейдя домой, я сообщила Жерару, что я пока еще жива и на свободе, на что он невыразительно кивнул, даже не поднимая головы в мою сторону, и заперлась в своей комнате.       Теперь я могла пойти к Бюсси, и попытаться объяснить ему, что я ему не враг. Решив сделать это с рассветом, я только тогда и сообразила, что Бюсси, должно быть, уехал в Меридор. Меня это опечалило настолько, что я даже спать расхотела. Что мне теперь делать? Ехать за ним, что ли? И зачем я вообще хотела с ним помириться? Какое мне до него дело? Я ведь не влюблена в него. В этом я была совершено уверена, так как…       Я даже одеяло натянула на голову, не желая себе признаваться в том, в чем уже с некоторого времени не сомневалась. Да, я влюбилась в того, кто был сейчас совсем лишней персоной в моей судьбе. Мы с Эженом были слишком разные, чтобы построить что-то вместе. Да, к тому же, он и не помышлял обо мне в таком свете. В этом я также не сомневалась, ведь дал же он свое согласие на мое им убийство. Я для него была просто чужой девушкой       Я вновь и вновь вспоминала, как хорош он был, сражаясь со слугами, вооруженными дубинками. Он был таким сильным, будто бог, будто ангел битвы. От этих мыслей мне стало дурно, я стала презирать себя, и едва не заревела. Лучше бы я в Бюсси влюбилась…       Всю ночь я пролежала на кровати, так и не сумев заснуть. Эжен… Каким красивым теперь казалось мне это имя, а прежде я никогда и не знала даже, что такое имя существует. А его глаза… черные-черные, где радужка совершенно без перехода превращается в зрачок, я никогда не видела таких глаз. И волосы… длинные, до плеч, чуть-чуть волнистые, тоже темные. Кожа смуглая, будто загорелая, но мне казалось, что это ее естественный цвет. Он был силен, о чем свидетельствовало его одиночное сражение с четырьмя слугами сразу. И он был человеком, согласившимся меня убить. Может ли кто-то влюбиться в своего палача? Я исхитрилась…       Я даже застонала от всей глупости этой дурацкой ситуации, и засунула голову под подушку, надеясь, что там мысли оставят меня. Не оставили…       На утро я была совершенно разбитая, у меня было скверное настроение, я была зла на весь свет, но вместе с этим я решила поехать в Меридор и объясниться с Бюсси. Мне отчего-то казалось, что после нашего примирения все у меня наладится, и я вернусь домой. Эти надежды были ничем не подкреплены, но мне все равно нравилось так думать, так как я понятия не имела, как я очутилась в средневековье, и, соответственно, не знала, как мне вернуться домой.       Поэтому, дружелюбно попрощавшись с добрым стариком, я поехала в сторону Меридора, по пути спрашивая дорогу у каждого встречного-поперечного. Для путешествия у меня было все приготовлено, так как в числе своих мелочей, забранных из дома Эжена, был кошелек с золотыми монетами, принадлежащий когда-то графу де Монсоро.       Поэтому мне не составило труда нанять лошадь – приобретать это непарнокопытное в свою собственность мне показалось лишним, да и стоили лошади здесь порядочно, а так как источников доходов у меня не наблюдалось, я принуждена была тратить имеющиеся у меня деньги очень аккуратно.       Выехав через ворота, которые я уже знала – именно здесь ценой трещины в ключице я смогла улизнуть от Эжена, – я неторопливо поехала по единственной здесь дороге. У встречающихся путников я на всякий случай спрашивала, где находится Анжу, мне вовсе не улыбалось потеряться в дореволюционной Франции. Каждый раз, получив ответ, что еду я пока правильно, я немного успокаивалась, а по мере того, как волнение во мне угасало, я с новой силой вспоминала человека, которого ну никак не должна была вспоминать, от которого я так тщательно скрывалась.       Мне ведь достаточно было лишь захотеть, и я бы снова его увидела, но для этого мне пришлось бы пожертвовать жизнью Бюсси, судьбой Дианы, и Бог знает чем еще. Я на это согласиться не могла. Поэтому, вместо того, чтобы вернуться в дом, где меня ждала добрая кухарка и принц Анжуйский в лице Эжена, я упрямо ехала вперед, мимо серого осеннего пейзажа французской провинции.       Ближе к ночи я оказалась перед тем, что местные жители называли забавным словом «таверна», что означало, как я понимаю, гостиницу самого низкого пошиба. За пару монет немолодой расторопный мужчина, что был хозяином, отвел мне на ночь комнату, не такую страшную, какой я ожидала, и принес поесть, так как в общем зале я есть отказалась.       Сидя за невеликих размеров столом, я раздумывала, какова вероятность поездки в Меридор Эжена, так как он не мог не понимать, что Бюсси скрылся именно там, а также насколько велика возможность его ночевки именно в этом милом и, насколько я поняла, единственном в этих местах прибежище путников.       Мысли мои не были праздными: оружия, кроме ножа, позаимствованного мной у Жерара, у меня не было, а у него имелся мой «стечкин». Быть может, он и не знает, как эта премилая штучка работает, но я не ставила, насколько я помню, предохранителя, и это могло сыграть вовсе не мне на пользу.       Поэтому я сидела в своем номере как мышка, стараясь не привлекать излишнего внимания трактирщика, который уже три раза заглядывал ко мне поинтересоваться, не надо ли мне чего. Спать я легла, не раздеваясь, а нож положила под подушку так, что в любой момент могла дотянуться до его рукояти. Дверь я хотела запереть, но внутреннего засова у нее отчего-то не оказалось, и поэтому я пододвинула к нему стол, за которым обедала, надеясь, что, в случае чего, он несколько сдержит нападающих. Решив, что, предприняв все эти предосторожности, я полностью себя обезопасила, я с чистой душой заснула.       Резкий грохот вырвал меня из состояния полусна – полностью я еще не отключилась, мечтая о прекрасной возможности теплых взаимных отношений между мной и Эженом – и я, еще прежде, чем поняла суть произошедшего, схватилась за нож, попутно полоснув им себя по плечу.       Не успев сосредоточиться на своей маленькой ранке, я огляделась, и, вскочив с постели, выяснила, что шум произвел стол, столкнутый со своего прежнего места открывающейся дверью, которую, в свою очередь, толкнул какой-то молодец, в данный момент пролезающей в ставшую на одну ночь моей обитель. Он был внушительного роста, в руке держал дубинку – ох уж эти дубинки, они теперь пугали меня даже больше, чем наставленный на меня пулемет, – и мне как-то резко поплохело. На лице его не было дружеского выражения, и я с ним совсем не захотела знакомиться.       Решив, что нож против дубинки – это не честно, я повернулась к окну, собираясь ретироваться через него, но герцог Анжуйский – а я не сомневалась, что именно добрый принц, расстроенный моим уходом, решил снова прибрать меня к рукам – все предусмотрел, и на небольшом балкончике, что имелся за небольшим же окошком уже стоял какой-то человек, явно ко мне недружелюбно настроенный.       Той секунды, которую я потратила на осмотр пути отступления, первому доброму дяденьке хватило, чтобы основательно приласкать меня дубинкой по затылку.       - Козел принц, - успела я вякнуть, прежде, чем потерять сознание.       …Больно. Голова стала точно чугунная, и гудела, не переставая. Мысль, оставившая меня последней, первой появилась в моем воспаленном сознании.       - Герцог козел, - прохрипела я.       Насилу открыв глаза, я обнаружила, что сижу в каком-то подвале, а подле меня сидит все тот же человек, что дал мне дубинкой по голове, и с изумлением на меня таращится. Мне потребовалось около двадцати секунд, чтобы сфокусировать на нем свой взгляд. Так как он был единственным, кроме меня, кто находился в этом мрачноватом помещеньице, я заговорила именно с ним, не заботясь о том, что он может меня и не слушать.       - Неужели нельзя было просто пригласить меня пойти с вами? – заворчала я, - Ваш герцог с ума сошел совсем. Второй раз ударили… Мне ж больно… И голова у меня не каменная. Раны хоть нет?       Сказав это, я вопросительно уставилась на своего безмолвного слушателя, и он несколько неуверенно покачал головой, сообщая, что они подарили мне лишь легкое сотрясение мозга, но никак не новый рубец на моей пока еще умной головушке.       - Какого черта меня связали вообще? – задала я вопрос, так как только теперь обнаружила, что руки мои связаны. Это был плохой знак, так как означал, что больше мне герцог не доверяет.       Мой собеседник – если его можно так назвать – несколько мгновений помолчал, а затем, так ничего и не сказав, поднялся и покинул нашу полутемную обитель, оставив меня в недоумении по поводу моего вопроса и моего положения вообще.       В одиночестве мне посидеть долго не дали: уже минут через десять мой молчун вернулся, ведя за собой двоих своих собратьев и… Бюсси. Последний не был связан, по лицу его не было заметно, что он оказался здесь не по своей воле, и я, совершенно сбитая с толка, уставилась на него, не хуже барана, что оглядывал новые ворота.       - Аня? – спросил он, в голосе его я различила злость, которую он пытался сдержать.       - Бюсси? – в свою очередь вопросила я, думая, что имею на это прав. – Что происходит? Где я?       - Кто ты такая? – задал он довольно логичный вопрос, который мне, однако, совсем не понравился, так как озвучить правду я не могла из-за совершенной ее абсурдности – я сама не до конца в нее верила, - а лгать Бюсси я не хотела. Вопрос его звучал как-то отстраненно, будто он рассуждал, а не допрашивал.       - Эээ… - промямлила я, - Можно, я не буду отвечать?       Бусси посмотрел на меня с подозрением, ничего не сказал, и я, решив, что это знак согласия, тоже промолчала.       - Я ведь помню, - продолжал он говорить, задумчивость его совершенно естественно перемешивалась с раздражением, и каждый раз, когда он на меня смотрел, злость с новой силой вспыхивала в его глазах, - как впервые увидел тебя. Ты закричала на герцога, приказала ему уйти. Мне показалось, что ты – мой настоящий друг, тот, кто желает мне добра… Никогда я еще так не ошибался людях.       Я бы ему хотела сказать, что и на этот раз он не ошибся, но смолчала, считая, что теперь не лучший момент препираться с ним.       - Кому ты служила тогда, – продолжал свой странный монолог Бюсси, - что не побоялась повысить голос на герцога Анжуйского? Кому ты служишь теперь?       Я могла ему сказать, что никому не служу, но, чуть отвлекшись, я задалась вопросом, на что я готова ради Эжена, и что я могу совершить по его указке? Убила бы я Бюсси только потому, что Эжен мне прикажет сделать это? Я не знала… Меня это испугало, так как я уже колебалась, тогда как прежде ответила бы однозначным отказом.       Бюсси, видимо, принял мое молчание за нежелание давать показания, потому что лицо его исказилось гневом, и он выхватил нож, в котором я с удивлением узнала свой собственный, оставленный мной когда-то у Сен-Люка. Он с угрозой приблизился ко мне, видимо, собираясь как-то пустить его в ход, а я вдруг разозлилась на него. Я спасла его жизнь, а он за это собирался меня пытать! Козел… Я надулась, и, не привязанная ни к чему, повернулась к нему спиной.       Так как за спиной повисла странная, давящая тишина, я поняла, что действо мое произвело некоторый эффект, видимо, подобной наглости от пленницы они не ожидали.       - Что это значит? – резко, теряя терпение, спросил Бюсси, мне казалось, что недоумение борется в нем с раздражением, и недоумение пока побеждает.       - Не хочу я с тобой разговаривать, - буркнула я, обида и злость меня полностью переполнили. Я находилась в том состоянии, когда готова была делать что угодно, чтобы досадить этому самовлюбленному, эгоистичному индюку.       Я услышала шаги, а затем Бюсси с силой схватил меня за больное плечо и развернул к себе.       - Ты будешь отвечать мне, - рявкнул он, в то время как меня затошнило от боли.       Вместе с тем я ничего не произнесла, а Бюсси, не понимая, какую боль он причиняет мне, сжал плечо сильнее. Рот мой приоткрылся, хотя я все еще сдерживала крик, перед глазами заплясали разноцветные круги.       - Убери от нее руки прочь! – закричал кто-то, я даже в первую секунду не узнала голос.       Бюсси действительно сделал то, что ему велели, но, как мне показалось, больше от удивления, чем от избытка в его сердце послушания. Я несколько раз сморгнула, и увидела, что подвал теперь наполнен людьми герцога Анжуйского, а на первой ступеньке лестницы, ведущей наверх, стоит Эжен, виконт де Сайер.       - Что ты здесь делаешь, Сайер? – спросил Бюсси, в голосе его сквозила холодность и неприязнь, - Ты не враг мне, и я не делал тебе ничего дурного.       Про себя я чертыхнулась: попала из огня да в полымя. Только что была пленницей Бюсси, а теперь сделалась такой же пленницей Эжена. К тому же, я до безумия испугалась за Бюсси, который сейчас был в меньшинстве, а потому находился в смертельной опасности.       - Бюсси! – взволнованно крикнула я, но добавить ничего не успела: Эжен уже стоял подле меня.       - Как ты? – волнение столь явно было написано на его лице, что я даже в первый момент растерялась из-за этого.       - Эээ, - проблеяла я, - все хорошо, только рука болит.       При этих словах обернулся Бюсси и с удивлением посмотрел на меня, будто спрашивая, что это у меня случилось с рукой, но тут на него напали люди герцога Анжуйского, и он совершенно обо мне позабыл, защищаясь. Он не был вооружен, а слуги его не сильно ему помогли – в самом начале потасовки их оттеснили к стене, и там связали. Вскоре к ним присоединился и взбешенный д’Амбуаз, глаза его метали молнии, а уста изрыгали проклятья.       - Зачем вы связали меня? – крикнул он зло и надменно, будто он не был теперь пленником. - Не проще ли сразу убить меня?       Сайен отошел от меня.       - Граф де Бюсси, - тихо и официально проговорил он, - мне приказано арестовать вас по обвинению в убийстве графа де Монсоро, главного ловчего его Величества. Я буду иметь честь препроводить вас в Бастилию, где вас будут судить в соответствии со всей тяжестью вашего преступления. Вот приказ о вашем аресте.       С этими словами Сайен вытащил из-за пазухи какую-то бумажку, от вида которой Бюсси побледнел, лицо его исказилось болью предательства.       - Что же, - холодно бросил он, - ведите. Но знайте, я совершил лишь то, чего от меня требовали Господь Бог и моя совесть.       Бюсси увели, а Эжен принялся меня развязывать. Я, на несколько минут забыв о бедах Бюсси, полностью погрузилась в наслаждение от близости того, кому я теперь безраздельно принадлежала, и который даже не догадывался об этом.       Но долго моя нега продолжаться не могла: Бюсси повели в Бастилию. Поэтому, пользуясь тем, что Эжен как будто не держал на меня зла за мой пятидневный побег, я ласково на него посмотрела, что было, в общем, не сложно, так как теперь смотреть на него я хотела только ласково, и вежливо спросила:       - А что теперь с ним будет?       Эжен, видимо не усмотрев в моих словах ничего, кроме женского любопытства, тоже добродушно улыбнулся.       - Его приготовят к смерти и казнят, - сказал он спокойно, но между бровей его залегла какая-то складка, как если бы он напряженно о чем-то размышлял.       Воздух рывком покинул мои легкие, и ласковая улыбка как-то сама собой превратилась в неестественную, наклеенную. Бюсси казнят… После того, что́ я сделала ради его спасения, его казнят…       Я замотала головой и бросилась к двери, каждую секунду ожидая, что Эжен попытается удержать меня и сообщить, что я тоже под арестом, но этого не произошло, он так и остался стоять на том месте, где я его оставила.       Оказавшись на улице, я огляделась и открыла, что нахожусь на том же постоялом дворе, где решила заночевать прошлым вечером. Я бросилась к хозяину, на ходу осматривая карманы: все мои вещи были на месте. Заплатив за комнату и купив нож – мой у меня отобрали, – я вскочила на своего коня и поспешно поехала за кавалькадой, что сопровождала в Париж арестованного, и уже успела уехать на километр вперед.       Меня удивила эта поспешность, но времени раздумывать у меня не было. Для того, чтобы вызволить Бюсси мне нужно было оружие, более существенное, чем кухонный нож, поэтому я решила навестить Сен-Люка и забрать у него все, что прежде у него оставила.       Поехала я не по дороге, а чуть в стороне, поэтому, едя всего в полукилометре от Бюсси и его конвоиров, была для них совершенно невидимой. Правда, на полдороге я от них отстала, так как конь мой немного заупрямился, а чего надо было сделать, чтобы он снова побежал вперед, я не знала. Прошло порядка часа, прежде чем глупое животное согласилось-таки скакать, куда ему указывают, но всадников, увлекающих за собой Бюсси, я уже не видела.        Оказавшись в Париже, я поскакала к замку Монморанси. На месте я была под вечер, и меня, как и в прошлый раз, встретили запертые ворота и кованая решетка. Так как такое мы уже проходили, я перелезла через ограду и нос к носу столкнулась с охранником, который тут бродил, и которого я не заметила, стоя со стороны улицы, видимо, с последнего моего визита кое-какие порядки тут изменились.       Он был ошеломлен моим видом не меньше, чем я – его, поэтому несколько мгновений мы простояли в столбняке. Потом он начал действовать – рука его потянулась к эфесу шпаги, моя же – к рукояти ножа. Я была быстрее, поэтому уже через секунду у его горла подрагивал острый вороненый клинок.       - Не двигайся, - пригрозила я ему.       - Кто ты? – прохрипел он, видимо он задумал какую-то гадость и пытался меня заболтать, чтобы я расслабилась.       - Антуан де Фурьяк, - прошипела я, и, пользуюсь секундным замешательством, оказалась у охранника за спиной. Теперь на любое его некорректное движение в мою сторону я могла ответить дыркой в его горле, хотя искренне надеялась, что до этого не дойдет.       Стражник, казалось, и не помышлял больше о сопротивлении, и я несколько расслабилась. Это была моя ошибка, так как в этот же момент он резко оттолкнул меня от себя. Я бы могла в этот момент его убить, но, психологически к этому не готовая, я и не сделала ничего. Он выхватил шпагу.       - Я убью тебя, Антуан де Фурьяк, - пообещал он, как-то по странному замахиваясь.       Я настолько не была готова к этим прекрасным событиям, что даже никак и не отреагировала, только попятилась. Я не боялась, я приготовилась отскочить в сторону, я была уверена, что сумею броситься ему под ноги и повалить прежде, чем он меня продырявит, но в этот момент в планы мои вмешалось провидение в виде небольшого сучка, за который я запнулась и упала.       Даже в этом любопытном положении я не верила до конца, что меня сейчас убьют, так как это было как-то уж очень глупо. Я закрыла глаза, мне отчего-то сделалось страшно, несмотря на мое неверие, будто сердце чувствовало то, что отвергал разум.       Солдат издал странный звук, мне показалось, он чихнул просто, и я не обратила на это внимания. Я вся сжалась, приготовившись почувствовать, как острая сталь – или из чего там делали шпаги – проходит сквозь мою плоть, но ничего не произошло. Подождав еще несколько секунд, я решилась открыть глаза.       Прямо надо мной стол Эжен и с любопытством меня оглядывал, а у его ног лежал стражник. Он не шевелился, и я подумала, что он умер.       - Что ты здесь делаешь? – задала я вопрос, который первый сформировался в моей дважды ушибленной голове.       - А ты здесь что делаешь? – в ответ поинтересовался Сайер.       Вид его был свершено спокойным, точно он не стоял сейчас посреди чужого сада с трупом охранника у своих ног. Тут упомянутый труп пошевелился, и тихонько застонал, из чего я заключила, что он вполне жив, и перестала за него беспокоиться.       - Я пришла забрать свои вещи, - ответила я правду, проигнорировав отсутствие его ответа на мой вопрос, мне так нравилось говорить с ним, что я несколько подзабыла, на кого он, собственно, работает.       - А я пришел тебе помочь, - неожиданно сообщил Эжен, оглядываясь по сторонам.       Я сглотнула, так как мне надзор герцога Анжуйсткого был вовсе не нужен. Мне стало интересно, как мое поведение объясняет себе Сайер. Не думает же он, в конце концов, что я тут по поручению брата Генриха III.       - Я не хочу убивать Бюсси, - проговорила я, смотря в сторону, - я не буду служить герцогу. Можешь передать ему это.       Последняя фраза явно была излишней, так как я не сомневалась в том, что все мои слова переданы будут в «центр», но мне отчего-то захотелось, чтобы это неблаговидное дело совершилось как бы по моему желанию, что ли… Не знаю…       Эжен как-то странно дернул плечами.       - Сама передашь ему это, - проговорил он, - если захочешь. Я с тобой пойду.       Я нахмурилась, мне это не нравилось. Чего он задумал? Зачем он пойти со мной собирается?       - Я не буду служить Франсуа, - проговорила я, теперь я смотрела на него, прямо в его черные глаза, я не могла оторваться. Он был очень красив, а в темноте его кожа делалась какой-то особенно прекрасной. Я забыла, о чем мы говорили, поэтому следующие его слова посвили меня в тупик.       - Я знаю, что ты хочешь спасти Бюсси, - сказал он немного резко, чем меня озадачил, - Я помогу тебе.       - Хорошо, - все еще удивленно сказала я, и пошла в сторону замка Монморанси, Эжен по пятам следовал за мной, больше он со мной не заговаривал.       Благодаря небольшому опыту в этом деле, я сразу отправилась к тому маленькому окошку, что послужило мне входом. К несчастью, как оказалось, в замке многое изменилось с моего последнего визита сюда. Окошко было заперто, чем очень меня расстроило.       - Что случилось? – спросил Эжен, видимо заметив мой несколько растерянный вид.       Сказал он это как-то грубовато, будто дело, которое мы затеяли, было ему не по душе. Мне это настроение его было непонятно, ведь он же сам вызвался на это занимательное предприятие, а я его совсем не звала. Тем не менее, спрашивать его об этом я не стала, мало ли чего он может сказать по этому поводу, и еще не известно будет это правдой или нет, а если и будет, то не факт, что мне эта правда понравится. Поэтому я сделала умный вид, будто поведение его меня вполне устраивает.       - Окно закрыто, - констатировала я, как если бы сам он этого не видел.       Эжен посмотрел на меня так, будто большей глупости я и придумать не могла, а затем резким, без замаха, ударом, выбил стекло в неблагополучном окне, а затем, очистив раму от осколков, открыл его изнутри.       - Спасибо, - вставила я, когда он легким движением подсадил меня, хоть я в этом и не нуждалась.       Он ловко вскарабкался в уже известный мне аппендикс коридора вслед за мной и с любопытством огляделся. Я же в это время раздумывала, идти ли в караулку, где наверняка найду хоть одного солдата, способного доложить о моем приходе Сен-Люку, или же стоит объявить о себе самостоятельно. Решив, что реакция на сообщение о моем приходе у Сен-Люка может быть не однозначной, и он вполне может поднять на уши весь замок прежде чем выслушает меня, я, сопровождаемая молчаливым – видимо то, что он идет против принца, сильно его угнетало – Эженом, которому, казалось, вовсе не было дела до того, куда мы идем, я отправилась в крыло, где находилась спальные помещения.        - Возьми, - неожиданно нарушил свою медитацию Сайер.       Я, уже привыкшая к тому, что он молчит, удивленно на него обернулась, и увидела в его руке свой пистолет, который я обронила, когда слуга Бюсси врезал мне своей дубинкой.       - Я подобрал его, - чуть виновато, будто признаваясь в том, что он его украл, проговорил Эжен, - когда ты пропала.       - Спасибо, - прошептала я, мне отчего-то сделалось неловко, и, взяв пистолет, я как-то особо глупо себя с ним почувствовала, и не придумала ничего лучше, как спрятать его за спину.       И пошла дальше, так как вид Эжена, пристально смотрящего на меня, сильно меня смущал.       Благодаря неделе, проведенной мной в этих лабиринтах, ориентировалась я довольно сносно, а потому уже через пятнадцать минут плутания по темным коридорам я оказалась у небольшой двери, что вела в комнату, смежную со спальней Сен-Люка. Дверь не была заперта, но входить туда без стука я не посчитала делом корректным, и принялась барабанить в дверь. Эжен, простояв несколько мгновений, оглядывая меня, также присоединился к этому увлекательному развлечению.       Я очень надеялась, что из спальни нас слышно, так как стоять тут всю ночь, ровно как входить без предупреждения мне как-то не улыбалось. Но нам повезло: после очередной особо неистовой серии ударов, послышались шаги, дверь спальни хлопнула, а затем отворилась и та дверь, которую мы столь безжалостно колотили.       На пороге стоял Сен-Люк в странноватой белой ночной рубашке, доходящей ему до колен, с встрепанными волосами и с огромной шпагой в руке.       - Кто вы? – резко спросил он хриплым со сна голосом.       Спросил он, очевидно, у Эжена, так как последний стоял впереди меня и полностью меня скрывал. К тому же в проходной комнате, смежной со спальней, где теперь стоял Сен-Люк, было разожжено несколько свечек, благодаря чему там было довольно светло, чего нельзя было сказать о коридоре.       - Это я, - пролезла я вперед, демонстрируя себя удивленному придворному.       По движению, которое сделал Сен-Люк, я поняла, что первой его мыслью при виде меня было меня заколоть, но что-то его сдержало.       - Что привело тебя сюда? – спросил он холодно, но, как будто, не враждебно.       - Я хочу забрать свои вещи, - поспешила я изложить суть своего визита.       - Кто с тобой? – поинтересовался Сен-Люк, переводя взгляд, в котором светилось подозрение, с меня на Эжена, и обратно.       - Мое имя виконт де Сайер, - чуть поклонился Эжен, точно также, как и при нашей первой с ним встрече.       - Сайер… - прошептал Сен-Люк, отступая в изумлении, - Как посмел ты явиться в этот дом после того, что ты сделал?!       Меня эти слова удивили, поэтому я обернулась на Эжена, за разъяснениями. Видимо, удивление слишком явно читалось в моих действиях, так как оно не ускользнуло от Сен-Люка, который, видимо, пристально за нами наблюдал.       - Как? – спросил он холодно, но в голосе его прорезались слабые ноты недоумения, - Ты не знаешь, что именно из-за него арестовали Бюсси? Что именно он был самым ярым его преследователем? Что это он привел солдат герцога Анжуского к трактиру, где схватили моего друга?       Я смотрела на Эжена. Я понимала, что он просто выполнял приказ принца Франсуа, но мне стало как-то особенно неловко, так как даже такой поступок против моего любимого героя я ему простила тот час, как узнала о нем. Ощущение было странным, ведь, читая книгу, я бы за это давно почла бы его злодеем.       Эжен отчего-то не выдержал моего взгляда – не знаю, чего он там углядел – и отвернулся, как мне показалось, с раздражением и стыдом одновременно.       - Я раскаиваюсь в этом, - проговорил он, обращаясь будто только ко мне, хотя логичнее было бы сказать это, обернувшись к Сен-Люку, - я не желаю больше графу Бюсси зла. Для этого я и пришел сюда. Чтобы помочь ему освободиться.       Возможно, у меня было такое же удивленное лицо, как и у Сен-Люка, потому что Эжен с одинаковым раздражением смотрел на нас обоих. Мне даже показалось, что он хочет уйти, но потом он сдержался и даже едва заметно усмехнулся.       - Это правда? – требовательно спросил Сен-Люк, смотря отчего-то на меня, будто именно я должна отвечать за правдивость слов Сайера.       Я неопределенно дернула плечами, мне-то откуда знать…        - Сен-Люк,мне нужно мое оружие,сегодня мы проникнем в Бастилию и вытащим оттуда Бюсси. Ему там не место.       - Я пойду с вами, - тот час вызвался Сен-Люк, даже не подумав, видимо, что это забавное мероприятие нас самих может привести на плаху.       Я покачала головой.       - Нет, - ответила я, так как Сен-Люк нужен был мне в другой роли, отличной от роли штурмовика древних замков.       - Я могу вам помочь, - уязвлено проговорил молодой дворянин, - Бюсси друг мне, и я не стану сидеть, сложа руки, когда его жизнь в опасности.       - И не надо, - согласилась я, - Ты выйдешь на сцену, если нам с Эженом не удастся ничего сделать, и нас схватят.       - И что же я могу сделать? – иронично поинтересовался Сен-Люк, - Генрих относится ко мне не так благосклонно, как прежде, и едва ли захочет мне помогать в таком щекотливом деле.       - Вот с этим, - я вытащила из-за пазухи письмо, подписанное принцем Франсуа, - он станет к тебе не просто благосклонным, но и почтет самым преданным своим другом.       Сен-Люк взял письмо, обернутое в тонкую кожу, и неуверенно повертел в руках.       - Что это? – наконец спросил он, немного помолчав, будто оценивая, насколько выгоднее то место в нашем маленьком спектакле, которое ему предлагала я, роли штурмовика Бастилии, что он упускает.       Я почувствовала, как за моей спиной Эжен сделал движение, выражавшее любопытство, но ничего не сказал. Сознание того, что Сайер стоит так близко ко мне, а также что он только что спас мне жизнь, несколько рассеивали мое внимание, и мне приходилось прилгать усилие, чтобы сохранять концентрированность, как того требовала важность ситуации.       - Это письмо, подписанное герцогом Анжуйским, а подписью своей он подтверждает, что участвовал вместе господами Гизами в заговоре против короля, который недавно провалился.       Лицо Сен-Люка задеревенело, как если бы на нем была восковая маска, видимо, разум его не желал верить в правдивость моих слов. Мы простояли в молчании порядка нескольких минут, прежде чем я осознала, что стоять вот так без дела у меня совершенно некогда, так как неизвестно, сколько времени судьям потребуется, чтобы решить, что Бюсси – персона, зарекомендовавшая себя достаточно хорошо, чтобы быть представленной топору и плахе.       - Нам надо идти, - напомнила я, так как Эжен, казалось, никуда не спешил.       Сен-Люк кивнул, а затем повел меня переходами к комнате, которую я занимала, когда жила здесь. Все мои вещи были на месте, и я, попросив мужчин выйти, быстро переоделась в спецовку, так как средневековая одежда была не самой подходящей для того рода занятий, которое мы с Эженом собирались предпринять.       Я не опасалась, что на улице на меня будут косо смотреть: если все пройдет хорошо, то уже до рассвета мы вернемся сюда. Если же этого прекрасного события не случится, то, возможно, уже никому не будет дела до моего облачения. Единственное, что я сделала, чтобы не отличаться от прочих ночных гуляк – это надела шляпу и плащ, которые собиралась снять впоследствии.       В кожаной сумке, которую так давно, в первый день моего идиотского перемещения во времени дал мне Реми, лежал второй «стечкин», и запасные магазины, четыре штуки, по два на каждый пистолет. Это было не много, но вполне достаточно, чтобы перебить весь гарнизон Бастилии, в том, разумеется, случае, если ни одна моя пуля не пройдет мимо.       Эжен ждал меня за дверью, полностью готовый – он, в общем, и не сделал ничего – и мы в тот же момент отправились в дорогу.       Я не была кровожадным терминатором, а потому предстоящее дело меня в значительной степени тревожило. Я то и дело вздрагивала, резкие звуки, которые иногда раздавались во тьме, заставляли меня подпрыгивать в своем седле, о будущем мне думать не хотелось.       - Боишься? – неожиданно спросил Эжен.       Я внезапного появления в воздухе его голоса не ожидала, и едва не вывалилась из седла от неожиданности. Это наверняка бы произошло, если бы конь подо мной дернулся в тот же момент, но лошадка, видимо, понимая, какую неумеху на себе возит, была на редкость спокойной, даже флегматичной какой-то.       - Угу, - не стала я скрывать то, что и так было очевидно. Будь тут Евгений Константинович, я бы храбрилась, сообщила, что ни капли не боюсь, но с Эженом все было по-другому, врать ему, даже в мелочах, мне не хотелось.       - Может, повернем? – предложил Сайер, голос его выражал не желание действительно повернуть назад, а совершенное спокойствие, даже равнодушие.       Я отрицательно покачала головой, со смертью Бюсси я мириться не собиралась.       Эжен, как будто именно это и рассчитывал услышать, кивнул самому себе, и лицо его сделалось еще более мрачным. Это было странно, чего это он такой серьезный? Тут я снова вспомнила, куда мы направляемся, мне быстренько поплохело, и я поняла, отчего серьезен Сайер.       Бастилия, как оказалось, была довольно далеко, и ехать нам пришлось порядочно. На пароме мы перебрались через реку, что очень взволновало лошадей, и быстро поскакали вперед по темным улочкам, которые казались мне тем страшнее, чем ближе мы подъезжали к страшной тюрьме. Прошло довольно много времени, прежде чем Эжен остановился, сообщив, что мы на месте.       - И как мы будем туда пробираться? – поинтересовалась я, когда увидела черную громаду, возвышающуюся на фоне неба подобно замку колдуна из сказок.       - Я проведу тебя, - ответил Сайер, видимо он уже давно думал об этом.       - Как это? – удивилась я, - Ты что, Бог? Или комендант?       - Я – приближенный принца Анжуйского, - с некоторым раздражением ответил Эжен, не смотря на меня, будто я сделала ему что-то плохое.       - Ясно, - только и смогла ответить я, хотя ничего ясно мне не было.       Это настроение его нравилось все меньше, было такое ощущение, будто я силой его сюда тащила.       Не давая мне опомниться, Эжен достал откуда-то кусок веревки, и, притянув меня к себе, быстро связал мои руки, я даже вякнуть ничего не успела.       - Что ты делаешь? – прошептала я, внезапно испугавшись.       Неужели Эжен мог поступить так? Обмануть и привести в Бастилию? Я дернулась, но он с раздражением зашипел на меня, и я послушно замерла, так мне больше и не осталось ничего.       Мы подошли к откидному мосту, который в столь поздний час, как и следовало ожидать, был поднят.       - Кто идет? - раздалось громогласное из караулки, или как правильно называется балкончик над воротами, на что Эжен представился и сообщил, что у него есть письменный приказ проводить пленника в тюрьму. Нам опустили мост, и мы оказались на большом дворе, с каменным полом, каменной оградой с одной стороны и каменной стеной замка – с другой.       Эжен, не размениваясь на разные мелочи вроде приветствий и благодарностей, уверенно пошел в сторону замка, я, не имевшая пока никакой свободы, точно овца на привязи следовала за ним.       - Куда мы идем? – прошептала я, когда подле нас, вроде, солдат не было.       - К Бюсси, конечно, - так же тихо ответил Эжен, и я успокоилась, сообразив, что эта хитрость с веревкой нужна была, чтобы провести меня сквозь ворота.       Внутри Бастилии оказалось безумное количество дверей: одни были железные, другие – из решетки, третьи – массивные дубовые. У каждой из них стояли солдаты, по одному или по два и отчаянно скучали, что было заметно по их тоскливым лицам, которые вырывали из темноты лампы, что горели только на этих своеобразных наблюдательных пунктах. Везде нас останавливали, но Сайер показывал какую-то бумагу, и нас пропускали дальше.       - Долго нам еще идти? – полюбопытствовала я, когда мы прошли четвертый по счету караул.       - Нет, мы пришли, - как-то странно, коротко и холодно, ответил Эжен.       Мне вдруг подумалось, что ему не по душе моя компания, и именно этим объясняется его скверное расположение духа. Эта мысль мне не понравилась настолько, что я едва не заревела, но в последний момент сдержалась. Ведь, в конце концов, мои дурацкие переживания – это следствие только моих чувств, и Эжену не стоило о них знать.       Теперь мы стояли в странном коридорчике, маленьком и узком, по двум сторонам которого тянулись плотные деревянные двери, порядка восьми штук. Коридор кончался тупиком, на стене висел приличного размера светильник, вроде блюда, наполненного маслом, и плавающим в нем горящим фитилем. Света от этой лампады хватало, чтобы осветить почти весь коридор, который, надо сказать, был не особо длинным.       Эжен уверенно подошел к одной из дверей, и мне отчего-то стало страшно. Сайер заметил мое колебание, и на лице его появилось и сразу исчезло странное выражение, горечи и решимости одновременно. Он уверенным движением отодвинул засов, на который единственный запиралась дверь, и та с отвратительным скрипом отворилась.       Камера за дверью была маленькой, примерно три на три метра, без освещения, без камина, без каких-либо приспособлений, указывающих на то, что это помещение рассчитано на долгое проживание в ней человека. В камере была только солома, на которой в данный момент лежал мужчина, в котором я узнала Бюсси только потому, что тут, в общем, никого больше и не должно было быть. Он лежал, не двигаясь, и я решила, что он мог заснуть.       - Бюсси, - тихо позвала я, так как не хотела его напугать спросонья, - Луи д’Амбуаз!       Бюсси вздрогнул и рывком сел на своей соломе. Вид он имел неважный: лицо утомленное – видимо, он все же не спал, а не пошевелился, когда мы зашли только потому, что до нас ему не было дела; глаза воспаленные, небольшая ссадина на скуле, как будто он упал. На его изможденном лице ярко горели лишь глаза: живые, искристые, ненавидящие.       - Это ты? – зло и холодно проговорил он, видимо, меня узнав, не дав мне сказать и слова, - Пришла позлорадствовать?       - Эээ, - от такого приветствия я несколько растерялась, но на помощь мне пришел Эжен.       - Господин граф, - со всей учтивостью, на которую был способен, произнес он, - Мы пришли утроить ваш побег. Можете ли вы ходить?       Бюсси не ожидал этих слов, что явно читалось по его изумленному лицу.       - Вы, господин Сайер, ведь сами привели меня сюда, - рявкнул он, - что за глупостями вы занимаетесь?       Эти слова не понравились Эжену, я ясно это почувствовала, и испугалась. Эжен помолчал несколько секунд, совсем как Евгений Константинович, когда он пытался справиться со своими чувствами, после того, как какая-нибудь особенно едкая фраза задевала его.       - Это не глупости, - тихо и спокойно, укротив свой гнев, проговорил Эжен, - Я желаю спасти вашу жизнь. Я многим пожертвовал, появившись здесь, и прошу вас не задерживаться здесь дольше, чем это нужно. Обещаю, как только все мы окажемся в безопасности, я отвечу на любой вопрос, который вы мне пожелаете задать.       Сказано это было решительно и почтительно одновременно, настолько величественно, что казалось, это была речь короля, и я тяжело вздохнула, понимая, что это именно тот человек, который никогда не обратит на меня внимание.       Бюсси молчал несколько секунд, мне даже показалось, что он из вредности останется в этой камере, но потом он с усилием поднялся.       - Хорошо, господин де Сайер, - тихо сказал он, - давайте уйдем отсюда.       Однако, сделав пару шагов в нашу сторону, д’Амбуаз споткнулся и едва не упал.       - Что с вами? – взволнованно спросила я, так как глава из книги «Королева Марго» о пытках не выходила у меня из головы с тех самых пор, как мы вступили в тюрьму, и мне быстренько вспомнилось, отчего погибли Ла Моль и Коконас. Я не хотела думать, что пытки претерпел также и Бюсси.       - Меня сбросил конь, - успокоил меня граф, - а так как руки мои были связаны, я не смог смягчить себе падение, и повредил ногу.       Эжен кивнул и подставил плечо, чтобы Бюсси мог на него опереться. Я шла сзади, раздумывая о причинах, побудивших Эжена сделаться другом Бюсси, в то время, когда прежде он был, как будто, его врагом.       Когда мы поравнялись с первым караулом, Эжен показал какую-то бумагу, и нас без единого слова пропустили. То же самое повторилось у второго и третьего караула. Эта легкость, с которой мы ходили по замку, меня не успокаивала, а, напротив, нервировала.       - Нужно подтверждение короля, - проговорил солдат, что стоял у четвертого, последнего, караула, взглянув на бумагу, уже столько раз нам помогавшую.       - Но это письменное требование герцога Анжуйского, - надменно проговорил Эжен, а почувствовала, как по телу моему забегали мурашки – предметники драки.       - Без приказа короля я не могу выпустить, - покачал головой солдат, - Я вызову конвой, чтобы проводить господина Бюсси обратно в его камеру.       - Ну уж нет, - прорычал Эжен, пытаясь выхватить шпагу, но с покалеченным Бюсси он не смог достаточно ловко это сделать, и солдат, прежде чем умереть, успел дунуть в свисток, трель которого эхом разнеслась по темным коридорам.       Мне это совсем не понравилось, так как я уже привыкла к мысли, что мы сможем выбраться отсюда без лишнего шума. Я вытащила оба пистолета, готовая стрелять во все, что пошевелится.       - Надо уходить, - приказал Эжен, и потащил Бюсси к выходу, так как дверь, больше никем не охраняемая, была теперь открыта.       Однако отпускать нас просто так не захотели: не успели мы пройти и пары метров, как позади послышались чьи-то торопливые шаги. Я обернулась, искренне надеясь, что там не окажется никого, а топот мне просто послышался. К сожалению, нас действительно нагоняли, и я, не придумав ничего лучшего, пару раз выстрелила. Это в значительной степени охладило пыл моих бегунов, что проявлялось у них в незамедлительном падении на пол, хотя я точно знала, что не убила никого.       Убедившись, что преследователи на некоторое время растеряли весь азарт погони, я обернулась к Эжену и Бюсси, и обнаружила их обоих стоящими посреди коридора, неподвижными, точно статуи.       - Что вы стоите? – резко крикнула я, как всегда повышая голос от волнения.       - У тебя нет шпаги, - не к месту отметил очевидное Эжен, а Бюсси кивком подтвердил, что он тоже хотел мне это заметить.       - И что? – я не понимала смысла нашей беседы, и, тем более, не понимала, почему говорить об этом мы должны именно здесь и именно сейчас.       - Ты разрядила оба своих пистолета, - пояснил Эжен, казалось, он удивлялся моей непонятливости, - и теперь ты безоружна. Тебе, наверно, придется помочь идти Бюсси, а я буду следить за солдатами.       На это глупое вдвойне – во-первых, я не смогла бы унести Бюсси на себе, а, во-вторых, он со своей шпагой был менее полезен тут, чем я с двумя заряженными «стечиными» – предложение я ничего не ответила, только мотнула головой, показывая, что от беседы со мной он уже освобожден и может идти вперед.       Правильно истолковав мое движение, Эжен послушно стал продвигаться вперед, но мне показалось, что вторую – свободную – руку он держит на шпаге.       Но нам повезло: больше по дороге мы не встретили воинственных солдат, а те, что стояли на воротах, вполне удовлетворились письмом герцога Анжуйского, которое, как потом мне объяснил Эжен, было поддельным, и написал его он, Сайер, вместе с Сен-Люком, пока я переодевалась.       Только оказавшись на свободе и почти уверившись в успехе нашего предприятия, я в полной мере осознала грозившую нам опасность, и страх до самых костей пробрал меня. Руки у меня тряслись настолько сильно, что я едва держала поводья, в то время как Эжен размешал позади себя покалеченного на одну ногу Бюсси.       Как только все оказались в седлах, меня накрыла просто неконтролируемая паника, и мне захотелось бежать, лететь, от этого страшного места, что я и сделала, пару раз едва не свалившись с седла.       …Я медленно открыла глаза. Во всем моем теле чувствовалась легкость, какая появляется, когда человек как следует отдохнет. Я лежала на кровати, но с ходу не смогла вспомнить, где находится эта самая кровать, и лишь немного натрудив память, сообразила, что нахожусь в замке Сен-Люка, куда мы приехали сегодня рано утром.       Рывком сев на своей кровати, я тот час вспомнила, что у меня больная рука, так как от толчка она начала болеть. Я огляделась, и увидела, что нахожусь в той же комнате, где жила прежде, видимо, эту комнату уже закрепили за мной, или же это была комната для гостей, и ее определяли всякому, кто у них задерживался.       - Доброе утро, - услышала я вдруг добродушный голос.       Нервы, нервы, нервы… Голос раздался слишком неожиданно, и, вместо того, чтобы поразмыслить, кто может сидеть у меня в комнате, когда я сплю, и не причинить мне при этом вреда, а с моим пробуждением пожелать мне доброго утра, я рванулась к небольшому прикроватному столику, где кто-то добрый разместил мои пистолеты и направила их на нарушителя моего уединения. Только тогда я окончательно пришла в себя и сообразила, наконец, что в неглубоком, похожем больше на стул, кресле разместился Бюсси и теперь с удивлением смотрел на меня.       - Доброе утро, - ответила я чуть подрагивающим голосом, слишком взволнованная, чтобы опустить оружие.       Бюсси смотрел на меня изучающе, словно бы решал, что я такое.       - Как дела? – спросила я, чувствуя себя довольно глупо с этими железками в руках. Подумав секунду, и решив, что нападать граф пока на меня не настроен, я спрятала их за спину.       - Ты очень странная, - сообщил мне Бюсси безо всякого перехода, будто продолжая прерванный разговор, - Я сижу здесь уже больше часа, и решаю, друг ты мне, или враг.       - Друг, наверно, - вставила я, надеясь, что это не испортит дело, так как, когда мы разговаривали с Бюсси, мои реплики приводили только к недоразумениям.       Бюсси усмехнулся, как будто я сказала что-то забавное.       - Я верю, что ты не причинишь мне зла, - тихо сказал он, - ведь у тебя было столько возможностей это сделать. Но я никогда не убивал Антуана де Фурьяка.       Я почувствовала, как щеки мои алеют, я опустила взгляд, и не могла заставить себя посмотреть на Бюсси снова.       - Прости меня, - прошептала я, все еще смотря долу, - мне надо было обмануть герцога Анжуйского, и это было единственным, что пришло мне в голову.       Бюсси засмеялся, мне отчего-то показалось, что сегодня утром он запасся терпением и готов был выслушать любой бред, который взбредет мне в голову, и не рассердиться при этом. Подумав об этом, я непроизвольно посмотрела на его ремень, и отметила, что шпаги, ровно как и другого оружия, у него не имеется.       - Я знаю, что ты солгала, - сказал он, - но этого не знает виконт де Сайер. Мне показалось разумным предоставить тебе самой объяснится с ним…       Я чертыхнулась. Как я буду объяснять Эжену, что я обманула его? Мне вдруг стало так стыдно, что захотелось зарыться под подушку, и не видеть больше солнечного света, и Эжена де Сайера вместе с ним. Я так увлеклась своими переживаниями, что едва не прослушала окончание фразы.       - …перед его отъездом.       Услышав это, я вскочила.       - Он уезжает? – резко переспросила я, совершенно забыв, о чем мы только что говорили.       - Да, - Бюсси совершенно спокойно кивнул головой, - но, я думаю, он захочет попрощаться с тобой.       - Но почему ему надо уехать?!       Теперь граф посмотрел на меня с удивлением, как будто ожидал, что я сама должна понять это, и, усмехнувшись, протянул мне запечатанное письмо. Я с подозрением на него посмотрела, мне показалось, что в глазах графа вспыхнул озорной огонек, который ему как-то не шел.       Письмо было от Эжена, я не сомневалась в этом по двум причинам: во-первых, больше никто не стал бы писать мне, а, во-вторых, только Эжен передал бы письмо именно через Бюсси. Оно действительно оказалось от того, в кого я так некстати влюбилась, и я едва не подпрыгнула от счастья. Оглянувшись посмотреть, не видел ли Бюсси моей по поводу получения письма эйфории, я только теперь заметила, что он покинул мою комнату.       Вот что значилось на сложенном втрое листе бумаги, скрепленной печатью с каким-то маленьким животным, вроде сурка или белки:              Шарлотта,       Я более не смею показываться вам на глаза, но не могу уехать, еще раз вас не повидав. Я все понимаю, но, тем не менее, позволяю себе надеяться, не на вашу благосклонность, нет, но лишь на ваше понимание. И, ослепленный этой надеждой, которая уже давно помутнила мне разум, я на бумаге обращаюсь к вам с просьбой, которую едва ли решился произнести вслух. Прошу вас, сделайте мне честь встретиться со мной, в месте, что укажет вам податель сего письма.       Я буду ждать вас там, столько, сколько потребуется, я не покину Париж прежде, чем не увижу вас.              С надеждой,       Эжен, виконт де Сайер.              Я просидела в отупленном ступоре порядка пяти минут, а затем перечитала написанные Эженом несколько строк. Письмо было до того странное, что я даже приняла его сначала за шутку, но потом сообразила, что едва ли в конце шестнадцатого века в ходу такие вот приколы. Многие фразы из письма мне были непонятны. Эжен как будто намекал мне на что-то, но его странных намеков я понять не могла, они не имели для меня смысла. Все письмо было наполнено горечью, странной, казалось, Сайер, выводя эти строки, был совершенно несчастным, подавленным.       Прочитав письмо в третий раз, я вскочила с кровати и понеслась к Бюсси, выяснять, где Эжен назначил мне встречу и во сколько, собственно, он меня там ждет. По дороге я жалела, что еще не изобрели телефонов, насколько они, оказывается, облегчают жизнь!       По пути я неожиданно наткнулась на Диану, которая, как мне сказал Бюсси, должна была сейчас находиться на полдороги к Меридору.       - Здравствуй, - впервые заговорила она со мной.       Она была необыкновенно хороша собой, точно богиня, точно ангел. Лицо лукавое, доброе и надменное одновременно постоянно менялось, неуловимо, прекрасно. Голос ее был звонкий и мягкий одновременно. Я поймала себя на мысли, что, как дура, стою посреди коридора и таращусь на девушку, мне, в сущности, совсем незнакомую.       - Здрасте, - кивнула я головой, - Как ваши дела?       - Все хорошо, - тихо сказала она, хотя, судя по ее виду, беседу со мной она представляла не совсем так, - Благодаря вам. Вы наш ангел-хранитель, который уже дважды нас спасал.       Не препираясь с ней, я все же отметила, что спасла Бюсси я несколько больше раз, но промолчала, так как Диана, судя по ее виду, уже тяготилась своим перед мной долгом.       - Если я мог сделать для вас что-то, - прошептала она, а затем посмотрела на меня ласково и задорно одновременно, - вы только скажите.       Я кивком ее поблагодарила, и побежала дальше разыскивать Бюсси, которого обнаружила в компании Сен-Люка в его кабинете, обсуждающего письмо, которое я вчера отдала им на попечение.       - Здрасте, - вежливо проговорила я, отвлекая их.       Бюсси усмехнулся с видом человека, уже знающего, чего от него хотят, Сен-Люк же посмотрел со смесью восхищения и недоверия, как если бы не верил, что все, совершенное мной, действительно было мной совершено.       - Где Эжен назначил мне встречу? – без обиняков спросила я, и с удивлением отметила, что Бюсси несколько смешался от такого прямолинейного требования и непроизвольно покосился на Сен-Люка, как будто спрашивал, действительно ли он должен говорить в его присутствии.       Так как я ничего не сказала, он стал пространно объяснять мне, куда я должна прибыть, но вскоре я осознала, что ни за что не сумею в одиночку этого местечка отыскать.       - Ммм, - пробормотала я, прерывая Бюсси в его объяснениях, - а мне никто не может показать, где это место? Мне кажется, я заблужусь.       - Я могу попросить слугу отвести тебя, - с энтузиазмом предложил Сен-Люк, и я с благодарностью кивнула, соглашаясь на это щедрое предложение.       - Он ждет тебя к семи, - сообщил мне прерванный мною, а затем Сен-Люком Бюсси, - Сегодня.       Мне подумалось, что Эжен как-то уж слишком торопится покинуть Париж, и мне это опять показалось странным, так как я не могла вспомнить, чтобы он куда-то так экстренно собирался. На обратном в мою комнату пути я размышляла, что есть наша с Эженом будущая встреча. Как называется событие, когда два человека, почти незнакомые, встречаются чтобы попрощаться? Я не могла припомнить, но одно понимала точно: свиданием это не назовешь.       В очередной раз вздохнув, я почти вошла в свою комнату, когда неожиданно заметила Жанну и Диану, которые, о чем-то оживленно переговариваясь, шли в мою сторону.       - Анна, - сказала Жанна, которая до этого со мной заговаривавшая очень редко, только по нужде, - мы узнали, что у тебя сегодня свидание.       Девушка произнесла это весело, в ее темных глазах плясали чертики, а я вспыхнула до корней волос. Я едва не закричала на Жанну из-за того, что она вот так просто разносит весть о моей встрече с Эженом, и только через мгновение я поняла причину своей внезапной злости. Она задела самое больное мое место, ведь с момента получения письма я только и мечтала о том, чтобы свидание с виконтом де Сайером было не деловым, а любовным. А злилась я оттого, что это мое мечтание не могло осуществиться.       Жанна, не заметив резкой перемены в моем настроении, продолжала говорить:       - Мы с Дианой решили сделать тебе небольшой подарок, - девушка весело засмеялась, и я невольно улыбнулась в ответ, - У тебя нет ни единого платья, поэтому мы с Дианой решили подарить тебе то, которое ты сама выберешь из моего гардероба. Мы бы с удовольствием подарили тебе новое, но времени нет, ведь виконт де Сайер будет ждать тебя уже вечером.       Я уже хотела отказаться от этого искреннего щедрого предложения, и объяснить, что Эжен будет ждать меня совсем не для того, чтобы признаваться в любви, но потом мне подумалось, что хуже не будет оттого, что я буду выглядеть как девушка, а не как непонятно кто. К тому же, я не могла отделаться от мысли, что увидев меня в платье, Эжен все же начнет воспринимать меня как женщину. Убаюканная этими милыми и ни на чем не обоснованными надеждами, ясно представляя себе, что мечтам этим не суждено сбыться, я позволила веселым девушкам увлечь меня в гардеробную.       Гардеробная представляла собой большую комнату, очень похожую на ателье свадебных платьев. Их, этих «свадебных» платьев, было очень много, они занимали все стены, полки, были развешаны на забавных вешалках, имитирующих человеческое тело. Одну из стен полностью занимал огромных размеров массивный шкаф, довольно красивый, его дерево отливало каким-то совершенно необычным бардовым оттенком. Еще в комнате имелось зеркало, заваленный разными мелочами приземистый столик, оббитый серым металлом – я не в силах была поверить, что это серебро – и украшенный скульптурками маленьких дракончиков, обвивающих ножки, и две служанки, которые, увидев нас, присели в вежливом реверансе.       - Выбирай, - потребовала Жанна, глаза ее светились, словно бы ей натерпелось увидеть свой подарок на мне.       Пораженная всем этим великолепием, я вдруг осознала, что совершенно не представляю, как выбираются платья, и как вообще они должны сидеть на мне, о чем тут же сообщила Жанне, так как Диана, предоставив нас самим себе, разместилась в кресле.       Жанну это сообщение совершенно не обескуражило, и она, приказав закрыть дверь, стала надевать на меня одно платье за другим. Диана оставалась в стороне, процедура моего одевания ее, видимо, трогала не так сильно, но, по большому счету, мне до этого не было никакого дела.       Никогда я не представляла, что выбрать подходящее платье – такая тяжелая работа. Прошла всего полчаса, а я уже готова была идти на встречу с Эженом в том, в чем ходила обычно, но вошедшая в азарт супруга Сен-Люка совершенно не хотела меня слушать, и горела решимостью довести начатое ею дело до конца.       Проработали мы таким образом порядка двух часов, и результатом нашей этой бурной деятельности стала совершенно преображенная я, в красивом-красивом платье нежно-розового. Я настолько не ожидала увидеть себя такой красивой, что, не веря глазам, провела порядка пяти минут, просто оглядывая себя в зеркале.       Одна из служанок принялась убирать мои волосы, которые едва доставали до лопаток, а потому – как мне казалось – не представляли собой ценный материал для парикмахера. Видимо, служанка считала так же, потому что, несмотря на покорность, с которой она взялась за дело, в глазах ее то и дело зажигалось желание бросить мои рыжие локоны и заняться каким-то более перспективным делом.       Мне дали красивые розовые туфли, несколько неудобные, но я готова была потерпеть немного, так как опыт ношения неудобных туфлей был у меня намного богаче, чем опыт ношения одежды, у которой имеется юбка.       В результате меня настолько преобразили, что даже я сама себя не сразу узнала. Потом, так как пора было уже отправляться на место встречи, меня вывели во двор, где посадили в карету с гербом дома Монморанси, и повезли куда-то. Обещанная Сен-Люком служанка, что должна была меня проводить, отсутствовала, ее функции выполнял кучер – молодой мальчишка, готовый на все ради своих хозяев.       В карете, пока меня никто не видел, я поудобнее разместила «стечкин», без которого я уже боялась покидать надежные стены замка Сен-Люка. Так как в платье не предусмотрено было карманов, мне пришлось импровизировать, в результате чего пистолет оказался спрятанным за один из воланов юбки платья.       До места, назначенного для встречи Эженом, ехать пришлось порядочно, и я никак не могла взять в толк, зачем он все так усложнил, вместо того, чтобы просто появиться в замке Монморанси, где его приняли бы с распростертыми объятиями.       Ехали мы настолько долго, что, когда карета остановилась, я даже не совсем поверила, что мы, собственно, все-таки прибыли на место. Выйдя из своей мелкокалиберной упаковочной коробки, я огляделась. Мы стояли на берегу огромной реки, в черте города. За моей спиной разворачивался город, который тут представляли только маленькие, неказистые, но очень художественные домишки, а спереди простиралась водная гладь.       Кучер, покинув козлы, пошел вперед, указывая мне дорогу, и я бесстрашно пошла за ним, хотя бесстрашие мое и произрастало из железной игрушки, спрятанной у меня в кружевах. По небольшой посыпанной гравием дорожке мы стали спускаться к воде, и тут только я заметила, что берега тут довольно крутые, а вдоль них человеческой рукой сделаны галерейки-эстакады, огороженные с одной стороны крутым берегом, а с другой – громоздкими каменными перилами, имеющими около метра в высоту. Мы шли по утоптанной дорожке около десяти минут, и я потратила это время на разглядывание ошеломительно красивого осеннего пейзажа, что открывался со стороны реки.       Вскоре я заметила, что кучер что-то считает, и я стала оглядываться, надеясь найти предмет его арифметических вычислений, и заметила, что некоторые чахлые деревца, что цеплялись своими тонкими хрупкими корнями за каменистый склон, побелены, и имеют свой номер. Их-то и считал мальчик.       - Мы пришли, госпожа, - поклонившись, сказал он, внезапно остановившись.       Я огляделась, надеясь увидеть Эжена, чтобы посмотреть на его реакцию на мой вид, но его не оказалось, что свидетельствовало либо о том, что я пришла слишком рано, либо – что слуга что-то напутал, и мне надо быть где-то в другом месте.       Так как первый вариант мне нравился больше, я предложила мальчику идти к карете и ждать меня там, а сама, облокотившись о перила, полностью посвятила себя разглядыванию воды подо мной. Именно во время этого занимательного действия мне пришло в голову, что Эжен мог оказаться шутником, и послать письмо не чтобы встретиться со мной, а чтобы пошутить. Тот час меня переполнила досада, и настроение мое враз испортилось. Тут же я осознала, насколько по-идиотски я выгляжу тут, одна, наряженная, как кукла Барби на выставку.       Гордость настолько ярко вспыхнула во мне, что я едва не ушла, но, взглянув на агатор, отметила, что опаздывает Эжен всего на пять минут, и что я вполне могу подождать его еще минут десять, после чего с чистой совестью удалиться. Порешив на этом, я сообразила, что, не дождавшись Эжена, я его больше никогда не увижу, и поняла, что ждать тут я его буду столько, сколько потребуется, только бы поглядеть на него еще раз.       Так как кроме меня на этой природной галерее никого не было, ничто не нарушало царящей тут тишины. Сначала я напряженно вслушивалась в это природное безмолвие, наполненное лишь шепотом листвы, криками редких птиц и плеском воды, но потом постепенно острота моего внимания ко всему этому значительно притупилась, и я просто стала смотреть в воду, которая отчего-то меня сильно занимала. Время от времени я поглядывала на аготор, и отмечала прошествие сначала трех минут, потом пяти, потом десяти, потом…       Я так задумалась о своем глупом положении, вообразив, как возвращаюсь я в замок Монморанси, и на вопрос Жанны, понравилась ли я Эжену или нет, отвечаю, что его вообще на месте встречи не оказалось, что услышала приближающиеся шаги только тогда, когда тот, кто их осуществлял, оказался прямо за моей спиной. Резко развернувшись, я увидела Сайера, который с необычно серьезным, и, как мне показалось, несчастным, видом быстро проходил мимо меня. Скользнув взглядом по мне, настолько обрадованной его появлением, что совершенно лишенной дара речи, он пошел дальше, как будто не заметил меня, лицо его при этом стало еще более мрачным, и тут мне подумалось, что у него в семье, должно быть, что-то случилось, и это принуждает его так скоро уезжать.       Сайер, лишь на секунду на меня обернувшись, прошел дальше на несколько шагов, оглянулся на выбеленный ствол малохольного деревца, проверяя, действительно ли он на месте, видимо, убедившись в этом, облокотился на каменный парапет и уставился в воду с таким видом, будто всю оставшуюся жизнь намеревался провести в этой позе. На меня он больше не смотрел.       Итак, ситуация оказалась еще глупее, чем я представляла. Не знаю, на какую реакцию Эжена по поводу моего костюма я рассчитывала, но реальность превзошла все мои самые смелые ожидания: он меня попросту не узнал. Простояв несколько мгновений молча, я решила, что можно напомнить о себе, так как Эжен меня, как будто, узнавать не собирался.       Я покинула свой наблюдательный пункт и медленно подошла к Сайеру, но он не пошевелился, из чего я заключила, что он моих перемещений не заметил.       - Привет, - обозначила я себя, стоя у него за спиной.       Я никогда не думала, что человек может развернуться настолько быстро, как это сделал тот, кто забрал мое сердце. Лицо его, до этого мрачное, казалось, осветилось изнутри, будто солнце прогнало застилающие небо тучи.        - Шарлотта… - выдохнул он,мне показалось,что он никак не может поверить своим глазам.       Так как я не знала, что мне сказать дальше, я замолчала, но Эжен, похоже, пока и не помышлял о продолжении нашей едва начатой беседы, все существо его погрузилось в созерцание сегодня прекрасно выглядящей меня.       - Ты пришла? – нарушил он свое молчание, и я кивнула, хотя этот факт в подтверждении как-то не нуждался.       - Я получила твое письмо… - пробормотала я, остро чувствуя необходимость сказать хоть что-то.       Эжен от этих естественных слов смешался, и мне стало неловко, сама не знаю, почему. Мне было тяжело с ним разговаривать. Хотелось сказать так много, о том, что я его люблю, что только мысли о нем прогоняют в сердце моем тоску по дому, что ради него я на все готова, и что я этой его власти страшусь, но я молчала, опасаясь, что, начни я это рассказывать, и он уйдет, не посчитав меня достойной своего присутствия.       - Я не смел надеяться, что вы решите откликнуться на него, - прошептал Эжен, смотря в сторону, будто смотреть на меня он не мог. То, что он отводил взгляд, показалось мне плохим знаком, быть может, он не рассчитывал, что приму его предложение? Может, он жалеет, что попросил меня о свидании? Мне делалось все хуже и хуже. А вдруг он догадался о моей любви, хотя я и спрятала ее так глубоко в своем сердце? И теперь играет со мной, понимая, что на все ради него готова?       - Простите меня, - прошептал он, не отняв своего внимания от бело-серого гравия, - я не должен был просить вас о встрече, - казалось, слова его давались ему с трудом, будто он вырывал их из своей души, - я все понимаю…       Он замолчал, будто собираясь с мыслями, я тоже молчала, так как ситуация не требовала от меня каких-либо слов. Мне только не ясны были его слова. Чего он там напонимал? Меня это тревожило, но я так и не спросила. К тому же, его извинения казались мне неуместными. За что он просит прощения? За шутку, что сыграл со мной? Бедное мое сердце заболело, и я была почти уверенна, что сказав теперь пару слов на прощание, он уйдет. Навсегда… Я не успела решить, как я поступлю в этом случае, как мне казалось, естественном продолжении нашей беседы, когда он заговорил.       - Я понимаю вашу любовь… - голос его сделался прерывистым, он дышал тяжело и быстро, будто только что пробежал стометровку, а я отпрянула в изумлении и страхе.       Я уже предвидела подобные слова, но как же больно было их слышать! Я не хотела верить в это, но уши мои меня никогда не обманывали, и теперь также приходилось верить им. Эжен между тем продолжал.       - … и не смею вас винить, - слова его были странными, нелогичными, но для меня они не имели значения, я слишком занята была мыслями о шутке надо мной того, кого я любила.       - Неужели это так заметно? – тихо и отчужденно спросила я, отступать не имело смысла, и я, прижатая к стенке, готова была говорить начистоту.       Эжен впервые поднял на меня уставшие, воспаленные глаза, в которых застыла тоска всего человечества, и медленно кивнул.       - В каждом вашем жесте, в каждом слове вашем я читал эту любовь, - прошептал он, и лицо его исказилось как от боли, - Я не хотел ей верить. Но то, что вы делаете, говорит больше, чем самые откровенные слова.       Я кивнула, соглашаясь. Видимо, в шестнадцатом веке люди были более проницательны, чем у нас, к тому же, Эжен был, вроде, придворным. Что ж… Мне следовало подумать о том, что он обо всем догадается. Мне отчего-то это в голову не приходило.       - Но я хочу вас предупредить, - снова заговорил он, вперив свой взгляд в землю, - что предмет вашей любви – поверьте, я не наговариваю на него – никогда не ответит вам взаимностью. Он ведь влюблен, и вы должны были это знать.       Если бы я не подумала об этом раньше, я бы наверно заревела. Ну разумеется… Он влюблен в кого-то, быть может, даже женат – я ведь никогда его об этом не спрашивала – и ему совсем не нужны другие отношения, хотя бы и с девушкой, страстно в него влюбленной. Теперь мне даже стало понятно его подавленное настроение: видимо, ему совестно, что он внушил мне любовь, которой не испытывал сам, и теперь страдает от этого. Какая-то часть моей души порадовалась, что у него такая щепетильная совесть, но все остальное мое существо было слишком занято кровоточащей раной в груди, чтобы задуматься над этим.       Эжен несколько мгновений молчал, смотря на меня, видимо, изучая выражение моего лица, а затем, что-то там разглядев, кивнул самому себе и снова отвел глаза.       - Я не хочу больше напоминать вам о себе, - прошептал он, я едва могла различить его слова, - но помните, где бы вы ни были, что у вас есть друг, который предан вам, и что, достаточно одного лишь вашего слова, чтобы он пришел вам на помощь.       Я с удивлением посмотрела на него, эти его слова поставили меня в тупик. Неужели он думает, что после того, что он уже мне наговорил, я когда-нибудь могу искать у него помощи? Я была влюблена, но я не была дурой, и я не собиралась показывать, насколько глубоко ранили меня его слова. Он не сможет рассказать своей возлюбленной, как провинциальная девица валялась у него в ногах и просила милости.       - Вы думаете, - я непроизвольно перешла на «вы», хотя прежде так к нему не обращалась, - что я смогу забыть то, что вы мне сейчас сказали? – спросила я, и голос мой прозвучал глубоко и холодно, я сама не ожидала такого эффекта от своих голосовых связок.       Эжен склонил голову и едва заметно отступил к перилам, мне показалось, что этот мой вопрос сделал его еще более несчастным.       - Я лишь надеюсь, - прошептал он, по мере нашей беседы голос его становился все тише, как если бы он болел, и болезнь его активно прогрессировала, - Ведь вы сумели забыть Антуана де Фурьяка.       Его слова оглушили меня подобно кувалде опустившейся на мою бедную, полную горя голову. Я сумела забыть об этом проклятом Антуане, но не по своей вине, а из-за расстройства моих чувств, вызванного безжалостными словами Эжена.       Неожиданно Сайер поднял голову и посмотрел на меня глазами горящими, полными тоски и внезапно вспыхнувшего внутреннего пожара. Весь облик его излучал теперь отчаянную решимость приготовленного, что ступает на эшаф от.       - Я не хочу вас задерживать, - проговорил он, голос его звучат твердо, будто теперь какая-то мысль поддерживала его, вливала силы, - но позвольте мне рассказать себя. Я знаю, что эти признания ничего для вас значить не будут, но я хочу, чтобы вы знали меня, знали, каков я, и, быть может, захотели бы хоть изредка меня видеть.       Странные слова… Он что, хочет сделать меня своей любовницей? И изредка ускользать от законной жены, чтобы потешиться в объятиях деревенской девицы? Мне стало противно, и я едва не ушла. Несмотря на то, что порыв этот я тот час в себе заглушила, Эжен заметил, видимо, какие чувства во сне породила его речь.       Лицо его исказилось от боли, и он, отбросив шляпу, что держал в руках с тех пор, как увидел меня – до этого шляпа красовалась на его темных локонах, – упал на одно колено.       - Прошу вас, - выдохнул он, хватая меня за подол прелестного розового платья, - не уходите. Только выслушайте меня. Потом я уже не посмею вас останавливать, но, молю, узнайте меня.       Я осталась стоять. Я не смогла отказать ему, хоть он и поступал со мной жестоко, хоть он и не стоил того, чтобы слушаться его. Но я его любила. Любила всем своим сердцем, хотя прежде и не подозревала, что такое возможно.       Эжен, уверившись, что я не ухожу, медленно отпустил платье и поднялся, не смотря на меня, хотя в глазах его я заметила блеск, который, должно быть, присутствует в глазах камикадзе перед его последним в жизни действом.       - Я никогда не любил, - сообщил он мне, немного не к месту, к тому же в противоположность словам, им сказанным ранее, - никогда я не верил, что найдется человек, который будет занимать в моем сердце большее место, чем я сам. И вот принц приказал мне следить за молодой девушкой, странной и нелепой, которая желала отмстить за своего возлюбленного.       Пока он рассказывал, я напрягалась все сильнее, так как, рассказывая, он говорил так, будто это была его исповедь. Я все сильнее запутывалась в его признаниях, и решила просто слушать его, а разбираться потом, когда у меня будет все информация, которую он пожелает мне слить.       - Она была такой несчастной, так страстно желающей справедливого возмездия, что я захотел помочь ей. Я искал убийцу ее возлюбленного не потому, что это приказал мне герцог, а из-за нее. Мне казалось, что когда все закончится, и она оставит своего прежнего избранника в прошлом, она сможет посмотреть вперед, в новую жизнь, вместе с новым спутником.       Я все слушала, но никак не могла понять, к чему он клонит. Зачем мне он это рассказывает, ведь об этом всем я знала даже лучше его самого. Правда мне несколько польстило, что поиском Бюсси он занимался с таким энтузиазмом ради меня, но, так как в конце концов это привело к удару дубинкой по моему плечу и запоминающемуся знакомству с суком на лесной дорожке, я не спешила рассыпаться в благодарностях. Какую такую новую жизнь он имел ввиду, я вообще не поняла, но переспрашивать не стала, так как у Эжена был такой вид, будто он, рассказывая, заглядывает в самую свою душу, и я боялась нарушить это его странное состояние.       - Дни проходили, - Эжен заговорил быстро и взволнованно, - а о Бюсси не было никаких слухов, будто он просто исчез. И неожиданно мне принесли письмо, в котором герцог сообщил, что Бюсси нашелся, и уезжает в Меридор. К этому письму была приложена маленькая записка, в которой принц требовал, чтобы я убил молодую девушку.       Я вздрогнула, так как понимала, что именно эту записку я прочитала. Мне стало неловко, и я на секунду отвела взгляд, а когда снова посмотрела на Эжена, я обнаружила, что лицо его будто задеревенело, будто он одел маску. Но что-то странное полыхало в его глазах, и это нечто меня напугало.       - Он мне уже говорил, что Бюсси нельзя убить просто так, надо, чтобы был виновный в его смерти, чтобы этого виновного можно было покарать. Девушка прекрасно подходила на эту роль, но я не мог выполнить этого приказа, который для меня равносилен был самоубийству.       Это были очень странные слова, я перестал понимать, о чем мне рассказывают.       - В то утро, когда должен был погибнуть человек, принесший столько боли этой девушки, я вдруг узнал страшную правду.       Эжен замолчал, будто не в силах продолжать. Затем он справился с собой, и продолжил голосом сухим, неестественным, холодным.       - Я узнал, что она влюблена, узнал, что жажда мщения сменилась нежностью. Она не выстрелила, но я еще сомневался. Я надеялся. Я не хотел в это поверить.       Его монолог становился все более запутанным, и я совершенно перестала улавливать суть. Мне казалось, он начнет рассказывать о своей возлюбленной, или кто у него там, но он рассказывал о тех нескольких днях, которые не были самыми лучшими в моей жизни.       - Девушка пропала. Один Господь Бог знает, насколько сильно было мое волнение. Я ее искал, но нашел только шляпу. Я поспешил домой, надеясь, что она вернется, но ее не было. Я не знал, что думать, я не находил себе места. Принцу я написал, что она уехала с поручением под охраной слуги, а сам продолжал искать.       Я сглотнула, я начинала волноваться. Эжен говорил так, как если бы ему была небезразлична моя судьба, как если бы… Я поспешила выгнать из головы своей столь сладостную мысль, запрещая себе надеяться. Ведь в начале нашего разговора он четко определил границы наших с ним отношений, и было бы глупо, приняв к сведению последующие его слова, позабыть о предыдущих.       - Она появилась тогда, когда я уже смирился с мыслью, что никогда ее не увижу, - медленно продолжил Эжен, и голос его, казалось, наполнился спокойствием, как будто он заново пережил то облегчение, которое испытал тогда, - Она пришла ночью, и забрала свою шляпу – единственную вещь, которая была у меня от нее. И сразу ушла, а я в это время вызван был к герцогу. О, - Эжен тяжело вздохнул, - если бы я знал, что она придет этой ночью, никогда, никогда бы я не покинул этого дома. Но кухарка сказала, что с ней все хорошо, и я немного успокоился.       Я молчала, мне все сильнее казалось, что он не был так равнодушен ко мне, как это мне представлялось. Я вся загорелась надеждой, но тут же вспомнила о словах, которые касались его возлюбленной, и что никогда он мне взаимностью не ответит, и сердце мое сжалось от муки и боли.       - Я продолжал искать Бюсси, - после непродолжительного молчания проговорил Сайер, - Я не хотел верить в то, что твердил мне разум. Я не желал понимать, что все усилия мои напрасны. Я нашел его, он выехал из Парижа, направляясь в Меридор. Когда я ворвался в погреб, где Бюсси находился в это время, я нашел там ее. Она была связана, а подле нее стоял Бюсси с занесенным над ней ножом. Даже в плену у него она продолжала его любить, ведь, когда его схватили, она испугалась за него, и, рванувшись, поехала за ним.       Я не так внимательно его слушала, и едва не пропустила смысла последних сказанных им слов. Как мог он подумать, что я влюблена в Бюсси?! Я даже отпрянула от удивления.       - Что ты сказал? – переспросила я, впервые подавая голос с начала его исповеди.       Эжен, видимо, не ожидал, что я прерву свое молчание именно в этот момент, потому что с удивлением на меня посмотрел, но сказанного повторять не стал.       - Я не люблю Бюсси, - вставила я, желая немного подкорректировать его рассказ, чтобы он не заблуждался в мелочах.       На этот раз Эжен посмотрел на меня быстро, со смесью надежды и желчного сарказма, недоверия и трепета.       - Вы влюблены, - тихо сказал он, успокоив бурю в своей душе, - я вижу это.       Тут будто пелена упала с моих глаз. Все это время Эжен думал, что я люблю Бюсси. И слова, которые он говорил вначале, были именно о д’Амбуазе, а не о нем самом. Но тогда о чем он говорит мне вот уже полчаса, если не о моей к нему любви? Неужели он еще не догадывается, что в моем сердце уже давно живет только он?       Я поняла, что настал именно тот момент правды, которого я так надеялась избежать. Вздохнув поглубже и мысленно на всякий случай попрощавшись с объектом своей любви, который легко мог уйти, чтобы не слушать бред, который я собиралась ему сказать, я заговорила:       - Эжен, - голос мой звучал по-дурацки официально, - я приношу тебе свои извинения за то, что ввела тебя в заблуждение.       Лицо Эжена не изменилось, только сильно побледнело, и он крепче сжал в руке поле шляпы, которую уже успел подобрать. Он выглядел как человек, слушающий свой смертный приговор.       - Я не собиралась с самого начала причинять вред Бюсси, но герцог Анжуйский вынудил меня пойти на обман. Мне пришлось придумать причину, по которой я буду ненавидеть Бюсси, и этой причиной стал выдуманный Антуан де Фурьяк.       Я даже зажмурилась, приготовившись к насмешкам и обвинениям, но из внешнего мира ничего не поступало, и я неуверенно открыла глаза. Эжен стоял в той же позе, что и прежде, только глаза его были широко распахнуты от удивления.       - И вы никогда не хотели убить Бюсси? – полуспросил-полувздохнул Эжен, казалось, он не был уверен, какой хочет услышать ответ.       Я так же не знала, что для него предпочтительнее, поэтому решила ответить правду, раз уж я эту правду наполовину уже рассказала. Я помотала головой.       Эжен становился все бледнее, я не представляла, что человек может быть настолько белым. До этого мне казалось, что сравнение «Бледный как лен», было только метафорой, никак не относящейся к реальности       - Значит, - прошептал он, - вы всегда его любили?       Меня это постоянное утверждение нелепости начало раздражать.       - Я никогда его не любила, - поправила я.       Эжен все еще смотрел с недоверием, и я не понимала, в чем кроется корень этого недоверия.       - Но почему вы так отчаянно пытались его спасти? – спросил он, казалось, что-то волнует его, какой-то вопрос, который он не решался задать, но который жег его сознание.       Я задумалась над этим вопросом, желая правильно сформировать ответ.       - Я люблю Бюсси как героя книги, - озвучила я чистую правду, - и никак не могу полюбить его как-то по-другому.       Лицо Эжена вспыхнуло радостью, такой, какая заслоняет солнце, и пленяет целый мир. Он высоко поднял голову, подставляя свое прекрасное лицо ярким лучам осеннего солнца, и засмеялся, легко и заразительно, а потом, схватив меня в объятия, закружил, не преставая свой заливистый смех.       Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он успокоился и бережно поставил меня на место. Лицо его, только что горевшее счастьем, неожиданно погасло, и он снова сделался таким, каким я его видела последние полчаса.       - Но вы влюблены, - проговорил он голосом тихим и обреченным, и отвернулся.       Неожиданно он схватился за голову и, поставив локти на парапет, казалось, на полном серьезе решил свою голову проломить.       - Скажите… - прошептал он прерывисто, глухо, стоя спиной ко мне, - Я знаю, что я нескромен… знаю, что вы можете мне не ответить… Но прошу вас, назовите его! Я схожу с ума…       Он сжал голову крепче, и мне подумалось, что, ответив, я, наверно, спасу ее от членовредительства. Я еще никогда не признавалась в любви, тем более не делала это первой, но мне вдруг очень захотелось сказать ему правду, захотелось, чтобы он знал о моих чувствах к нему. Я уже готова была озвучить это занимательное заявление, однако в последний момент вся решительность моя испарилась, и я лишь открыла рот, из которого не вылетело ни звука. Так как Эжен стоял ко мне спиной, он моего глупого поведения не заметил.       Я соединила указательные пальцы, что делала всегда, когда мне было неловко, и уставилась в землю, как только что до меня делал Сайер.       - В общем, я люблю тебя, - на одном дыхании выпалила я, после чего зажмурилась и не открывала глаз порядка двух минут, которые мне показались очень длинными. Из внешнего мира не поступало никаких признаков жизни, поэтому по истечении этого срока я открыла глаза, чтобы проверить, вообще Эжен тут еще, или нет. Он был тут, причем вид его был ошеломленным и счастливым одновременно. Он не двигался, как если бы не мог поверить в слова, сказанные мной. Затем лицо его засияло. Сначала медленно, будто неуверенно, а затем все сильнее, и вскоре он уже снова смеялся. Он опять меня подхватил, прижал к себе и закружил.       - Люблю… люблю… люблю…- только повторял он, зажмурившись от радости.       Он любил меня, он меня любил. Мне стало тепло от этой мысли, я поверила в его слова, я не хотела думать о том, что неправду он говорил бы с такой же убежденностью.       Прошло еще не меньше пяти минут, прежде чем он меня поставил на землю, все еще держа за плечи, как будто баялся, что я исчезну или убегу.       - Я люблю тебя, Шарлотта, - прошептал он.       - Меня Аня зовут, - вставила я, желая довести до конца все признания, и искоренить всю ложь.       Эжен посмотрел на меня с удивлением, но потом легко усмехнулся, обнял и прижался губами к макушке.       Так мы простояли еще некоторое время. Мне было очень хорошо, когда он меня обнимал, будто все важное находилось в этом маленьком мирке между мной и им, а все остальное не имело значение.       Иллюзия эта разрушилась внезапно, и первым признаком ее разрушения стали руки Эжена, которые вдруг напряглись, когда прежде бережно меня обнимали. Я быстро обернулась, и увидела, что на галерейке мы уже не одни: тут же были четыре человека, в одном из которых я узнала доброго дядечку, что подстерегал меня у дома выздоравливающего Бюсси и первым представил герцогу Анжуйскому. Остальных я навскидку не вспомнила, наверно, я их и не знала, хотя, вполне возможно, один из них приголубил меня тогда дубинкой.       Эжен холодно и надменно оглядел неожиданных свидетелей его счастья. Затем он осторожно оторвал меня от себя, так как я все еще продолжала его обнимать, несмотря на то, что и повернулась к нежданным гостям, и задвинул рукой себе за спину, в узкое пространство между ним и каменным парапетом.       - Что вам нужно, господа? – с учтивой вежливостью поинтересовался он у людей герцога Анжуйского, рука его естественным движением упала на эфес шпаги.       - Хозяин справлялся о тебе, - заговорил мой знакомец с холеным лицом, - Спрашивал, готов ли ты исполнить его поручение.       - Я всегда к услугам господина принца, - с едва заметным поклоном сообщил Эжен, чем меня сильно напугал, - Но некоторые его приказы я выполнить просто не в силах.       - О каких приказах вы говорите, виконт? – продолжал ласково расспрашивать «холеный», казалось, только эта любопытная беседа держит его здесь, а никак не злой умысел.       - Это дело только мое и принца, - с новым кивком головы, указывающим, видимо, на почтение к той особе, о которой они оба говорили, произнес Эжен, - А вас это совершенно не касается.       - Вы так давно не были в гостях у хозяина, - ласково заявил «холеный», - что не знаете последних новостей. А они таковы: принц приказал убить вас обоих, если вы откажетесь убить ее самостоятельно.       - Но зачем же убивать ее, - несколько удивленно, но все еще спокойно спросил Сайер, - если она не прикончила Бюсси?       «Холеный» дернул плечом, казалось, расспросы его утомляют. Разговаривали они так, как если бы я не стояла тут рядом, и не слышала всех произнесенных ими слов. Легкость, с которой Эжен рассуждал о моей жизни, меня встревожила, и я осторожно, пользуясь тем, что за его спиной меня почти не видно, выпутала из кружев рукоять пистолета так, чтобы в любой момент можно было его выхватить.       - Она – друг Бюсси, - пояснил «холеный», - Она никогда его не убьет. Герцог решил отмстить ей за его пораненную руку.       - А что, - медленно, лениво спросил Эжен, - если я откажусь исполнить этот приказ?       - Тогда герцог приказал убить сначала ее, потом тебя.       Эжен отпрянул, совершено прижав меня к широкому парапету.       - Не бывать этому, - бросил он, выхватывая шпагу.       «Холеный» пожал плечами и обернулся к своим людям, как бы говоря, что он их именно об этом и предупреждал. А я вдруг поняла, что Эжен собирается драться сразу с четырьмя противниками, и это мне совсем не понравилось, так как исход этого неравного сражения был заранее предрешен.       Поэтому, отняв на несколько минут внимание от Эжена, я с неуклюжестью, которая происходила из пушистого платья, узкого корсета и неудобных туфлей, взобралась на парапет, и, стоя там, вытащила пистолет. За время моей короткой отлучки Эжен успел скрестить шпагу со шпагой «холеного», а трое остальных участников этой не к месту случившейся потасовки подходили с разных сторон, что свидетельствовало о том, что о честном поединке здесь не может быть и речи.       - А ну замерли, - голосом, которым я когда-то говорила с охранниками дома Монморнаси, рявкнула я.       Все действительно замерли, видимо, про прячущуюся за спиной Эжена меня все давно забыли. «Холеный» смотрел на меня с недоумением, как если бы только теперь вспомнил, что на эстакаде был еще человек, кроме Эжена, когда он пришел, совершенно не вовремя, кстати.       - Шарлотта?! – через минуту разглядывания меня сообразил он, - Это ты? Немедленно слезай оттуда!       Приказывать таким тоном такую глупость, в данной ситуации, было довольно нелепо человеку, который держит тебя на прицеле «стечкина», подумалось мне. Слезать я, разумеется, не собиралась, а этого говорливого товарища взяла на заметку, как первого, кого я продырявлю в случае необходимости. Итак, мне стоило не только поблагодарить Жанну за ее наряд, но и расцеловать в обе щечки, и поклясться в вечной дружбе, ведь именно благодаря неудобному наряду, «холеный» меня совершенно не узнал, и это, быть может, спасло мне жизнь.       - Пошел прочь отсюда, - холодно проговорила я, так как теперь не могла допустить слабины в своем голосе, - Иначе я буду стрелять. Принцу своему передай, что если он еще раз посягнет на мою жизнь, жизнь Бюсси, Эжена, или еще кого-то, кто мне дорог, я приду и лично его расстреляю, или же расскажу о его заговоре против короля королю, и подтвержу свои слова подписанным им документом. Все понятно?       Добавила я этот вопрос по причине ступора, в который впал «холеный». Случилось это, видимо, от моей наглости, но мне как-то не хотелось продлевать наше с ним совершенно неудачное знакомство, поэтому я надеялась, что он просто послушается моих слов, и отпадет к своему хозяину.       - Ты поплатишься за это, наглая девчонка, - сообщил он мне, грозя своей шпагой, - спустись, я покажу тебе!       Угу, конечно, так я и спустилась… Делать мне больше нечего, как покидать такую удобную позицию, чтобы драться голыми руками против обнаженной шпаги и человека, который прекрасно этой шпагой владеет…       - Ну уж дудки, - ответила я первое корректное заявление, которое появилось у меня в голове, - Проваливай, тебе сказали. Я ведь правда выстрелю.       «Холеный» мне верить не пожелал, совсем, как принц, и, совсем как принц, получил пулю в правую руку. На этот раз я не так сильно старалась, чтобы пуля оказалась безвредной, поэтому не была уверена, что он еще когда-то сможет фехтовать так же хорошо, как пару минут назад. Подельники «холеного» бросились было мстить за своего начальника, но, увидев, что я выбрала следующей мишенью одного из них, благоразумно отступили.       - Пошли прочь отсюда, - прошипела я, и они, решив, что дырявая шкура им ни к чему, поспешно ретировались.       Когда мы уверились, что вновь одни на галерее, Эжен осторожно взял меня на руки и, точно куклу, поставил на землю.       - Герцог Анжуйский так этого не оставит, - сказал он мне, будто я сама этого не понимала.       - Надо уехать из Парижа, - заметила я очевидное, - у тебя есть место, где мы можем спрятаться?       Неожиданно улыбка осветила лицо Эжена, и он крепко прижал меня к себе.       - Мы убежим, - пообещал он мне, - и никто нас не найдет!       Я заметила, как радует его это «нас», этого невозможно было не заметить, ведь для меня также это короткое слово значило больше, чем благодарность короля и угрозы принца.                     - Нет никаких известий из столицы? – поинтересовалась я, приподнимаясь на локте в кровати.       Эжен только что зашел в нашу спальню, немного серьезный, но за прошедшие полгода я научилась распознавать его настроение, и была уверена, что ничего страшного не произошло.       - Бюсси спрашивает, как у нас дела, - ответил он, помахивая пергаментом со сломанной печатью.       Я протянула руку, чтобы взять бумажку, содержащую в себе строки, написанные Луи де Амбуазом. На пальце моем блеснуло обручальное кольцо, единственный дорогой подарок, который я позволила Эжену сделать мне. Проявленный мной энтузиазм явно не понравился Эжену, он так полностью и не справился со своей ревностью к графу.       - Хорошо, что они спрятались, - проговорила я, пробегая глазами по строчкам, написанным косым легким подчерком, - Франсуа не дал бы им спокойно жить.       На некоторое время я замолчала, читая письмо, в котором было несколько строчек, набросанных другой, более нежной рукой.       - Диана шлет нам привет… - сообщила я, хотя и знала, что Эжен уже все прочитал.       Тут у меня вырвался радостный вскрик, потому что я дошла до причины, по которой, собственно, было написано письмо – в целях конспирации мы решили не переписываться часто.       - У них свадьба через два месяца! – закричала я.       Эжен улыбнулся, добродушно и ласково, как всегда улыбался, когда смотрел на меня.       - Как здорово, - болтала я, поспешно одеваясь, в то время, когда Эжен, опустившись в кресло, перечитывал письмо, разыскивая, видимо, возможности опасностей, которые грозили нам во время этого путешествия, - что они пригласили нас на свадьбу!       - Мы ведь пригласили их на нашу, - логично заметил Эжен, не отрываясь от письма.       - Хорошо, что зима закончилась… - я быстро глянула в окно, занавешенное тонким тюлем.       За окном расстилался провинциальный пейзаж, что ранней весной был не совсем опрятный. Окно у нас выходило на зеленые летом холмы, на холмах этих постоянно кто-то пасся. Я долго не могла привыкнуть к тому, что живу в деревне, в местечке, где все меня называли госпожой, хотя владения моего мужа и простирались лишь на полсотни акров луговой земли. На этой земле только и стоял, что маленькая каменная усадьба, да небольшая деревенька, которые и были единственными нашими владениями.        Были еще деньги, оставшиеся от продажи виконтства и замка Сайер, но они предназначались в приданое нашей будущей дочери, или как стартовый капитал, если родится сын.       Эжен вышел, оставив меня одну, и я, больше по привычке, глянула на агатор, прикрепленный к моей руке какими-то капроновыми завязками, который снимался только после набора пароля, а пароль мне врач-садист назвать забыл.       Я не была дома, я не надеялась больше вернуться домой, я не скучала по дому, мое место было рядом с Эженом, теперь я не смогла бы жить там, где не было его. Я его любила, также сильно, как и в первые дни, так же, как и он любил меня. Я была счастлива.