Печальный пианист

И в который раз я убеждался, что время не имеет значения. Боль никогда не проходит, она просто врастает в тебя, как бамбук, которым пытали пленных в Древнем Китае. Долгая и мучительная смерть. Вся наша жизнь есть долгая и мучительная смерть. Когда становилось невмоготу, я набирал номер, который она когда-то мимоходом уронила в разговоре. Всего один раз произнесла шесть цифр, которые врезались в память навсегда. Хотя обычно я с трудом запоминал многозначные числа. Когда раздавался ее голос, такой далекий и одновременно такой родной, колючая проволока пережимала горло. Я резко делал вдох, подносил трубку к застывшим в холодном сумраке клавишам и нажимал на одну из них. Обычно попадал на "ми". А потом давал отбой. И оставался захлебываться в вязком чувстве, будто совершил что-то постыдное. Но весь оставшийся день в голове воздушными шарами плавали ее повторяющиеся "алло". Она не была виновата в том, что я полюбил ее. И не хотел пачкать ее этим чувством. Мне нравилось, когда она улыбалась мне открыто и светло, не понимая, что любой взгляд ее будет преследовать меня по ночам, переворачивая сознание, заставляя просыпаться с ее именем на искусанных губах. Я играл ей - холодными пальцами ласкал клавиши фортепиано, а она сидела в кресле, подобрав под себя ноги, задумчиво уставившись вдаль. Немного грустная и по-детски серьезная. Я играл и представлял, что она думает обо мне. Становилось чуть-чуть теплее - и еще горше. Моя любовь не была эгоистичной - мне достаточно было видеть ее, слушать, случайно касаться. Дома я собирал мозаику из этих цветных стеклышек счастья. Яркие, радужные, красивые осколки. Потом они стали впиваться - не только в память, но и в сердце. Больно. Я пытался выздороветь от нее, спрятаться за крепкой стеной скептицизма. Но стоило только услышать ее голос - разум отключался. Как ординарно, как банально, как унизительно! Что может быть смешнее и жальче неразделенной любви? Я тихо ушел из ее жизни, впервые попытавшись спастись. Она и не заметила, как молчаливый и странный - она всегда говорила, что я странный - друг вдруг перестал ее беспокоить ночными разговорами. Тогда началось новое безумие: в каждой женской фигуре вдалеке я выдумывал ее, боялся и жаждал встречи, повторял, как заклинание, ее номер телефона, пил большими глотками свое одиночество, травил себя горьким дымом тоски, выл, как раненый зверь. И наступила пустота. Когда тебя не любят, все прекращает существовать. Боль становится реальностью, не терзающей, но привычной. Возникает иллюзия естественности ее. И даже необходимости. Ты разрушаешь себя изнутри, потому что каждое воспоминание - ядовитый кинжал, и яд медленно расходится по крови, мешая дышать, отнимая смех, радость, даже слезы. Ты превращаешься в бледный призрак самого себя - тень с вырванными глазами. Зачем глаза? Ведь они больше никогда не встретятся с ее. Я оставил себе крошечную лазейку - ноту моего присутствия в ее жизни. Дурацкий вечерний звонок. Ее секундное замешательство. Возможно - догадка. И мое бесконечное отчаяние, заставляющее бить по стенке кулаком, сбивая в кровь костяшки пальцев. Теперь я понимаю, как наивно и нелепо было мое немое обожание. Ведь больше всего на свете я хотел обладать. Властвовать над ее телом, мыслями, памятью, душой, самым сокровенным, самым интимным, самым скрытым. Впрочем, это ничего не меняет. И тогда не поменяло бы. Я опустошен. Жалкий, несчастный, переплавивший чувства в острый нож, который поможет наконец избавиться от одиночества и печали. Как смешно умирать из-за этого. Как правильно, как верно. Сегодня пианист возьмет свой последний аккорд.