The Black Parade

*** Конец октября. Осень. Все яркие краски природы сошли на нет, оставляя после себя холодную унылую серость. Уже три дня солнца не видно за слоем свинцовых туч. Три проклятых дня назад оно покинуло небесный свод, словно издеваясь надо мной, смеясь над моей потерей. Три дня я не живу, а просто существую. Целыми днями лежу на кровати в своей комнате. В голове нет мыслей - лишь пустота. Я не верю, что это произошло на самом деле. Это чей-то дурацкий розыгрыш или просто дурной сон, который вот-вот закончится. Тихий стук в дверь прерывает мои вялые размышления. - Дорогая, ты в порядке? - слышится за дверью тихий голос матери. - Да, - бесцветным тоном отвечаю я, продолжая лежать на кровати, широко раскинув руки. Я словно птица, которая, поддерживаемая потоками ветра, парит над землей, расправив крылья. - Через полтора часа начинаем... - Мамин голос выдавал ее, не смотря на все старания. Он так ясно показывал всю боль и отчаяние, которые она пыталась скрыть за улыбкой. Я слышала удаляющиеся шаги, постепенно затихающие в противоположном конце коридора. Нет, я не верю. Этого просто не может быть! "Через полтора часа начинаем..." - с этими словами что-то оборвалось внутри меня. Что-то, что помогало той птице парить в небе, расправив крылья. А теперь она камнем рухнула в мрачную пропасть. Я хочу плакать, громко и навзрыд; я хочу кричать, выплескивая вместе с этим криком боль, пожирающую меня изнутри, но не могу. Боль сожгла все внутри меня, оставив от моей души дымящиеся руины. Я не чувствую, как по моей щеке катится слеза и капает на пестрое яркое покрывало. Одна, вторая... мне все равно. Моя голова сейчас занята одной мыслью: его нет. Он ушел, хоть и обещал никогда не оставлять меня. Его больше нет! *** Я сижу на стуле рядом с мрачными серьезными людьми, уставившись на подол своего платья. Черное, расшитое белым кружевом - он хотел бы, чтобы сегодня я надела именно его. Все вокруг тоже одеты в черное: черные платья на женщинах, а каждый присутствующий здесь мужчина одет в черный с белым кантом мундир. Так хотел он, и все выполняют его последнюю волю. Они по очереди выходят вперед и произносят избитые пафосные слова, соболезнуя нам. Но я их просто пропускаю мимо ушей. Я просто смотрю на его портрет в рамке, перевязанный черной траурной лентой: он улыбается. Сколько я его помню, он всегда улыбался. Я знаю, что ему пришлось пережить. Наверное, каждый, кто хоть раз видел его выступления на публике, знал его историю. Он рассказал ее всему миру, но никому не дав понять, что говорит о себе. Он не боялся показаться слабым. И я не должна быть слабой, в память о нем. - Бэндит, дорогая, иди сюда. Скажи пару слов... - прерывает мои размышления голос священника. Я поднимаюсь со своего места и иду к небольшому возвышению. Я не умею произносить речей, не знаю, как это делается. Он сказал бы мне: "Не бойся, малышка. Я с тобой". Он всегда так говорил, подбадривая меня. - Однажды, когда я была еще совсем маленькой, он взял меня с собой на концерт, - мой дядя улыбнулся, вспоминая то, о чем я говорю сейчас. - Я стояла за сценой и смотрела выступление. После очередной песни он, подойдя ко мне, сказал: "Пойдем со мной!" Я тогда замотала головой, испугавшись того, что сотни взглядов будут направлены на меня. "Пойдем," - говорил он, - "Ты большая девочка, не бойся! Победи свои внутренние страхи сейчас, ведь однажды я уже не смогу тебе помочь". На этих словах голос предательски дрогнул. Я вновь посмотрела на его портрет. Эта улыбка, как тогда, на концерте, когда он вывел меня на сцену перед огромной толпой. Он шепнул, держа меня за руку: "Не бойся, Бэндит! Ты смелая девочка". - Мне все еще кажется, что он рядом, простоя не могу видеть его, но он рядом. Тогда я понимаю, что не боюсь. Как тогда, стоя на сцене, он подбадривал меня, не давая шагнуть назад. Он хотел, чтобы я шла вперед, и теперь я не остановлюсь. Я буду идти вперед, не боясь. Я покажу всем свои "шрамы", как однажды сделал он. Он не был героем, он был просто человеком, который показал себя настоящего, наплевав на осуждения всех вокруг. И пусть он ушел, память о нем всегда останется со мной. Я продолжу то шествие, которое начал он. И те, кому он дорог, - я переводила глаза с темноволосого мужчины, давно убравшего пирсинг из губы и носа, но не потерявшего задор в глазах, на другого, уже без сумасшедшего афро на голове. Затем на моего дядю, вновь после стольких лет надевшего очки, и на мою маму, которая едва сдерживала слезы. - Его друзья, семья продолжат идти вместе со мной. Я спустилась с трибуны. Проходя мимо открытого гроба, положила на подушку рядом с ним кроваво-красную розу - его любимые цветы. Поправив выбившуюся прядь волос, я наклонилась к гробу и поцеловала человека, лежащего в нем, в ледяной лоб. Его лицо было спокойным и умиротворенным. Казалось, он просто лег отдохнуть на пару минут. - Ты научил меня быть собой, зажег во мне огонь, который не погаснет даже с твоим уходом. Он будет гореть до тех пор, пока не придет мое время присоединиться к черному параду. - Мой голос задрожал из-за подступивших слез. Но я должна сказать это, я должна отпустить его. - Прощай папа. Я подошла к матери. Она стояла, схватившись за мою руку, и смотрела на то, как как крышку гроба закрывают, а сам ящик медленно начинает опускаться в яму. Я не заплачу. Я обещала быть сильной, и я сдержу слово. Гроб опустился, открывая нашему взгляду памятник из черного мрамора с белой витиеватой надписью: Джерард Артур Уэй 9.04.1977 - 22.03.2013 "Я не умер. Я всего лишь присоединился к черному параду... "